Пал на колени перед царём, заявил со знанием дела: «Та река, бегущая мутными потоками через Хивинское ханство, имя которой Джейхун, а по другому Амударья, берёт своё начало в горах, кои соседствуют с Индией! По пути той реки есть место, где люди издавна добывают золото. А ещё важнее то, что река Амударья раньше впадала в море Каспийское одним рукавом, да перекрыли тот рукав хивинцы, боясь, как бы по нему не привёл своё войско в Хорезм государь русский Иван Грозный. С тех пор тот рукав, именуемый в народе Узбоем, высох и зачах. Но коли снять плотину и пустить в него воду, то оживёт он и скоро станет судоходным,» Выслушав, царь приблизил его к себе как человека нужного и отправил к князю Бековичу-Черкасскому, чтобы помог в деле. Две экспедиции одновременно принялись искать торговые пути в далёкую Индию, и обе вызвали тревогу и суматоху по обе стороны моря. Князь Бекович-Черкасский едва успел ввести корабли в залив Кизыл-Су и основать Красноводский форт, как по всему Дагестану прокатилась волна слухов об узурпаторстве русских в Средней Азии. Русскому посланнику Артемию Волынскому, когда он прибыл с посольством в Шемаху, Дауд-бек выказал полное недоверие, а затем и шаха Хусейна через гонцов предостерёг о тайных неблаговидных замыслах России. Волынскому, однако, удалось достигнуть Исфагани, встретиться с шахом и заключить торговый договор. Но стоило появиться в Шемахе российским купцам со своими товарами, как против них началась травля. Дауд-бек и казыкумыкский хан Суркай — вассалы персидского шаха, видя, как с каждым днём всё больше разоряется персидское государство, отложились от шаха Хусейна, напали на Шемаху и дотла сожгли её. Купцов русских сначала хотели помиловать, но потом ограбили и их, принеся убыток в пятьдесят тысяч рублей… А по ту сторону Каспия ещё хуже. Экспедиционный отряд князя Бековича-Черкасского бесславно погиб в Хорезме. Хивинский хан Ширгази, приняв с лукавой лаской русского посланника, расчленил его трёхтысячный отряд, разместив и разных кишлаках, затем приказал напасть на урусов и истребить их. Князю Ширгази велел отрубить голову, а туловище набить соломой… Спасшиеся от расправы участники хивинского похода донесли в тайную канцелярию, что Бековича-Черкасского предал калмыцкий хан Аюка. Послал де Аюка ес князем своего преданного слугу Бакшу, который на подходе к Хорезму бежал из лагеря к Ширгази-хану и известил его, что русские идут завоёвывать Хиву; будто бы, в грамоте, выданной царём кабардинскому князю, сказано, что российский государь хочет видеть Ширгази-хана своим подданным… Царь Пётр долго раздумывал — казнить или миловать калмыцкого хана, а поостыв немного и рассудив здраво, пришёл к выводу, что и сам нимало повинен в смерти князя Бековича. Не раз после случившегося государь брал в руки инструкцию, которой снабдил Бековича-Черкасского, отправляя в Хиву, и не раз сокрушался, видя, какую ошибку допустил. Ханы Хивы испокон веков величали себя не иначе как повелителями Вселенной, а русский царь записал в грамоте: «Хана хивинского склонять к верности и подданству, обещая наследственное владение одному, для чего представлять ему гвардию к его службе и чтобы он за то радел в наших интересах». Принизил его до мелкого удельного князька. Такого унижения вынести хан Хивы не мог. Переусердствовал русский государь, и тем обрёк на смерть своего посланца вместе с отрядом. Сняв с Аюки-хана обвинения, Пётр вскоре убедился, сколь преданы ему калмыки и какую силу они составляют, защищая южные рубежи русского государства. Вот и теперь первыми встретили русского императора, решив встать под знамёна России.

