Причины, которые вызывают утешение, что делятся на два вида, многочисленны и в соответствии с ними и по мере того, что из-за них случается, оправдывают утешившегося или порицают. К ним принадлежит пресыщение, речь о котором мы вели раньше, и поистине, любовь того, кто утешился из-за пресыщения, — не настоящая, и украсивший себя ею предъявляет притязание легковесное. Он только ищет услады и спешит навстречу страсти, и утешившийся таким образом забыл и достоин порицания.

Относится к ним также и переменчивость. Она сходна с пресыщением, но в ней есть добавочный смысл, и из-за этого смысла она более дурна, чем предшествующее, и человек переменчивый более достоин порицания.

К тем же причинам относится стыд, вложенный природою, который бывает у любящего и становится преградою между ним и чувством, что он испытывает. И дело длится, и вяло тянется срок, и изнашивается новизна дружбы, и возникает утешение. И если утешившийся таким образом окажется забывшим, он никак не справедлив, ибо от него пришла причина неудачи. Если же он будет выказывать стойкость, то его нельзя порицать, так как он предпочел стыд усладе своей души. О посланнике Аллаха — да благословит его Аллах и да приветствует! — дошло, что он сказал: «Стыд относится к вере, а распущенность относится к ослушанию». Передавал нам Ахмад ибн Мухаммад, со слов Ахмада ибн Муттарифа, Абдаллаха ибн Яхьи и его отца, и Малика, и Саламы ибн Сафвана аз-Зарки, который говорил со слов Зайда ибн Тальхи ибн Рикана, возводя иснад к посланнику Аллаха, — да благословит его Аллах и да приветствует! — и говорил он, что тот сказал: «У всякой веры есть свое качество, и качество ислама — стыд».

Эти три причины коренятся в любящем и начинаются от него, и к нему пристает порицание за то, что забывает он из-за них ту, кого любит. Затем есть четыре причины, исходящие от возлюбленной, корень которых в ней. К ним относится разрыв; объяснение его свойств уже приводилось, но для нас неизбежно сказать о нем кое-что и в настоящей главе.

Разрыв, если продлится он, и участятся укоры, и станет непрерывна жизнь в разлуке, бывает воротами к забвению. Когда кто-нибудь был к тебе близок и затем порвал с тобой из-за другого, это никак не относится к главе о разрыве, ибо здесь подлинная измена. Если кто-нибудь почувствовал склонность к другому, не имев прежде с тобой близости, это тоже ни в чем не касается разрыва, и тут только неприязнь. Об этих двух разновидностях будет речь потом, если пожелает великий Аллах. Разрыв же бывает со стороны того, кто был к тебе близок, а затем порвал с тобою из-за доносов и сплетен, или совершенного проступка, или по причине чего-нибудь, что возникло в душе, но не почувствовал склонности к другому и не поставил никого иного на твое место. И тот из любящих, кто забыл подобным образом, достоин упрека скорее, чем при других случаях, исходящих от любимой, ибо не произошло таких обстоятельств, которые могли бы оправдать забвение, и любимая не желает близости с тобою, а это для нее уже необязательное. Выше ведь уже говорилось о долге близости и об обязанностях, налагаемых ее днями, — они заставляют помнить о возлюбленной и принуждают к верности обету дружбы. Но кто утешился и проявляет внешнюю стойкость и твердость, тот здесь оправдан, ибо видит он, что разрыв длится, и не замечает признака сближения и знака возвращения. Многие люди считают допустимым называть этот вид забвения изменой, так как внешность их одна, но причины их, однако, различны, и поэтому разделим мы их в действительности. Я скажу об этом стихотворение, где есть такие строки:

Я скажу еще такой отрывок (три стиха из него я сказал во сне, а проснувшись, я добавил четвертый стих):

Я скажу также часть отрывка:

И еще я скажу:

Затем следуют три остальные причины, которые исходят от любимой, и люди, проявляющие при них стойкость, не заслуживают порицания вследствие того, о чем скажем мы, если Аллах пожелает, говоря о каждой из них.

К ним относится отчужденность, проявляемая любимой, и уклонение, пресекающее надежды.

Я расскажу тебе про себя, как я привязался в дни юности любовью к одной девушке, которая выросла в нашем доме. Ей было в то время шестнадцать лет, и достигла она предела в красоте лица и разуме, целомудрии и чистоте, стыдливости и кротости. Она не знала шуток, отказывала в дарах, дивная ликом, была лишена недостатков, мало говорила, опускала взор долу, была очень осторожна, чиста от пороков и постоянно хмурилась, но, отворачиваясь, была мягка и грустна от природы. И в одиночестве она была прекрасна, восседая степенно, с большим достоинством, и находила усладу, избегая людей. Для нее не существовало ни надежд, ни желаний, и мечты были чужды ей. Однако облик и лицо ее влекло к ней всех, кто видел ее, но холодность останавливала всякого. Отказ и скупость украшали ее, как украшают другую великодушие и щедрость. И была она склонна к серьезному в делах своих, но желая развлечений, хотя хорошо умела играть на лютне. Я почувствовал к ней склонность и полюбил ее любовью чрезмерной и сильной, и два года или около этого старался я с величайшим рвением, чтобы ответила она мне приветливым словом, кроме того, что выпадает при внешнем разговоре всякому слышащему, но не достиг совершенно ничего. И хорошо помню я одно празднество, бывшее у нас в доме по поводу чего-то, из-за чего устраивают празднества в домах вельмож, и собрались тогда женщины из нашей семьи и семьи моего брата — помилуй его Аллах! — и жены наших челядинцев и близких нам слуг из тех, чье место было угодно и положение значительно. И они просидели первую часть дня, а затем перешли в беседку, бывшую в нашем доме, которая выходила в сад; из нее можно было видеть всю Кордову и предместья, и двери ее были открыты. И женщины стали смотреть сквозь решетки, и я был между ними, и хорошо помню, как я направлялся к тем дверям, у которых стояла девушка, стремясь подойти к ней поближе, но едва лишь она замечала меня в соседстве с собой, как тотчас же отошла от этой двери и перешла к другим. И я хотел направиться к тем дверям, к которым подошла девушка, но она снова поступала таким нее образом и уходила к другим дверям. А она знала, что я увлечен ею, но прочие женщины не замечали, чем мы заняты, так как их было большое количество, и они переходили от дверей к дверям, чтобы посмотреть из одних дверей на те стороны города, которых не было видно из других. И знай, что женщины всматриваются в того, кто их любит, пристальнее, чем всматривается в следы путешествующий ночью!