Но запуганный баями народ не решался вымолвить ни слова. Наконец, старый Непес сказал дрожащим голосом:

— У этих людей, сынок, рты запечатаны воском.

— Только сегодня?

— Еще со времен царя…

— Много воды утекло с тех пор.

— Пуганая птица и куста боится, сынок. Сдается мне, что ты пришел на радость народу. Не каждый смельчак решится так расправиться со своими врагами.

— Если хвалить человека в лицо, он зазнается, Непес-ага…

— По-моему, ты не из того теста, что может прокиснуть. Даже лицо твое похоже на свежий розовый чурек!..

— Ай, Непес-ага, ты вгоняешь меня в краску!..

— Видишь, что рты у всех запечатаны, возьми и выбери сам председателя… Все понимают, что ты не желаешь зла крестьянам.

— Я могу ошибиться.

— Твой ошибочный шаг в тысячу раз лучше прыжка Нарли.

Атабаев и сам подумывал, что ему следовало бы предложить кандидата, но не знал, как подойти к делу. Непес облегчил ему задачу.

— Ну, что ж, — задумчиво сказал Атабаев, — попробуем. Есть у меня на примете человек, должен бы всем понравиться…

— Кто такой? — грубо перебил его Куджук-хан.

— Конечно, не Куджук-хан.

— Я так и думал.

— Тогда немножко потерпи. По правде я и сам не знаю этого человека. Но если меня не обманывает опыт, он честный и справедливый человек, Я предлагаю выбрать Токара Тахира-оглы.

И странное дело, люди, которые целый день провели в безмолвном оцепенении, вдруг захлопали в ладоши. Со всех сторон послышались одобрительные возгласы:

— Вот это верно!

— Токар сам не съест чужого и никому не позволит,

— Да есть ли за ним какой грех, кроме бедности?

Токар поднялся с земли.

— Что же ты сделал, Кайгысыз?

— Хорошее дело.

— Как же будет управлять аулом тот, кто не умеет двух козлят связать за рога?

— Односельчане помогут, будет легче.

— Сам дурак виноват, — приговаривал Такыр, — лезу вперед, задаю вопросы!.. Не зря говорят: «брехливая собака хозяину гостя приведет». Нет, братцы, нет! Не могу брать такую заботу на свой загривок!

И снова закричали со всех сторон:

— Народ решит, и не то сделаешь!

— Давайте голосовать!

Подняв руку, Атабаев усмирил крикунов.

— Кто хочет, чтобы Токар Тахир-оглы стал председателем — поднимите руки!

Лес рук взвился в воздух. Голосовали даже закутанные до бровей женщины.

— Опустите, — скомандовал Кайгысыз. — Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет. Токар-оглы выбран единогласно.

Громкие аплодисменты заглушили его голос.

Алесковский ударил Атабаева по плечу.

— Ну и партизан!

— Ты не печалься, что я партизан! Ты радуйся, какой нынче дружный Конгур.

Третий день подряд — в середине ноября 1919 года — заседал в Асхабаде облревком. В махорочном дыму тонули заросшие щетиной лица рабочих, солдат, которые пришли сюда из железнодорожного депо, из мастерских, с мельниц, из бронепоездов и теплушек За-каспийского фронта. Это были большевики, — чьими руками утверждалась в Закаспии власть Советов. Председатель ревкома — Бирюшов, члены ревкома — Паскуцкий, Янсон, Певзнер. Вместе с ними за столом Кай-гысыз Атабаев — его хорошо знали мервские большевики, с ним подружился на политработе в частях Красной Армии Николай Антонович Паскуцкий. Молодого коммуниста избрали заместителем председателя — высокий пост! Атабаев высился за столом, — подтянутый, тщательно выбритый, молчаливый.

Третий день обсуждался главный вопрос — о привлечении новых кадров советских и партийных работмиков из числа грамотных туркмен. Где же они, эти люди? Как без них разговаривать с народом?

Иногда Паскуцкий выходил в соседнюю комнату. Там стояли телефоны, там в углу сидел у военно-полевого аппарата телеграфист. И прямо с ленты Николай Антонович, над головой пожилого моряка, читал сообщения с фронта.

Дела шли хорошо, да только не так быстро, как хотелось бы.

