— Дай им духу! — крикнул Бухарбай, погрозив кулаком.
— Вперед! — Ветров вместе с десантниками побежал за бушуевской тридцатьчетверкой. Танк пробился через каменный завал и вдруг нырнул в глубокую воронку. Комбат оказался на виду у японцев. Разорвалась мина, и Ветров упал на каменистый пригорок.
Танк выбрался из воронки и стремительно рванулся к развалинам. Бушуев, прильнув к стеклу триплекса, оглядывал все, что лежало на пути. Остался позади вывороченный с корневищем дуб, хрястнул под гусеницами сваленный телеграфный столб. Дальше показалась разрушенная стена. Из-под нее вдруг вынырнул человек, замахал руками. Башенный стрелок хотел срезать его очередью, но Бушуев вовремя скомандовал:
— Отставить! Это наш десантник — тот бурят-отчаюга!..
Около Баторова появился Юртайкин, потом вырос Забалуев. Прокопченные, запыленные, они с радостными криками бросились к танку. А от пролома навстречу им бежали автоматчики, перелезали через обломки стен, трясли за плечи, обнимали освобожденных пленников.
— Они живые! Живые!
— Это у нас запросто!.. — хвастанул по привычке Юртайкин, хотя от усталости едва держался на ногах.
— Семен силен!
— Только вы, ребята, не вздумайте качать меня! — предупредил он. — Уроните, черти, а я не застрахованный...
Как из-под земли вырос старшина Цыбуля с термосом за плечами.
— Боны ж, мабуть, голодные, як цуцыки, — сказал он и внушительно скомандовал: — Всему личному составу прынять горячу пищу!
Всеобщую радость оборвала Аня Беленькая.
— С комбатом несчастье! — пронзительно вскрикнула она, подбежав к развалинам. Лицо у нее заплаканное, волосы растрепались.
Все бросились к пролому.
Алексей Ветров лежал без сознания на каменистом бугре вверх лицом с плотно закрытыми глазами. На выгоревшей гимнастерке темнели расплывшиеся пятна крови. Минный осколок попал в грудь, пониже ордена. Над раненым склонилась на коленях Вероника — щупала пульс, зачем-то терла пальцами его лоб, то и дело ерошила волосы.
— Нет, он еще живой, дышит... — проговорила она.
Полуживого комбата осторожно перенесли в санитарную машину. Трех убитых автоматчиков и шестерых саперов, погибших при штурме крепости, похоронили на холме у Ворот Дракона. С ними положили и умершего от раны Березкина.
Чувствительный Илько смахнул ладонью непрошеную слезу, тихо прошептал:
— Скушно им будэ лежать на чужбине... Остаются в китайской земле...
Волобой подал команду «По машинам!», и все бросились к танкам.
Судя по тому, с каким упорством Кабаяси пытался задержать бригаду у пролома, можно было наверняка предугадать: японцы подтягивают артиллерию. И комбриг спешил к перевалу.
XI
Над Большим Хинганом собиралась гроза.
Порывистый ветер метался по ущельям, трепал вцепившиеся в горные кручи деревья, пригибал к земле травы, рвал в клочья тучи, и они, разорванные, бесформенные, ползли по низкому, хмурому небу.
Танки шли навстречу грозе.
Иволгин с беспокойством поглядывал на тучи, на темневшие впереди горы. Он рассказал Бушуеву о своих злоключениях в катакомбах Кабаяси, о встрече с Мамурой, и теперь оба они сожалели о том, что гроза привяжет к земле авиацию, и она не сможет нанести удар по японской артиллерии, если ее успели подтянуть. Значит, обстановка может сложиться здесь потруднее, чем у Ворот Дракона.
Выше в горы — сильнее ветер. Здесь, на просторе, он неистово бил в лица, трепал кроны деревьев. Шумевшая под пасмурным небом листва казалась неестественно бледной — как выгоревшая солдатская гимнастерка. Иногда на колонну налетала дождевая волна, смывала с танковой брони дорожную пыль, неслась игристыми потоками по склонам и сумеречным распадкам.
Иволгин вытер ладонью мокрое лицо, поправил сорванный ветром капюшон, оглянулся. Позади едва угадывались Ворота Дракона, их уже затянуло мутной мглой. Там навсегда остался боец его взвода Березкин. Жалко парня, но что поделаешь? Война. Невольно пришли на память горькие слова из шатровского вальса: «Плачет, плачет мать родная, плачет молодая жена...»
