— Хорошо, если это так. — Надир-шах взял сына под руку и ввёл в шатёр. Слуги поставили всевозможные кушанья, полили на руки отцу и сыну и подали полотенца. Вытирая руки, Надир-шах бросал искоса на сына полные значимости взгляды, затем, когда сели за трапезу, сказал:

— Слава Аллаху, Индия — страна очень богатая? привезли всего, что душа пожелает. А не будь у неё таких богатств, то пришлось бы впроголодь возвращаться моим войскам.

— Отец, о чём ты говоришь?! — спохватился мирза. — По первому твоему слову я бы выслал тебе всё, что у нас есть!

— Ты уморил бы меня с голоду, сынок. Чеканя свои деньги, ты пытался низвергнуть меня в пучину пропасти! За что ты предал казни тегеранского и мазендеранского правителей?

— Отец, твоя верховная власть предала тебя. Пользуясь слухами о твоей гибели в Индии, сефевиды пытались захватить власть и возвести на трон своего человека. — Мирза не сомневался, что отец ему поверит. Заглядывая в наполненные сомнением глаза отца, продолжал отчаянно лгать: — Когда Тахмасиб узнал, что беглербеги хотят посадить на престол своего сефевида, то воспылал желанием снова стать шахом и приехал за помощью ко мне. Я отказал ему в поддержке н прогнал прочь! Тогда он решил сесть на трон сам… Но персы пожелали другого сефевида и, чтобы Тахмасиб не мешал им в исполнении подлого дела, убили его вместе с семьёй… В этой страшной борьбе мне ничего не оставалось, как принять на себя верховную власть, заняться чеканкой монет и печатями… Я тоже поверил в твою гибель, каюсь, отец…

— Несчастный плут… — Надир-шах поднялся с ковра. — Как ты посмел допустить, что при твоей власти персы расправились с Тахмасибом? Не ты ли сам устранил его, чтобы не мешал тебе?! Советую, сынок, сознаться… Если услышу правду от других, прикажу вырвать твой лживый язык!

Реза-Кули опять упал в ноги отцу и зарыдал, как бывало в детстве, когда отец уличал его в какой-нибудь маленькой лжи и учил говорить только правду…

— Ладно, не мочи ковёр слезами… Кто-нибудь сядет на это место, штаны промочит. Встань, я тебе приказываю! — голос отца металлически зазвенел. — Жена-то твоя, сефевидская принцесса, жива ли?

— Жива, отец, что с ней сделается, живёт в тепле и роскоши, козьим молоком умывается, золотые перстни каждый день меняет,

— Знает ли она о смерти своего родного брата? — Надир-шах приподнял безвольно опущенный подбородок сына и заглянул в его глаза.

— Нет, отец, я не нашёл сил сказать ей о горе, постигшем её.

— Виноват, вот и не осмелился!

— Убей меня, отец, но только не вини в том, чего я не совершал. Мои руки чисты…

Руки его и в самом деле были чисты, ибо в ночь расправы над Тахмасибом Реза-Кули был далеко от Себзевара.

Несколько дней подряд Надир-шах принимал управителей провинций, ища в их подобострастно горящих глазах истинную преданность, и сомневался в ней. Не нравилось ему, что беглербеги, нажившиеся на рабском труде крестьян-рейятов, при первом же требовании Реза-Кули-мирзы понесли ему налоги и представили отчёты о трате средств на благо государства. Тех, которые вселяли ему недоверие, Надир-шах тут же отстранял от должности и повелевал своей хозяйственной службе заняться проверкой дел в останах. И тут же раздавал он высокие должности особо отличившимся в сражениях при Пешаваре, Лахоре и Дели полководцам. Наконец, после недельной стоянки, оставив при себе только гвардию, Надир-шах двинулся в Мешхед. С ним были его земляки, особенно преданные ему: дерегезцы, кучанцы, боджнурдцы. Под их недремлющим оком шли слоны и верблюды, нагруженные индийским золотом, серебром, коврами и шёлком. В Мешхеде шах сделал остановку. Старшая жена шаха, мать Реза-Кули-хана, встретив его, прослезилась, что и он, и сыновья его, Реза и Насрулла, живы и невредимы. Надир-шах вознаградил её и остальных Жён и наложниц. Вспомнив о многочисленных внуках, одарил и их. И с особой радостью переступил порог жены Резы-Кули-мирзы, сефевидской принцессы, подарившей ему смышлёного внука Шахруха, которому недавно исполнилось восемь лет. Надир-шах, войдя в покои госпожи, скупо улыбнулся. Внук бросился в объятия деда и был вознаграждён маленькой золотой саблей, усыпанной по ножнам и эфесу бриллиантами. Принцесса со скорбной— улыбкой пригласила Надир-шаха к дастархану, но он отказался, сославшись на занятость. Тогда она спросила:

