— Цель вашего приезда?

— С патронами у нас плохо. А еще хуже с водой. В колодцах, правда, вода есть. Но всё равно — каждого надо обеспечить фляжкой. А главное — ждем подкрепления! Силами Тедженского отряда и нукеров Керим-хана басмачей не разгромить. Необходимы срочные меры.

Атабаев вызвал секретаря, попросил накормить Веллекова и дать ему рюмку водки. Потом он позвонил в Асхабад и Мерв, распорядился насчет патронов и фляжек. Спросил Агалиева:

— Кони готовы?

— Какие кони?

— Ты спал, что ли?

— Но куда же ехать в такой поздний час?

— Сказано было: едем на завод Узына!

— Всё-таки, лучше бы утром.

— С такой удалью мы никогда не поймаем Ходжакули-хана.

— Я немедленно отправляюсь с Чары Веллековым.

— Но ведь командую операцией я!

— Вы можете руководить отсюда.

— Ничего не выйдет. Как только покормят Веллекова, садимся на коней. Поешь и ты…

Как всегда лениво и уютно развалясь поудобнее в кресле, Абдыразак наблюдал за Кайгысызом. «Вот я себя считаю сильным и выносливым, как медведь, а этот еще крепче меня… Об отдыхе и не думает. Ну, какой смысл отправляться среди ночи за пятьдесят километров? Можно быть бесстрашным, неукротимым, но кто поручится, что в эту ночь не случится беды? Ведь басмачи не упустят Атабаева. Если только узнают — костьми лягут, а не упустят…»

Абдыразак не догадывался, что Атабаев хочет потолковать с сельчанами, узнать, как в аулах относятся к банде, где легче их накрыть.

— Ты поедешь с нами? — спросил Атабаев Абдыразака.

— Разве можно оставить вагон без охраны?

— Часовых без тебя хватит.

— Но они не смогут съесть всю чектырме.

— Скажи прямо — не хочешь.

— Конечно, лучше спать на мягкой постели, чем скакать всю ночь.

— Так и скажи: и на племя, как бугай, можешь еще сгодиться…

Атабаев безнадежно махнул рукой и ушел в свое купе. Мурад тотчас же позвонил начальнику милиции и приказал расставить охрану по пути к заводу Узына. Конечно, это была чисто формальная предосторожность. Десяток тедженских милиционеров, расставленных на десяток километров друг от друга, вряд ли могли уберечь Атабаева.

— Ты знаешь Кайгысыза лучше, чем я, — сказал Агалиев Абдыразаку. — Неужели нет никакого способа задержать его до утра?

— Не стоит стараться. Можно сломать телеграфный столб, но изменить решение Кайгысыза невозможно. Это самый выдающийся в мире упрямец.

— Кто это упрямец? — спросил, заглянув в салон, уже готовый к поездке Атабаев.

— Кто же, если не ты.

— Ты, кажется, мной недоволен?

— Ай, все равно тебя не переспоришь!

— Ну, и ладно. До свидания.

Когда они тронулись в путь, и под подковами коней зазвенели рельсы, звезды Улькера стояли в самом зените.

Ночь выдалась звездная, безлунная. Казалось, над землей раскинули огромный шатер и сквозь дырки в его куполе просвечивали крупные звезды. Еле угадывалась пыльная дорога, низенький кустик чудился кибиткой. Тишина, словно стеной, окружила степь и лишь изредка, будто раскалывая ее, доносился вой шакалов. А топот конских копыт обгонял тишину и от храпа коней рассыпались версты.

Агалиев ехал, напряженный, как взведенный курок… В любую минуту из-за любого бугра мог раздастся выстрел, на любой переправе у реки трех всадников могут окружить басмачи. В кармане у Мурада партбилет, но не найдя новых слов, он пробормотал по старинке: «Да хранит аллах!»

А предмет его тревоги — Атабаев беспечно пришпорил коня и скоро нагнал скакавшего впереди Веллекова.

Конь Чары Веллекова рыжий, как пламя, и страшно горячий, как огонь, видно, принадлежал раньше предводителю басмаческого отряда и не привык никого пропускать впереди себя. Если к нему приближались сзади, он бил копытами, если обгоняли — кусал. Не был он похож на тедженских коней. Должно быть старые басмачи пригнали его из Ахала. Сейчас он был очень недоволен, что Атабаев едет рядом с Чары, — косил глазом, показывая ярко-голубые белки, круто выгибал шею, жевал удила. Кайгысызу понравилась его стать.