Медленно, но верно, будто считая перегоны, белогвардейцы отступали, оставляя за собой станцию за станцией. Они уже перевалили за Кизыл-Арват. Уходя, разрушали железнодорожные пути, и Красная Армия должна была наносить фланговые удары, обходя противника по безводным пескам. В пустыне вода нужна не только людям, но и коням. Конь в пустыне — птица без крыльев. Только верблюд может с неделю под палящим солнцем обходиться без воды. К тому же и арбы увязали в песках. Для доставки патронов и хлеба войскам нужны были корабли пустыни — верблюды. Но их в истощенном разрухой краю осталось маловато.

А на освобожденной земле устанавливать советские порядки было не легче и, возвращаясь в прокуренный зал заседаний, Паскуцкий слушал третий день бесконечные прения. Сейчас один из русских товарищей предлагал подготовить обращение ко всем офицерам, служившим у белых, — прийти в советские учреждения, перестать скрываться, получить работу и трудиться не боясь, что их будут обвинять за прошлые ошибки.

— Кто ножом не грозит Советской власти, всех призвать!

— Даже полковника Ходжагельды Ходжамурадова?.. — спросил с усмешкой один из членов ревкома.

— Кто он такой?

— Где он сейчас?

Председатель ревкома разъяснил товарищам:

— Это бывший член Асхабадского белогвардейского правительства. По нашим сведениям ушел в Персию.

— Что мы знаем о нем?

— Увидим — узнаем… Товарищи, умные люди говорят: легче править арбой на горных кручах, чем управлять страной, не зная ни языка, ни обычаев.

При этих словах Бирюшова впервые встал со своего места Кайгысыз Атабаев. Три дня он молчал и все привыкли к этому.

— Скажите, товарищи, за что мы проливаем кровь на фронтах?

«Вопрос, как говорится, с шипами», — подумал Паскуцкий, но, зная характер Атабаева, промолчал. Бирюшов тоже опешил — такой вопрос мог задать только пришедший из аула пастух. А ведь новый товарищ — как будто просвещенный и культурный человек, к тому же политработник.

Однако надо быть вежливым с местным человеком, не обидеть, не оттолкнуть, и Бирюшов, искоса поглядев на Паскуцкого, мягко ответил своему новому заместителю:

— Вопрос детский и не хочется по-школьному отвечать на него. Выскажитесь пояснее, Константин Сергеевич.

— Я хочу понять; мы проливаем кровь солдатскую, чтобы навеки похоронить остатки феодализма или…

— Что или? — спросил Бирюшов.

— Или ради восстановления власти ханов?

Всем, кто находился в зале заседания, уже было ясно, что разговор идет о Махтумкули-хане. Этот вопрос, конечно, давно назрел, только никто из русских руководителей ревкома не решался его поставить. Дело заключалось в том, что в первые дни советизации, когда с местными кадрами было совсем худо, на помощь облревкому вызвался некто Махтумкули-хан. Кайгысыз знал, что этот древний старик в далекие времена был начальником Тедженского уезда, поговаривали, что он прославился у местного населения своей свирепостью, и годы его правления назывались в аулах «годами Махтумкули-хана». А теперь ему отвели один из лучших дворов в Асхабаде, чтобы он от имени Советской власти доводил до сведения населения новые законы и постановления, разъяснял их, как бы соединяя народ с Советами. Сидя на ковре, поджав под себя ноги, он поглаживал длинную черную, с яркой проседью бороду, потягивал зеленый чай, покуривал кальян и разбирался в делах своих посетителей: к нему шли со всякими житейскими распрями, и он рассуживал спорщиков не по-советски, а по своему усмотрению. Кайгысызу казалось, что как встарь запугивал тедженцев, так и теперь Махтумкули-хан распоряжался душами туркмен в Асхабаде.

Слушая резкий спор за столом ревкома, Паскуцкий понимал, что бывший царский наместник в Теджене пока что нужен. И, улыбнувшись, он решил замирить своих товарищей:

— Туркмены так и говорят: халат, скроенный по совету с друзьями, будет впору. По-моему, Константин Сергеевич понимает, что тут была только тактическая цель: временно воспользоваться авторитетом старого человека…