— Ваше величество, отец наш, ходят страшные слухи об убийстве моего брата…

— Да, дочка, к сожалению, это так. — Надир-шах искренне огорчился и, скользнув руками по бороде, проговорил: — Да вознесётся чистая душа Тахмасиба в обитель Эдема. Я клянусь, что разыщу убийц и они сполна выпьют чашу смерти.

Реза-Кули-мирза в это время бледный, как саван, стоял за спиной отца. Машинально он произнёс «Аминь» и удалился вместе с ним. Оба слышали, как зарыдала принцесса, но не подали вида и не вернулись к ней, Надир-шах, уходя, клялся, что в следующую встречу с ней бросит к её ногам головы убийц. Мирза трусливо думал: «Убили бы эту тварь — некому было бы плакать и возбуждать жестокое сердце Надир-шаха!»

Из Мешхеда гвардия и гуламы шаха отправились в Келат — город великой славы Надира, откуда он начинал свои походы. Ныне, удостоенный почестей, рысил по дорогим сердцу местам и говорил племяннику Али — Кули-хану, ехавшему на коне с левой стороны:

— Сынок, дорогой, да будет тебе известно, что высшая слава рождается от любви и преданности своей родине. Эти прекрасные места, с речками и садами, е облаками на вершинах гор, — наша родина. А пришли наши предки сюда ещё при первом сефевиде Исмаил— шахе. Ты бывал в Дерегезе и знаешь крепость Дестджерд. В ней я родился, там жил до тех пор, пока не научился хорошо держать саблю в руках. А когда отросли у меня усы, послал сватов в Абиверд к Баба-Алибеку Кусе ахмедлю и женился на его дочери, твоей нынешней тётке. Тесть мой был старейшиной Абиверда, поэтому в первый же день я получил от него в распоряжение сотню молодых удальцов, таких же, каким был я сам. Мы сели на коней, поехали в Боджнурд, Кучан я другие города, и отряд наш скоро возрос в десять раз. Тогда мы облюбовали крепость Келат и сделали её своим главным пристанищем. Ах, какое это прекрасное место!

Племянник Надир-шаха, сам родившийся в Дерегезе в десятки раз бывавший в Келате, впервые увидел дядю таким радостным, и невольно воскликнул:

— Да, ваше величество, лучше Келата места на земле нет! Он не только красив, но и неприступен. Если ваше величество спрячет индийское золото в подземелье Келата, то ни один враг, ни один вор не найдёт эти богатства.

Надир-шах насторожился:

— Я тебе о красоте, а ты о золоте! Вот что я тебе скажу об индийском золоте, дорогой Али-Кули. Постарайся видеть, где спрячут драгоценности Индии: всякий, кто узнает об этом, будет убит. Надеюсь, ты меня понял?

— Да, я понял, ваше величество. Я останусь около ворот и не поеду в город.

— Гвардейцев и гуламов я тоже не пущу туда.

— А кто же спрячет драгоценности? — забеспокоился Али-Кули.

— Их спрячут сами индийцы, которых мы взяли с собой. Когда они сделают своё дело, мы их уничтожим.

Наступали сумерки. Караван из десяти слонов и верблюдов подходил к Келату. Высокая тумбообразная гора словно марила над зелёной лавиной. Она вздымалась над кишлаками, лежащими по берегам реки, на восемьдесят с лишним гязов[32]. Только две дороги вели к вершине, где над обрывом стояла крепость. Но подъём был так крут, что слоны подняли рёв и встали, как вкопанные. Пустили вперёд верблюдов, а тюки и ящики со слонов заставили нести пленных рабов. Шаг за шагом передвигали они поклажу по каменистой дороге. Надир-шах не стал дожидаться пока сокровища поднимут на вершину — уехал с племянником и личной охраной в Келат, заночевал в крепости. Проснулся он на рассвете от ружейной стрельбы, разносившейся эхом вдоль гор. Надир-шах прислушался и спокойно зевнул, догадавшись, что это гуламы стреляют в пленных рабов, чтобы навеки скрыть тайну индийского клада…