— Хорош! — сказал он, — говорят, ты отбил его сегодня утром?

— Слушай, — засмеялся Кайгысыз, — а ты какие-нибудь другие слова знаешь?

— Да, товарищ Атабаев.

— Зови меня просто Кайгысыз.

Веллеков совсем оробел. Называть председателя Совнаркома по имени! Но он собрался с духом и сказал:

— Если бы я прожил столько, сколько вы, и пережил хотя бы десятую долю того, что вы, может, я бы и держался посвободнее.

— Понятно, — сказал Кайгысыз. — Ты хорошо знаешь Керим-хана?

— Нет. Не очень… Встречались раньше.

— А сейчас как?

— Повстречался с ним три дня назад.

— И какое впечатление?

— Настоящий хан. Но не из таких, как Каушут-хан дот ради пользы народа не жалел себя и обходился сухим хлебом, а этот ради собственной выгоды не пожалеет и тысячи нукеров. Не верю, что он когда-нибудь станет советским человеком. — Значит, зря тебя послали в его отряд?

— Не думаю. Пока что Керим-хан полезен. Если ему польстить, — жизни не пожалеет. Но ведь это только тщеславие. Человек-то безыдейный. Завтра прислушается к словам врага и в одну ночь смоется вместе со всеми своими нукерами и родичами. Как говорится: «Самый тяжелый груз — тесемки». Когда погрузит на ишаков свои кибитки, то ему больше и жалеть нечего. Думаете, он знает, что такое родина?

Атабаев был совершенно согласен с такой оценкой Керим-хана.

— Ты кого-нибудь знаешь на заводе Узына? — спросил он, помолчав.

— Никого.

— Как же так?

— Пока что ничего не видел, кроме школьного двора да окраинных кибиток.

— Я спрашиваю, потому что надеюсь поговорить с людьми и узнать, из какого источника пьет воду Ходжа-кули-хан…

— Сейчас не летняя пора, воды хватает всюду.

— Ты не понял меня. Я хотел сказать, что мы могли бы выяснить, откуда Ходжакули получает поддержку и где легче его захватить.

По обеим сторонам дороги начались густые заросли колючки. Вдруг из-под ног рыжего скакуна с шумом выпорхнул фазан. Пугливый конь рванулся, Чары съехал набок, а Мурад, которому показалось, что из кустарника выстрелили, подскакал к Атабаеву.

— Как настроение? — улыбаясь, спросил Кайгысыз.

— В общем-то неплохое…

— Устал?

— Не то, что устал, только… Тут вправо, всего в одной версте, есть аул.

— Надо проехать мимо?

— Наоборот. Заедем, попьем чаю, а там и рассвет.

— Ты хочешь чайку попить?

— Не то, чтобы очень…

— Тогда попьем на заводе.

Не дождавшись желанного ответа, Агалиев и сам на заметил, как натянул поводья коня.

Теперь всадники ехали молча, позевывали, да и кони устали. Цокот копыт в тишине раздавался реже и отчетливее. Звездная плеяда уже склонилась к горизонту, а над ней вставала яркая звезда Ялдырак. Утих и вой шакалов.

Когда подъехали к заводу и слезли с коней, стало светать, воздух будто налился молоком. Запели маленькие птахи. Из черных кибиток поднимался дым, пахнущий горелой кошмой.

Заводом называлась старая мельница. Когда-то ее хозяином был русский кулак, мужик огромного роста, поэтому-то мельницу и назвали «Завут Узын», — то-есть завод длинного. Узын разбогател в считанные годы, брал за помол сколько вздумается. У крестьян не было верблюдов, чтобы возить муку за пятьдесят верст в города После революции Длинный забрал все свое добро и дал стрекача — только его и видели. Аул остался.

Хутор, как хутор, — он мало чем отличался от многих аулов Тедженского уезда. Кибитки стояли в ряд, около одних — шалаши, возле других — широкие дощатые лежанки, теляры. И не было ни одной, о которой стоило сказать: вот такую бы мне. И ни одного деревца. Только четыре чахлых вербы у запруды виднелись издалека. Поля перекопаны арыками, за полями — гвысокие волны надвигающихся барханов. Возле колодцев мужчины в рваных халатах поили лошадей, толпились женщины с кувшинами и выдолбленными тыквами за плечами.