— Как зовут ее, не помнишь? — небрежно спросил Родион.

— Нечего на чужих заглядываться! — Иринка погрозила ему пальцем. — У нас своих красавиц хоть отбавляй! Правда, Гришенька?

— Правда, одуванчик, — добродушно посмеиваясь, ответил Черемисин: он всегда находил для каждого красивое ласковое прозвище.

Сквозь кудлатые тальники играло солнечной рябью сиреневое озеро.

У дамбы покачивались лодки. Ветер раздувал над причалом алый, льющийся пламень флажков.

Родион сел в лодку, опустил за борт горячую руку. Вода струилась меж пальцев — теплый бархатистый мех, — мурлыкала за бортами, звучно посапывала под днищем.

Впереди, упираясь ногами в брусочек, сидел Григорий; широкая его спина с гладкими коричневыми плитами лопаток заслоняла Фросю. Родион видел лишь закрученные чалмой пшеничные жгуты ее кос. Иринка стояла у мачты, худенькая, светловолосая, будто насквозь пронизанная солнцем. Она ловила рукой подол пестренького платья, сжимала коленями, но он выскальзывал, бился о мачту.

А на корме, облокотясь на Русь, щурилась Кланя Зимина. На ее лоб свешивалась рыжая челка, лицо было осыпано редкими яркими веснушками, будто кто-то нарочно обмакнул кисточку в раствор охры и обрызгал его Девушка чем-то напоминала озорного мальчишку, казалось, вот-вот заложит два пальца в рот и лихо свистнет.

— При-го-то-всь!

Минута, другая, третья томительного ожидания — и вдруг, распарывая шелковую синеву, взмыла в небо ракета и повисла над озером, золеная, искристая, как драгоценный камень.

И взвизгнули уключины, заворкотала, закрутилась воронками вода, полетели с весел веселые брызги.

Отразился в озере опрокинутый косматый бор, хороводами закружились на косогорах не загоревшие за лето березки, махали узорчатыми полушалками, по-цыгански яркие, осинки. Мимо, мимо — песчаные отмели и островки, затопленные буйной зеленью.

Родион греб рывком, откидываясь назад. Удар! Еще удар! Весла взбивали на озере белую кипень.

Они неслись впереди всех, но их уже догоняли, и, как Родион с Григорием ни старались, чья-то лодка поравнялась и пошла рядом.

Яростно запускал в воду весла Григорий, сжалась у руля, точно готовясь к прыжку, Кланя, гребли, выбиваясь из сил, Иринка и Фрося, а Родиона будто кто связал по рукам и ногам: на корме соседней лодки сидела девушка в васильковом платье. Светлая шляпка затеняла ее лицо, сквозь узкую щелку пробился на румяную щеку и дрожал золотистой соломинкой солнечный луч.

Она посмотрела на Родиона, в зеленоватых глазах ее таилась ключевая прохлада. Он громко засмеялся и почувствовав нежданный прилив сил, стал грести с бесшабашной удалью.

«Что это сегодня со мной?» — подумал Родион, весь замирая от непонятного ликования.

Их лодка первой врезалась в берег, нарядив кромку желтого пляжа в белое кружево пены. Играл духовой оркестр, плавали в озере черные от загара ребятишки, люди на берегу приветствовали победителей.

Родион видел, как золотым подсолнухом нырнула в толпу соломенная шляпка, прыгнул на берег, но девушка куда-то исчезла.

Увидел он ее лишь вечером, в саду, где раздавали призы. Опустив голову, она прошла к столу, покрытому красной материей, и, приняв из рук инструктора физкультуры Ракитина бумажный сверток, стремглав бросилась со сцены.

«Интересно, что она получила?» — подумал Родион.

Когда стемнело, он забрел на танцевальную площадку и, сложив на груди руки так, чтобы все могли видеть его новые, с фосфорическим циферблатом, часы, наблюдал, как плывут под медленную зыбь вальса принаряженные пары.

«Где-нибудь тут, — думал он, — может быть, подойдет, спросит, сколько времени. Бывает же так…» И вдруг он увидел ее. Она кружилась с каким-то высоким, красивым парнем в сером костюме. Тот что-то рассказывал ей, смеясь, встряхивая гривастой рыжей шевелюрой. Положив руку на его плечо, девушка чуть заметно улыбалась.

