«Может, Карл все же страдает? — думал Волдис. — А я все время растравляю его рану».
Они чокнулись и отпили по глотку. Оркестр кончил играть, внезапно оборвав мелодию. Танцующие немного растерялись от неожиданности, затем, смеясь, разошлись по парку. Тщедушный молодчик предложил Милии руку и какой-то неестественно торжественной походкой, подсмотренной в кинофильмах или на курсах танцев, пошел с нею к беседке. Он низко раскланялся, прижимая левую руку к сердцу.
— Смею ли ангажировать вас на следующий танец? — спросил он Милию.
— Пожалуйста, благодарю.
Когда молодчик удалился, Карл сухо рассмеялся.
— Прямо из энциклопедического словаря! Ангажировать — как здорово сказано! Просто удивительно, до чего интеллигентный стал, разучился говорить по-латышски.
— Это что — ревность? — Милия недовольно нахмурила брони. — Карл, не компрометируй себя.
— Опять иностранное слово. Знаю я этого «ангажера». Он работает возчиком у экспедитора Легздыня. Около штабелей крепежного леса и кип льна, наверное, легко изучать иностранные слова. К тому же он недавно окончил курсы танцев. Европеец, ха-ха-ха!
Милия чуть смутилась, но только чуть-чуть. Через минуту она, казалось, успела забыть ядовитое, замечание и, глядя в ручное зеркальце, провела несколько раз пуховкой по лицу.
— Почему ты не наливаешь, Карл? — повернулась она к столу. — Или мне придется перейти на самообслуживание? Чего я хочу? Ну, во всяком случае и крепкого тоже. Наливай смелее, не поперхнусь. Господин Витол, как у вас разрумянилось лицо! Я знаю, это от водки. Вам она на пользу, даже кончики ушей горят.
Но на этот раз Милия ошиблась. Не водка была причиной того, что лицо Витола покрылось румянцем и он время от времени поглядывал искоса на соседнюю беседку. Он заметил знакомое лицо. Бледное, чистое девичье лицо. Большие глаза с удивлением смотрели на него, и он встретился взглядом с ними. Девушка с улицы Путну и худощавый юноша с открытой шеей сидели в соседней беседке. Они были не одни. Несколько коренастых, пышнотелых девиц, охмелевших от не совсем обычной сельтерской, верещали, визжали и били своих кавалеров по рукам, когда те становились слишком дерзкими. Парни были в брюках клеш, во френчах с бесчисленными карманами, в рубашках апаш. У одного из-под рубашки виднелась на груди татуировка: птичья голова, а руки всех троих парней были испещрены морскими эмблемами: крестами, якорями, штурвальными колесами, сердцами, флагами и т. д., хотя ни один из них моря и в глаза не видел.
— Шпана!.. — проворчал Карл, увидев, что Волдис с интересом наблюдает за соседями. — Любят важничать, разыгрывать апашей, драться и получать сдачи. Гордятся тем, что полиция составляет на них протоколы, а когда им поставят фонарь под глазом, показывают его всему свету как доказательство своей лихости.
Каким образом эта бледная тихая девушка очутилась в таком обществе? Волдису это казалось странным. Он временами поглядывал на соседнюю беседку. Каждый раз его взгляд встречался с взглядом девушки. Она сконфуженно отворачивалась.
«Она, наверно, узнала меня», — думал Волдис. От выпитого вина он чувствовал себя непринужденно.
— Вы все время кормили меня бисквитами, — обратился он к Милии. — Теперь позвольте и мне это сделать. Так, откусите кусочек, только не откусите мне пальцы, это мои собственные; я их не застраховал, как кинозвезды страхуют свои ноги и носы, но и они имеют ценность. А теперь откуси ты, Карл. Видите, Милия, он ищет как раз то место, где вы кусали. Не кажется ли вам это странным? Как вы это объясните?
— Господин Витол, взгляните направо. Вас пожирает глазами какая-то дама. О, я вижу, она сердится на меня. Смотрите, как она хмурится!
— Ах та, в соседней беседке? Гм, интересная, но совсем не знакомая барышня.
— Вы краснеете! Карл, взгляни — он краснеет!
— Вы же сами сказали, что это от водки.
— Ах, какой хитрец! Хорошо, что я вас раскусила. Слушай, Карл, разве больше ничего нет? Бутылка пуста.
— Я попробую достать еще. Обождите.
Счастливый, что может угодить Милии, Карл схватил бутылку из-под сельтерской и затерялся в толпе. Милия села совсем рядом с Волдисом. Ей было жарко, она обмахивалась носовым платком и беспокойно двигала под столом ногами.
