После того как Варвара узнала, что Силантий скрывается где-то в горах, ни дома, ни на работе не оставляли ее гнетущее чувство унижения, тоскливая подавленность и постоянное ожидание чего-то страшного, что должно обрушиться на нее. Даже случайный взгляд казался ей подозрительным. Она не давала себе ни минутной передышки в работе и после мучительно прожитого дня бежала в свою избу.

Но и здесь не было покоя. Ее встречали присмиревшие, напуганные ребятишки, и Варвара не находила слов, чтобы приласкать их, успокоить.

Дома было сумрачно, близнецы ходили чуть не на цыпочках, говорили шепотом.

Раньше на жудовском дворе всегда играли соседние мальчики. Савва был их любимцем и коноводом. Теперь они обходили двор. Близнецы являлись из школы злые, хмурые. Ленька часто с красными, заплаканными глазами, а Савва ходил цепким, кошачьим шагом с непотухающей суровинкой в глазах.

Варвара ни о чем не спрашивала детей, даже боялась лишний раз обнять. Зачем сыпать соль на свежие порезы, пусть затянутся!

Отметелила зима, умыли землю вешние воды. Ранней весной Варвару пригласили в милицию и спросили, не являлся ли домой ее муж; по их сведениям он где-то скрывался в горах. И хотя она сказала им правду, что не видела Силантия, ей казалось, что ей не поверили. Она ушла из милиции, полная невысказанной обиды и горечи.

С этого дня Варвара пугливо вздрагивала, заслышав шорох за окном. Она соскакивала с кровати и, приникнув к окну, долго вглядывалась в притаившуюся темь. Казалось, кто-то хрупким, воровским шагом крадется вдоль стены, скребет ногтем в стекло.

В стайке, пока доила корову, чудилось, что за спиной у нее кто-то дышит, но стоило повернуться, как темень шарахалась в угол и супилась оттуда косматым человеком. Отправляясь в погребок, приподнимая западню, ждала — вот сейчас от стены, заросшей седой паутиной, шагнет навстречу знакомая, крутоплечая фигура, угрюмо, исподлобья блеснет затравленный взгляд.

Однажды Савва вернулся с улицы с темной шишкой на лбу, измазанный кровью — разбили нос, разорванная кепка болталась на голове, как лопух.

— С кем это ты? — строго спросила. Варвара.

— А тут с одним, — нехотя ответил сын, возясь у рукомойника. — Дал ему за изменщика Родины!.. Следующий раз будет знать, как обзываться!.. Без него не знают, что почем!

— Не смей больше драться, слышь?

Варвара притянула сына за плечи, зажала его в коленях, не спеша вытерла полотенцем мокрое лицо, разгладила большим пальцем густые кисточки бровей. Он был весь в нее — открытым смугло-розовым лицом, крутым подбородком, черными глазами с большими белками. Но хотя Савва больше походил на нее, она больше любила нежного, липкого на ласку Леньку. Может быть, тянулась к Леньке потому, что был он совсем не защищенным, а Савва умел постоять за себя. Она взяла за руку подоспевшего Леньку, и он сразу пристроился на лавке, положил ей на колени голову.

— Чтоб я о драках больше не слышала! — повторила Варвара. — Не напасешься на вас — ишь, кепку-то с мясом выворотил! Сейчас же садись и починяй!

— Ладно, мам, сделаю, — потупясь, тихо ответил Савва.

Ленька приподнял с материных колен голову я восхищенно протянул:

— Эх, мам, как Савка ему звезданет по уху, он и брык!

— А ты бы уж молчал! — криво, одной половиной рта усмехнулся Савва. — Брата колошматят почем зря, а он стоит ручки в брючки и за других прячется!..

— Да я уж было хотел ему сзади, а ты тут как дашь! — оправдывался Ленька и, зная, что бесстыдно врет, в упор, не пряча глаз, смотрел на брата.

— Знаю я тебя! — Савва махнул рукой. — Кулаки зудят, а подойти ударить — боишься!..

— Ну, будет вам, будет, — остановила Варвара. — Было бы из-за кого драться!.. Пускай он сам себя защищает!

Близнецы разом помрачнели, замолчали. Варвара медленно, точно приходя в себя, обвела взглядом их лица — надутое, обиженное Леньки, спокойное, суровое, в ссадинках Саввино — и неожиданно спросила:

— А почему вы без галстуков ходите?