Родион узнал парня — это был сын известного в районе пчеловода, студент Ленинградского медицинского института.

«Ишь, обрадовался! И чего смешного нашел?» — подумал Родион, когда они проносились мимо. В нем возникло дикое, сумасбродное желание — сейчас же подойти к ним, взять девушку за руку и увести ее.

Танец кончился. Студент ушел, а девушка стала искать кого-то глазами.

Родион быстро подошел к ней и взволнованно проговорил:

— Сейчас половина десятого, — и, растерявшись, постучал пальцем по циферблату часов.

— Что-о?

— Извините, — глядя в ее затянутые зеленым ледком глаза, сказал он, — А я думал… вы не знаете…

— Что? — строго повторила она.

Заиграли баяны, и Родион тронул девушку за руку:

— Давайте станцуем, а?

Она положила руку ему на плечо. Родион обнял девушку и, не чувствуя под собой ног, зажмурясь, ворвался в тесную, шаркающую подошвами, плывущую по кругу толпу. Их толкали, кто-то отдавил Родиону ногу, но ему было хорошо. По его руке скользила ее толстая коса.

— Что это мы танцуем? — немного придя в себя, поинтересовался он.

— Что-о?

— Это мы что отплясываем?

— Фокстрот.

— А-а, — Родион засмеялся, — а я думал…

Они очутились на свободном месте площадки, и Родион споткнулся.

— Кажется, я погорел, — смущенно сказал он, не снимая руки с ее талии. — Когда нас толкали со всех сторон, я еще держался, а теперь честно признаюсь: сроду, кроме русского, ничего не танцевал!

— И еще смеется! Подумаешь — смешно! — девушка сердито свела темные брови, выскользнула из его рук, повернулась и молча пошла прочь.

Родион кинулся вслед, но танцующие пары оттеснили его к барьеру, и он потерял девушку из виду.

«Нехорошо как получилось!» — думал он, вышагивая тенистой аллеей сада.

Среди кустов гуляли юноши и девушки, на их светлые костюмы падали сетки теней, раздавался приглушенный смех; брызжущему тремоло мандолины вторил картавый говорок гитары.

Из глубины сада тянуло душным теплом, как из печи; низко, над макушками тополей, клубились грозовые облака.

Родион не успел выбраться из сада. Загремел гром, будто с треском разломали над головой сухое дерево, а аллею перегородили прозрачные прутья дождя.

Он бросился к эстраде, но люди там стояли так плотно, что протискиваться в середину пришлось, ворочая плечом.

Погасло электричество. Молния распарывала темноту, выхватывая из мрака мокрые смеющиеся лица. Пахло влажными волосами, одеколоном, горьким дымком папирос.

А на открытой площадке лихо, как босоногий мальчишка, отплясывал дождь.

Новая вспышка молнии ослепила всех, обрушился гром, кто-то ойкнул за спиной Родиона, он оглянулся и увидел приглянувшуюся ему девушку. Странное, похожее на озноб ощущение охватило его. Хорошо, если бы дождь не прекращался до утра.

Девушка тоже заметила его и отвернулась.

— Может, вы обиделись? — тихо начал Родион. — Честное комсомольское, я не думал… Как вас зовут?

— Груней.

По голосу девушки он почувствовал, что она улыбается.

Дождь стихал. Слышно было, как сочились по крыше струн, падали капли, остро пахло свежестью, — так пахнет в лугах только что скошенная трава.

Из сада Родион вышел вместе с Груней и ее подругой. За воротами он решил распрощаться с девушками, а потом догнать Груню и поговорить с нею наедине, но она неожиданно спросила:

— Может быть, вы проводите Машу?

— Да что ты, Груня? — удивилась подруга. — Товарищу, наверно, некогда…

— Нет, нет! Почему же? — забормотал Родион. — Конечно, провожу… Нет, пожалуйста, с удовольствием, — торопливо и горячо проговорил он.

— Ну что ж, тогда пойдемте, — снисходительно согласилась Маша.

«Влип, — подумал Родион, — вышло даже, что я сам навязался в провожатые».

Груня кивнула на прощание и скрылась в темном проулке.

— Далеко вы живете? — спросил Родион, с тоской глядя вслед девушке.

— А что, боитесь заблудиться? — Маша засмеялась. — Если хотите, я сама провожу вас…

— А Груня, наверно, близко живет?

— Что вы!. Она на самом краю деревни!..