— Я вас приглашаю на дамский вальс, — сказала она.
— Я не умею танцевать, — ответил Волдис.
— Я вас научу.
— Я наступлю вам на туфли…
— Наступайте, я не боюсь.
Горячее дыхание касалось лица Волдиса, рука Милии, будто нечаянно, схватила его пальцы, стиснула их. Какая у нее сильная рука! Что-то заставило Волдиса сжать руку в кулак, и он крепко сдавил ладонь Милии, но она не вскрикнула, не спешила освободить свои пальцы.
— Ах вы… — начала она, пригрозив пальцем, и не окончила, так как вернулся Карл с новой бутылкой.
Заиграл оркестр, и в дверях беседки показался тщедушный молодчик.
— Извините, — сказала Милия и через минуту затерялась в толпе танцующих.
Глаза Волдиса искали ее. Взгляд его обшаривал толпу, пока не нашел Милию. Он не заметил, как стихла музыка, и очнулся тогда, когда тщедушный парень опять низко кланялся, прижимая к сердцу руку.
— Знаете что! — крикнул Волдис молодчику. — Мне приятней видеть, когда вы уходите…
— Но, господин Витол, разве так можно! — воскликнула Милия, с трудом сдерживая смех и прижимая платок к губам. Покраснев, она уселась на свое место.
Не веря своим ушам, парень переминался с ноги на ногу; губы у него дрожали, он то краснел, то бледнел.
— Вы об этом пожалеете! — прошипел он, наконец, и кинулся прочь.
— Обождите, милостивый государь! — крикнул вслед ему Карл. — Я вас ангажирую на один тур бокса. Почему вы не отвечаете?
— Ах, зачем вы так! — упрекала Милия без тени упрека в голосе. — Теперь он устроит скандал.
— Успокойся, девочка! — Карл презрительно плюнул в сторону ушедшего. — У него здесь нет друзей, некому его поддержать.
Смеясь, они осушили еще по стакану. Милию осенила новая мысль.
— Что мы здесь «выкаем» и называем друг друга «господами»? Выпьем на «ты». Согласны? Никто не возражает? Карл, налей!
После этого некоторое время не слышалось «мадемуазель Милия» и «господин Витол».
— Садись, Волдис, ближе! — пригласила Милия.
И они уселись втроем, тесно прижавшись друг к другу. Бутылка пустела, разговор становился бессвязным, взгляды нескромными.
Стемнело. На ветвях ольх загорелись красные и зеленые лампочки. Повсюду слышался смех, визг, и все это заглушали звуки надрывающегося оркестра, игравшего фокстроты, фокстроты, фокстроты.
Несколько раз Милия исчезала. Молодые люди с распухшими пьяными физиономиями и молодые люди несколько более благообразные желали танцевать с ней. Она уходила с ними и возвращалась каждый раз разгоряченная, запыхавшаяся и заставляла своих друзей обмахивать ее.
— Какой восхитительный вечер! — восклицала она.
— Дамский вальс! — выкрикнул кто-то в темноте, и тотчас полились нежные звуки музыки.
Откуда-то из мрака вынырнула бледная девушка, нерешительно остановилась, глядя на Волдиса большими удивленными глазами.
— Можно пригласить вас?
— К сожалению, барышня, я не умею танцевать. Благодарю вас.
Губы девушки тихо и покорно улыбнулись. Она что-то проговорила, но слов нельзя было расслышать, и ушла. Сухощавый парень с открытой шеей поднялся со скамьи, и они начали вальсировать.
Милия встала, положила руки на плечи Волдису и медовым голосом сказала:
— А если я тебя попрошу, ты тоже откажешься?
— Мадемуазель Милия… прости — Милия… я ведь отказался только потому, что не умею танцевать,
— Я тебя научу.
— Нет, не пойдет. Если я сделаю так, это обидит девушку, которой я только что отказал.
— Ты боишься ее обидеть? Плут ты этакий!
Неизвестно, чем бы окончился этот разговор, если бы на танцевальной площадке не случилось что-то. Посредине площадки внезапно поднялась суматоха. Все сбились в одну кучу и кричали. Молодые люди набрасывались друг на друга, ревели, рвали друг на друге рубашки, били кулаками по лицу; лилась кровь, неслась брань. Женщины визжали, тянули за рукава своих разбушевавшихся партнеров, но не в силах были их удержать. Из кустов выбегали запыхавшиеся парни — любители драк.