В лицо хлестнула дождевая волна. А когда Иволгин открыл глаза, вдруг увидел подкативший сзади танк. Его лобовая броня в пятнах, гусеницы измазаны желтой глиной. Над башней с надписью «Бесстрашный» появилась голова Андрея Хлобыстова — он без шлемофона, лоб забинтован. Вытащил-таки своего любимца из пропасти! Значит, благополучно упал и не глубоко свалился. Повезло!
— Андре-е-ей! — заорал от радости Иволгин.
— Смотри-ка! Выбрался! — обрадовались десантники.
— Родимый мой! — запрыгал Юртайкин.
Хлобыстов помахал автоматчикам рукой и проехал на свое место — в голову походной заставы.
Подъем становился все круче. Скрежетали о мокрые камни туго натянутые гусеницы, урчали перегруженные моторы. Качались стволы пушек, словно примеривались — далеко ли противник.
Сквозь косую сетку дождя проступали неясные контуры Хорул-Даба. Глубокая седловина издали была похожа на огромную чашу в разрезе. Там шевелились клубы туч, бушевал ливень, и от этого казалось, будто чаша кипела, дымилась.
Вымокшие десантники соскакивали с танков и, не отрываясь от них, бежали вверх, с опаской поглядывая по сторонам. Наступал самый ответственный момент.
Вот-вот резанет по колонне пулемет, грохнет замаскированная где-нибудь в скалах чужая пушка.
Но молчат пока японские пушки.
Десантники догнали разведчиков. Мокрые, усталые, вымазанные в грязи, они были чертовски веселы.
— Ни души! Хоть шаром покати! — сказал командир разведгруппы, сдвигая назад прилипшую ко лбу каску.
— Здорово! — воскликнул Иволгин.
— Опередили мы их! Опередили! — зачастил Юртайкин. — Шли-то как, будь здоров!
Автоматчики и разведчики двинулись вперед. Под ногами плескались сбегавшие с перевала ручьи, гремели промытые дождем голыши. Сверху снова хлынул дождевой поток, всех обдал холодом. А потом вдруг зарокотала приглушенная ветром и дождем пулеметная очередь. Пулемет бил с правого края седла. Пули зацокали по броне направляющего танка.
«Вот тебе и ни души!..» — подумал Иволгин.
— Иду на цель! — послышался из башни голос Хлобыстова.
«Бесстрашный» двинулся туда, откуда строчил японский пулемет. Иволгин с автоматчиками бросился вслед за танком.
Тяжело ухнула танковая пушка, лизнув оранжевым пламенем мокрый полумрак. Снаряд разорвался где-то вверху, вскинув огненный веер. Грянул второй пушечный выстрел, третий... Снаряды рвались то выше, то ниже, нащупывая цель. А ее заслоняли тучи. Потом пушечный грохот стих: видно, кончились снаряды. Но тридцатьчетверка продолжала карабкаться вверх. Задний край левого борта свисал над обрывом, правый передний устремлен к тучам.
— Куда он? — забеспокоились десантники.
Над «Бесстрашным» метался ветер, кружил сорванные листья, хлестал по броне дождевой водой, точно хотел остановить машину. А она все ползла, срывалась, съезжала книзу и снова вскакивала, нацеливаясь на огневую точку. Автоматчики старались предугадать, чем же кончится поединок механика-водителя с японским пулеметчиком?
— Ну и Гиренок!.. Альпы брал! — не выдержал Баторов, покоренный талантом механика-водителя.
У Иволгина от восторга перехватило дух. «Да, это гвардия!» — повторял он, не спуская глаз с командирского танка.
«Бесстрашный» поднялся на дыбы, толкнул бронированным лбом стену дота, и пулеметная дробь оборвалась.
— Задавил! Задавил! — раздались голоса.
Потом грохнул взрыв, танк дрогнул и замер на месте. Автоматчики не поняли, что это был за взрыв, — выскочили на вершину хребта и закричали от восторга и радости, позабыв и про дождь, и про ветер.
— Танки за облаками! Ура-а-а-а!
— Тэбэ я вижу, мий Хинган, — и лес, и горы, и туман! — восторженно продекламировал Илько.
— Свои давай, свои! — перебил его Юртайкин.
Хлобыстов спрыгнул с танка. Иволгин хлопнул его ладонью по мокрому, измазанному комбинезону, спросил:
