— Почему я должен подыхать с голоду и есть тухлую рыбу, когда тут же рядом ребята питаются как следует?

Зван охотно принял его в свою семью. Иногда он брал Алксниса с собой в город, так как тот знал французский язык, и в таких случаях Алкснис возвращался домой, тоже напившись сладкого вина.

Да, хорошие были дни! Люди избаловались, сделались разборчивыми в еде. По вечерам Зван приглашал товарищей на берег и угощал на свой счет. Кутили до самого закрытия кабаков, и Зван никому не позволял уплатить хоть цент. Наутро к пароходу подъезжали маленькие «пикапы»: пекари привозили свежие булки, мясники присылали мясо, остальные торговцы — овощи и деликатесы. Зван принимал все, складывал куда следует, подписывал счета и заказывал новые припасы на следующий день.

Кочегары знали, в чем дело, но молчали, в то время как матросы предостерегали Звана:

— Не слишком ли роскошно мы живем? Не вылететь бы в трубу!

— Какое ваше дело? Я же знаю, что делаю! — успокаивал их Зван. — Почему не поесть хорошо, если можно?

Да, на самом деле, почему не питаться получше? Люди покачивали головами и охали, принимаясь за еду. Нет, все же Зван хозяйственный парень!

Каждое утро он получал деньги на продукты, каждый вечер пропивал их вместе с товарищами, а за присланные продукты рассчитывался распиской в счетах.

— Капитан заплатит вам в последний день, — говорил Зван поставщикам, и те удовлетворялись таким объяснением; так делалось на многих судах. Но Звану было известно одно обстоятельство, о котором торговцы не имели представления, — поэтому его щедрости и беззаботности не было границ, поэтому команда «Эрики» питалась жарким и деликатесами и кочегары могли бесплатно напиваться.

— Почему не брать, если даром дается? — рассуждал Зван.

И тем, кто знал его секрет, оставалось только соглашаться с ним. Как он выйдет из положения и что произойдет в день выхода в море, когда поставщики придут с грудами счетов, — об этом они старались не думать…

Волдиса опять стала одолевать скука. Беспокойная, мутная жизнь захлестывала его, подавляя всякий проблеск мысли, всякое разумное стремление. Вечно замасленный, в угольной копоти, он чувствовал странную апатию — вечером не хотелось отмывать руки, чистить ногти, с отвращением он мыл посуду. Покоя не было и вечером — кубрик наполнялся табачным дымом, шумом и непристойными разговорами. Люди приходили и уходили — пьяные, хвастливые и сварливые, а около полуночи, когда появлялись последние завсегдатаи кабаков, от адского шума, поднимаемого Зоммером, Зейфертом или Андерсоном, вскочили бы и мертвые.

Иногда они докучали своей приветливостью. Поглаживая Волдиса по плечу, они длинно рассказывали о своей разбитой жизни и высказывали убеждение: человек живет на свете только один раз, поэтому нужно изведать жизнь до самых глубин. Веселись сегодня, не думай о завтрашнем дне! Пусть думает лошадь — у нее голова большая…

Решив не поддаваться окружающему угару, Волдис не ходил с товарищами в кабаки. Достав у одного матроса, учившегося в мореходном училище, учебник английского языка, он проводил за ним все свободное время, вспоминая и повторяя то, чему когда-то учился.

Блав, которому теперь представилась возможность бесплатно напиваться, совсем забросил плетение мата. Как верный адъютант, он везде следовал за общественным кошельком команды — Званом.

Только Ирбе иногда отказывался от общих кутежей и оставался па судне. Однажды вечером Волдис уговорил Ирбе поохать с ним в театр — в Бордо был свой Большой театр. Ирбе ничего подобного в жизни не видал. Из пьесы они не поняли ни слова, но декорации, красота постановки и незнакомая изысканная публика их просто ослепили. Целый день после этого Ирбе только и говорил о спектакле, и… в результате над ними стали смеяться.

— Аристократы, интеллигенция! Кино и кабак для них слишком просты! Что же вы там хорошего видели? Как целуются или как женятся?

