По-прежнему светило солнце в окна кабинета предсовнаркома, по-прежнему играл глубокими винными красками текинский ковер на стене, а Кайгысызу казалось, что в комнате темно и хмуро. Он был озабочен, открывал и закрывал сейф, ворошил бумаги в ящиках стола, разбирал папки, не мог найти нужных бумаг, хотя они лежали у него перед глазами.

Вошел секретарь.

— Вас спрашивает женщина. Она для этой встречи приехала из Мары.

— Скажите, что я уезжаю.

— Говорил — не слушает.

— Скажите — приму, когда возвращусь из поездки…

Секретарь вышел в приемную и вскоре вернулся, вытирая пот со лба.

— Она не хочет уходить, — сказал он. — Говорит, что будет стоять у порога, пока не выйдете.

— Впустите, — махнул рукой Атабаев.

В кабинете появилась пожилая русская женщина с непокрытой седеющей головой. Она остановилась на пороге. Атабаев не заметил её появления, не поднял головы.

— Можно? — помолчав, спросила она.

— Что?.. — удивился Атабаев. — А, входите! Садитесь, Как ваше здоровье?

— Меня зовут Анна Александровна Петрова, — сказала женщина, спокойно усаживаясь в кресло.

— Слушаю вас, Анна Александровна.

— Мне стыдно отрывать вас от работы, но я вынуждена обратиться именно к вам. Я живу в Мары на улице Крылова в трехкомнатном домике, оставшемся от отца. Теперь его хотят у меня отобрать.

— Чем вы занимаетесь?

— Я учительница. Работаю в школе двадцать два года.

Атабаев записал на календаре и сказал:

— Я сейчас лечу в Москву, Анна Александровна, как только вернусь, решу ваш вопрос.

Казалось, разговор исчерпан. Но учительница не собиралась уходить. Она сидела без движения и только умоляющим взглядом смотрела на Атабаева. Погруженный в свои заботы, он все-таки догадывался, что ей нужно продолжить разговор, что история с домом это только предлог для встречи, но не знал, как помочь ей. Самые простые слова не приходили в голову.

Молчание длилось долго. Наконец, увидев, что Атабаев уложил последние бумаги в портфель и щелкнул замок, она сказала:

— Есть ещё одно дело.

— Говорите.

— У меня сосед. Может быть, вы его знаете?

Опущенные веки Атабаева дрогнули, — ничтожное мимолетное движение, — всё-таки учительница поймала его и поняла. Атабаев спросил:

— Кто ваш сосед?

— Абдыразак. Когда он был директором в женском интернате имени Махтумкули, я три года работала там воспитательницей.

— Знаю.

— Может быть, вы знаете и то, что я хочу сказать?

Атабаев постучал карандашом по блокноту. Он был взволнован и хотел это скрыть. То ли потому, что он не очень доверял женщине, то ли потому, что ему не хотелось продолжать мучительный разговор, он сухо спросил:

— Так что вы хотели мне сказать?

— Абдыразак честно работал. А теперь отбывает наказание.

«Да разве только один Абдыразак честно работал!»— чуть было не крикнул Атабаев, но сдержался и мягко сказал:

— Советский закон не наказывает невиновных.

— Мы много лет были соседями… Занимали друг у друга чашки-ложки, когда собирались гости… Я не верю!

— Может быть, он всё-таки виноват. Вы не можете знать всего.

— А если виноват, так надо судить. И чтоб все знали, в чем виноват…

— Что вы хотите от меня, Анна Александровна?

— Я ищу справедливости.

Атабаев опустил голову. И снова наступило долгое молчание. Наконец, он заговорил:

— Я не знаю вас, Анна Александровна. Не знаю, ищете ли вы справедливости или хотите испытать меня. Но я… мне противно подозревать советского человека, и противно, что я все-таки подозреваю. Я знаю Абдыразака лучше, чем своих братьев. Я не хочу скрывать правды. В стране происходят немыслимые события. Людей, которые отбывают наказание, как ваш сосед, не десятки, не сотни, а больше… Я написал по этому поводу свое мнение, потребовал прекратить беззаконие. Через несколько минут я уезжаю. И у меня к вам серьезная просьба — этот разговор должен остаться между нами.

Атабаев смело и открыто смотрел в глаза Анны Александровны. Она не выдержала взгляда и, всхлипывая, ушла, не попрощавшись.

Вошел секретарь, взял у Атабаева нужную в поездку папку, сказал, что пора ехать. Атабаев снял телефонную трубку.

— Женечка, я сейчас уезжаю… Не глупи. Ни о чем не думай. Не слушай пустых разговоров. Как приеду, дам телеграмму и позвоню, — он хотел было положить трубку. — Постой! Дай ему трубку… Кемине-джан, я сейчас уезжаю. Ладно, ладно. И пистолет привезу, и ружье. Слушайся маму, не капризничай, верблюжонок мой. Слышишь?..

В ответ послышался слабый голосок:

— Приезжай скорей, папа!..

…Это был последний разговор Атабаева со своим сыном. Из поездки, оказавшейся для него трагической, Кайгысыз Атабаев не вернулся. Он стал жертвой ложных обвинений в годы нарушения революционной законности.

Но тот, кто завоевал любовь народа, всегда живет в его памяти.

Есть у туркмен старая поговорка: «У каждого народа свой бог». Смысл ее совсем не религиозный. Смысл её в том, что большие люди всегда неразрывно связаны со своим народом.

Они появляются в трудные времена. И именно тяжелые годины ломки и перемен помогают выдающимся людям предстать перед народом во весь рост.

Октябрьская революция была великой победой народов Советского Союза и великим испытанием его сил. Ленин вел народы к великой цели и народ выпестовал его сподвижников.

Таким испытанным борцом за дело революции был Кайгысыз Атабаев. Прошло тридцать лет после гибели Атабаева, а народ помнит о нем.

Память о добром нужно хранить. Память учит.