Получив документы, они направились в профессиональный союз: опять фунт вступительных, потом еще кое-какая мелочь. Им выдали членские книжечки и номера. Номера были большие, около трехтысячных, но здесь каждый день вербовали несколько команд, и они могли рассчитывать устроиться на судно недели через две.

Каких только судов не было в Антверпене! Великаны лайнеры, многочисленные средиземноморские и южноамериканские пароходы, «недельники», танкеры…

Друзья целыми днями гуляли по старинному фламандскому городу, на улицах которого, казалось, веяло еще дыханием прошлых веков. Большой современный порт, с подъемными кранами, элеваторами и торговым двором, дисгармонировал с древними постройками и позеленевшими памятниками.

Здесь шлифовали алмазы, покупали пшеницу и мясо, продавали машины. Люди, один другого умнее и воспитаннее, обкрадывали друг друга.

В каждом порту имеются свои постоянные кадры бичкомеров, но в Антверпене они представляли собой особую, довольно многочисленную прослойку, которая занимается тем, что ходит с корабля на корабль, заводит знакомства с моряками, эксплуатируя их и выкачивая из них деньги.

Все бичкомеры выдают себя за моряков, хотя многие из них никогда и не бывали в открытом море, а другие когда-то, много лет назад, сделали несколько рейсов. Они нигде не работают, ничего не зарабатывают и, однако, всегда сыты и одеты если не по последней моде, то во всяком случае вполне удовлетворительно. Иногда их можно видеть даже изрядно подвыпившими. В профессиональном союзе они не состоят, работы от него не ждут. Квартиры у них нет, но зато на каждом судне, прибывающем в Антверпен, у них имеются знакомые: они ходят к ним в обеденные часы, получают по тарелке супа, а когда моряки выпивают на берегу, они безо всякого приглашения присоединяются к ним. Иногда кое-кому из этих бездельников удается подцепить простофилю с деньгами, помочь пропить их, а при удобном случае «бросить якорь» в чужой карман. В зимнее время им живется труднее, особенно если в порту нет гостеприимных судов, где можно переночевать, — зато летом они совершенно не знают забот.

Живя у Йенсена, Волдис познакомился с молодым шведом Нильсеном. Он несколько недель назад ушел с бельгийского парохода, совершавшего рейсы в Конго, и теперь хотел во что бы то ни стало дождаться английского парохода, так как на бельгийских платили довольно плохо.

Нильсен познакомил Волдиса с обычаями местных бичкомеров:

— Прежде всего, они очень нахальны. Если ты нездешний, бичкомер попросит у тебя, как у старого знакомого, сигарету. Когда ты дашь ему, он попросит взаймы несколько франков — на один, самое большее на два дня. Если по своем мягкотелости ты дашь ему денег, он на другой день выклянчит еще, — и больше ты его не увидишь. Потом при встрече с тобой он отвернется и сделает вид, что не знает тебя. Но если ты через некоторое время опять появишься в Антверпене, он все позабудет и встретит тебя, как старый приятель. Опять сигарета, опять два франка на несколько дней — и нет его!

— Как это полиция позволяет им бродяжничать и надувать людей? — спросил Волдис.

— А что полиция поделает? Ведь они моряки — они ждут вакансии и в любой день могут поступить на работу. Но проходит год за годом, а они все не работают. Прошлым летом одно время на пароходах не хватало моряков. В союзе оказалось только около двухсот номеров, в бордингхаузах пусто. Полиция стала хватать безработных и силой гнала на пароходы. Для бичкомеров настали тяжелые дни: кое-кого из «моряков» схватили и направили на маленькие «недельники» и бельгийские каботажные суденышки. После этого бичкомеры исчезли и перебрались на небольшой островок невдалеке от города. Островок они прозвали антверпенским Лонг-Айлендом. Для бичкомеров здесь был настоящий рай: они загорали на солнце, купались и с нетерпением ожидали, когда в порту соберется побольше безработных. Как только союз смог удовлетворить запросы на рабочую силу, а бордингхаузы заполнились безработными моряками, — они вернулись в порт.