— Какие мы теперь пионеры, когда тятька… — начал было Ленька и не закончил, губы его дрожали.

— Сейчас же надеть! — приказала Варвара и оттолкнула ребят. — Сами себя виноватыми признаете, раз галстуки поснимали? А другой раз придете и заявите, что плохо учитесь, и тоже из-за отца? Живо одевайте, чтоб мне за вас не краснеть!

Близнецы молча подошли к зеркалу и, помогая друг другу, повязали галстуки.

— Теперь нам на сборе выговор закатят: два раза пропустили, — мрачновато заметил Савва и покосился на брата. — И все из-за тебя. Захныкал: «Сымем да сымем».

— Будь я вожаком вашим, я бы вас в три счета из пионеров выгнала! Раз сняли галстуки — значит отцову сторону держите! Разве вас тому учат там?

Лучше бы она побила их, чем говорила эти клеймившие слова. Близнецы даже стали думать о том, что мать явится на пионерский сбор и поможет выставить их из отряда. Таких там не должны держать, факт! Струсили! Дома, у себя в деревне, в родном колхозе, среди умных, знающих учителей, хороших товарищей — сегодняшняя драка не в счет! — отступили. А что, если бы они очутились на войне? Ясно, задали бы дёру!

Ленька долго крепился, но вот за густыми, похожими на рыжие травинки ресницами его стали копиться слезы. Мать замолчала, обхватив руками кромку лавки, закрыла глаза. Братья было бросились к ней, но суровый взгляд остановил их.

— Живо одевайтесь — и стайку чистить! Корму на ночь заготовьте. И чтоб в доме было чисто прибрано! А то утром умчали, поразбросали, что где попало. Ну?

Это было, конечно, прощение; близнецы благодарно вздохнули. А Савва даже осмелился попросить:

— Мам, дай пятак!

— На что?

— К шишке, вон, приложу. Саднит. Сказывали — пройдет.

Она порылась в кошельке, достала монету, и близнецы, довольные, стали торопливо одеваться: перетянули свои черные пиджаки синими кушаками, нахлобучили кепки, подхватили с полу рукавицы и хлопнули дверью.

Варвара разжала побледневшие руки и поднялась. Глаза ее притянули разбросанные на стене фотографии.

Вот таким, нагловато-уверенным, она впервые увидела Силантия на районной колхозной ярмарке — в голубой сатиновой рубахе, ухмыляющегося, пьяного от ярмарочной пестроты и веселья. Она приехала тогда с целым возом капусты и, просидев почти полдня, ничего не распродала.

Весь день около воза крутился рыжий широкогрудый парень. Он то скрывался, то снова приходил, прокладывая плечом дорогу в толпе. Наконец пробрался к возу, потетешкал на загорелой ладони тугой кочан, поинтересовался:

— Сладкая твоя капуста?

Она встретилась с его голубыми насмешливыми глазами и покраснела.

— Давай я тебе помогу торговать, а то ты обратно с этим добром уедешь, — сказал он, и Варвара, сама не зная почему, допустила парня к возу, как будто знала его давным-давно.

— Самая лучшая! Самая красивая! Самая сладкая! — кричал он, будто имел медное горло, и сочные кочаны похрустывали в его руках. — Не капуста, а невеста на выданье! Загляденье одно!

Варя еле успевала принимать деньги и давать сдачу, смотрела, как тает на возу капуста. Воз окружили веселые, шумливые покупатели, привлеченные чудаковатым продавцом. Какой-то седенький старичок посоветовал:

— Вы, уважаемый, потише: видите, жену свою в краску вогнали! А ведь, гляди, недавно поженились!

— Медовый месяц, папаша, справляем. — Парень засмеялся, оглянулся на Варю и подмигнул ей: не смущайтесь, мол, ничего лишнего не скажу!

Он так и не ушел никуда, пока не распродал нарасхват скороспелую капусту. Но и после того не отстал от Вари, пока не разузнал, откуда она, как ее зовут, а узнав, что их деревни разделяло всего-навсего пятнадцать километров, свистнул:

— Повезло нам сегодня обоим, а? Ты в хороших барышах, и я не в накладе: можно сказать, такой клад отыскал!

Он ворвался в ее жизнь, как ветер, всколыхнул все, захлестнул своим весельем, разговорами, неотступной любовью — каплю за каплей кидал на каменное ее упрямство, и к зиме Варвара сдалась.