В другой раз они оба пошли в городской сад, осмотрели живописные пруды, полюбовались красиво подстриженными кустарниками и цветочными клумбами. Там было так мирно и тихо. Люди гуляли или сидели, наслаждаясь отдыхом. Когда об этой прогулке друзей узнали на «Эрике», в кубрике целыми днями не смолкали насмешки.

Зоммер купил у бродячего торговца серию порнографических открыток и теперь показывал их всем, восхищаясь и уверяя, что он сделал очень выгодную покупку. Остальные с ним соглашались…

Гинтер еще в Риге приобрел томик самых пикантных новелл из «Декамерона» Боккаччо, под названием «Шалости Эроса». Эти новеллы читались вслух. Всем они уже были давно известны, тем не менее на досуге всегда кто-нибудь, чаще всего Зоммер и Андерсон, листал книжку, отыскивая наиболее «интересные» страницы.

— Вот такую книжку стоит купить, — говорил Андерсон. — Если бы знать, где можно достать что-нибудь в этом роде, я бы не пожалел пятидесяти франков.

Однажды утром портовые рабочие не вышли на работу. По набережной расхаживали группами люди, издали наблюдая за судами. Больше чем обычно было полицейских.

В порту вспыхнула забастовка.

Рабочие требовали повышения заработной платы. Им платили двадцать пять франков в день — рабочие просили тридцать. Предприниматели отказались прибавить хотя бы франк. На всех судах прекратили работу. Два дня в порту царила полная тишина, и не был погружен ни один пакет груза.

Убедившись, что рабочие приготовились к длительной борьбе, предприниматели прибегли к старинному оружию всех капиталистов земного шара — вербовке штрейкбрехеров.

На третий день капитан созвал утром всех людей к себе в салон.

— Видите ли, господа (он так и сказал: господа), сейчас в порту забастовка. Согласно условиям договора, который вы все подписали, вы обязаны теперь сами взяться за погрузку. Итак, предлагаю приступить к работе. Я думаю, что внизу, у машин, все в порядке. Так ведь, чиф?

Чиф ни за что не осмелился бы произнести «нет».

— Значит, кочегарам и трюмным там нечего делать. Какие работы у нас начаты на палубе, штурман?

— Вчера приступили к окраске квартера и наружной обшивки.

— Эта работа может подождать. Прекратите ее. Матросы пусть спускаются в трюм и принимают груз.

Капитан окинул взглядом собравшихся. Люди нерешительно переминались и перешептывались между собой.

— Что думает по этому поводу Блав? — дипломатично осведомился капитан.

— Не знаю, что тут и думать, — уклончиво ответил Блав. — Посмотрим, что другие скажут.

— Грязное дело, — бормотал Андерсон. — Отнимать у людей кусок хлеба…

Теперь осмелели и другие:

— Мы нанимались на судовую работу — рулевыми и кочегарами, а не грузчиками.

— У лебедки бы еще можно постоять… — заметил кто-то из матросов.

Волдис протиснулся вперед.

— Делайте, как хотите, а я штрейкбрехером не буду. Не для того приехал я во Францию, чтобы отнимать у французского рабочего кусок хлеба.

— Но я имею право вас заставить! — крикнул капитан, побагровев. — Вы подписали договор.

— Увольте меня, выплатите сколько полагается и оставьте в покое. За семьдесят латов в месяц я не стану негодяем. А вы! — Волдис повернулся к остальным. — Что бы вы сказали, если бы мы, моряки, бастовали, а посторонние люди заняли наши места, оставили нас без работы и вынудили проиграть борьбу? Как бы вы тогда себя почувствовали, что бы подумали? То же самое почувствуют и подумают французские портовые рабочие, если мы спустимся в трюм и начнем работать вместо них. Я отказываюсь от этого.

— Я тоже не пойду! — крикнул Зван.

— Ну, вам-то некогда! — иронически заметил капитан. — Времени на выпивку не останется…

— Кажется, я тоже не пойду… — нерешительно пробормотал Андерсон.

— Обождите! — прервал капитан. — Если пойдете на погрузку, вам будут платить двадцать пять франков в день. Это сверх постоянного заработка, лишний доход. Деньги будут выплачивать каждый вечер. Подумайте — двадцать пять франков в день! Приличные чаевые! Заработная плата сохранится, у вас к расчету накопится много денег.