Высоко превознес по службе Пётр Первый. Артемия Волынского. Едва тот вернулся из Персии, как был назначен губернатором Астраханской губернии. Смелый и деятельный, он быстро очаровал не. только государя, но и царицу Екатерину. Царская чета единодушно решила: Волынский вполне достоин породниться с царским родом В дни празднования Ништадского мира Пётр сосватал Артемию свою двоюродную сестру Александру Нарышкину. Сразу после свадьбы губернатор с супругой отправились в Астрахань и поджидали там государя…

В Астрахань российский флот пришёл в конце июня. Стоял сухой солнечный день, ярко горели маковицы церквей Кремля, звонили колокола и гремели пушки у стены, на пристани негде яблоку упасть. Люди запрудили улицы, залезли на заборы И крыши, чтобы получше видеть летящие по Волге разноцветные паруса. Быстроходные галеры — скампавеи, струги, карбасы, фелюги, брандеры, ластовые суда — в считанные минуты облепили берега Волги и Ахтубы, заняли лагуны и протоки. Большой, золотистого цвета царский парусник «Орёл» под государственным флагом России пришвартовался возле Кремля. Пристань, наводнённая губернской знатью, переливающаяся разноцветными красками одежд, вдруг затихла и замерла, когда на сходнях появился высокий, в треуголке и походном мундире император. Прежде чем сойти на берег, он приостановился, примял большим пальцем тлеющий в трубке табак и пошёл к губернаторской свите, стоявшей как на смотру. Губернатор Волынский, грузный, почти на голову выше всех других, в зелёном кафтане и белокуром парике, вышел навстречу государю, за ним робко засеменила его супруга, придерживая левой рукой подол длинного тёмно-зелёного платья. Пётр облобызал Волынского, затем обнял за плечи свою кузину:

— Её-то зачем на смотрины вывел? — спросил весело. — У Сашки теперь своих дел край непочатый… Медовый месяц давно уж прошёл!

Александра Львовна улыбнулась и насупилась тут же.

— Сами-то вы, Пётр Ликсеич, небось, свою жену а каждый след с собой берёте, а как нас коснулось, то сразу заметили.

— Ладно, не сердись, сестрица, это я так — ради слова. — И, посмотрев на Екатерину, идущую следом а Апраксиным и Толстым, попросил: — Катенька, приласкай кузину, а у меня с Артемием неотложный разговор.

Сопровождаемый свитой, император прошёл по обширному двору Кремля, оглядывая соборы. Вечером собрал командный состав в кают-компании. О положении дел на Кавказе докладывал Волынский.

Пётр, генерал-адмирал Апраксин, тайный советник граф Толстой, командующий пехотой генерал-майор Матюшкин, атаман войска донского Краснощёков, бригадир Ветерани, полковники Юнкер и Шипов и ещё ряд господ военных, командовавших полками, усердно внимали ему:

— Намедни получены сведения: Дауд-бек и Суркай, разорив Шемаху и нанеся вред и оскорбление России, спешно отправили своих послов в Константинополь, к султану Ахмету. Они запросили покровительство султана, признали его своим верховным государем…

Пётр недовольно заметил:

— Шемаха отложилась от Персии, следовательно, султан Ахмет, подобно тому, как он это сделал с крымскими татарами, возьмёт лезгин и кумыков под свою опеку, а может, и в подданство, и таким образом захватит весь Кавказ от Чёрного до Каспийского моря. Перешеек от Астрахани до Решта тоже может оказаться в его руках. Будем немедля занимать прикаспийские области Персии, чтобы не дать утвердиться в них туркам. За прикаспийские области окажем помощь шаху в его войне с афганским вождём Мир-Вейсом. Но не исключено: как только мы двинемся на Перейду с севера, турки пойдут на Исфагань со стороны Вавилона. При таких обстоятельствах Россия могла бы заключить с шахом договор, направленный против султана Ахмета. За помощь, которую мы окажем Хусейну, запросим весь перешеек от Терека до Астрабада. Что скажут господа на это? — Пётр обвёл пытливым взглядом военных.

— Разумно, государь, — одобрил генерал-адмирал Апраксин. — Разумно ещё и потому, что все морские порты от Астрахани до Решта мы могли бы занять за две недели, а то и быстрее.

Граф Толстой, возложив ногу на ногу, прибавил со значением:

— Государь, следовало бы отправить нашему консулу Аврамову письмецо на сей счёт, пусть уведомит шаха Хусейна о намерениях вашего величества.

— Приготовь такое письмо, граф, — согласился Пётр и заговорил озабоченно: — Армяне и грузины ныне кровью истекают от жестокостей турецких янычаров. Наш долг спасти их от гибели. Если турок попрёт на Закавказье, выведем всех христиан на Каспийское побережье, поселим в Дербенте, Баку, Тёрках. Но и в этих поселениях им понадобится зашита от вероломных горцев Дауд-бека, Суркая и Адиль-гирея…