Нильсен устроился матросом. Он посоветовал Волдису тоже искать место матроса.

— Летом у кочегаров каторжная жизнь. На палубе легче.

— Но тогда я должен некоторое время пробыть младшим матросом и обслуживать весь кубрик. С меня хватит этого, лучше я останусь у топок.

— Ерунда! Почему младшим? Тебе незачем рассказывать, что ты не служил на палубе.

— А если я не сумею там работать?

— Там нечего уметь. У лебедки стоять сумеешь?

— Сумею. Но я никогда не держал в руках руля.

— Этому можно научиться за одну вахту. Нужно только не волноваться и следить за тем, в какую сторону пароход больше тянет и как он слушается руля, — вот и все.

Последовав совету Нильсена, Волдис заявил Йенсену, что хочет получить место матроса.

Однажды в бордингхаузе появился новый постоялец. Это был невысокого роста норвежец, только что вернувшийся из Канады. За четыре месяца плаванья на английском пароходе его кошелек заметно разбух. Он прибыл в сопровождении целой свиты: как стаю воронов на падаль, потянуло бичкомеров к деньгам, к легкой наживе, — один нес чемодан норвежца, второй — парусиновый матросский мешок, третий занимал его остроумными разговорами.

Польщенный такой предупредительной встречей, норвежец раздавал налево и направо сигареты, угощая даже незнакомых. Устроившись в отдельной комнатушке и заплатив за три недели вперед, он повел своих провожатых вниз, в пивную, и пригласил выпить по стакану пива и остальных обитателей бордингхауза.

Волдис тоже спустился вниз, в надежде узнать от норвежца что-нибудь об условиях жизни в Канаде. Но маленький Браттен в этот день был способен рассказывать только о своих последних героических похождениях. Так как за угощение платил он, его никто не прерывал, и благодарные бичкомеры, слушая его, восторгались вместе с ним до слез. Убедившись, что делового разговора сегодня не получится, Волдис ушел из пивной. Немного спустя он увидел в окно, что маленький норвежец со своей свитой направился в другой кабак.

Вечером норвежец вернулся в сопровождении двух женщин. Весь следующий день он ходил с ними из одной пивной в другую, щедро угощая их и всех, кто был там в это время.

На третий день он появился в сопровождении лишь одной женщины, да и свита бичкомеров заметно таяла: наиболее дальновидные благоразумно удалились в поисках нового источника веселья и безбедной жизни, тем более что в порт прибыли пароходы из Южной Америки и Египта.

Наконец, однажды он вернулся один, без женщин и друзей, разыскал Йенсена и заявил ему:

— Подыскивай скорее какой-нибудь пароход. Прожился в доску!

За четыре дня — четырехмесячный заработок! Да, он умел жить!

Только теперь Волдису удалось поговорить с ним о Канаде. Без гроша денег, всеми оставленный, Браттен обрадовался вниманию, проявленному Волдисом, и начал пространно рассказывать, — слишком пространно, чтобы всему этому можно было поверить. Но и по той небольшой доле его повествований, которая походила на правду, Волдис понял, что Канада — это страна, откуда легче всего попасть в Соединенные Штаты. Ради одного этого имело смысл при случае поступить на какой-нибудь канадский пароход.

Это случилось примерно через полторы недели. Йенсен вернулся с доков и поднялся к Волдису и Ирбе. Уже по его сияющему лицу можно было догадаться, что у него на примете что-то хорошее.

— Ну, молодежь! — бодро крикнул он. — Не довольно ли околачиваться на берегу? Пора бы опять покачаться на волнах.

— Вы нашли пароход? — спросил Волдис.

— Да, на этот раз вы угадали. И не какой-нибудь бельгийский «недельник», а настоящий атлантический пароход. Должен вам сказать, что за устройство я беру половину месячного заработка с человека.

— Это ничего, лишь бы пароход был порядочный! — воскликнул Ирбе.

Йенсен начал рассказывать. Это большой английский товарный пароход. Он выходит в море сегодня вечером. Требуются три матроса и плотник.