На столе Державина то и дело звонили телефоны, в юрту заходили с докладами офицеры то с радостными, то с встревоженными лицами: сюда, в штаб Забайкальского фронта, стекались донесения из наступающих армий, а отсюда обработанные и зашифрованные уходили в ставку главного командования советских войск на Дальнем Востоке — к маршалу Василевскому.

Частые телефонные звонки, торопливый стук машинок, озабоченные лица штабных офицеров — все говорило о необычайном напряжении в наступающих частях. В политуправлении фронта, куда Туманян прежде всего явился, на глаза ему не попался ни один знакомый: все разъехались в наступавшие дивизии. Встретивший Туманяна полковник с красными от недосыпания глазами послал его в штаб к Державину, вручил пачку листовок и кипу свежих номеров фронтовой газеты, попросил доставить их попутно в политотдел армии.

В юрту вошел полковник-связист. Левая рука у него перевязана — висела на марлевой косынке.

— Вы прямо из Хайлара? Что там? — спросил генерал.

Полковник доложил о тяжелых боях в Хайларе. В этот город, окруженный укрепленными высотами, наша дивизия ворвалась вчера вечером. Отрезанные от своих частей японцы согласились на капитуляцию. А ночью вдруг открыли с высот внезапный артиллерийский огонь и нанесли нам серьезный урон. Бои продолжаются.

— Это повадки старой лисы Усироку Дзюна. Хайлар он так просто не оставит. Оттуда его выкуривать надо! — нахмурился Державин. И сказал, что создана оперативная группа: две стрелковые дивизии и две артиллерийско-пулеметные бригады для ликвидации хайларского узла сопротивления. Кучумовская дивизия уже подошла к Хайларским высотам.

— Но я не сказал еще главного, — снова заговорил полковник-связист. — В японской лаборатории наши медики обнаружили пробирки с бактериями чумы и холеры.

Рассеченная бровь Державина поднялась.

— С этого и следовало начинать! А вы с хвостика картинки рисуете. — Выслушав подробности, Державин заметил: — Пора нам узнать их, пора! Кстати сказать, русско-японскую войну проиграли во многом оттого, что Японию знали приблизительно: дескать, страна хризантем, сакуры и красивых гейш...

У дверей появился с пакетом в руках усталый вспотевший подполковник, — офицер связи из конно-механизированной группы Плиева. Гимнастерка потемнела от пота, на мокрой шее красная полоса.

Державин быстро прочел донесение, тихо проговорил:

— Вот и Плиев посягает на наши резервы.

— Тяжело у нас...

— А где легко? — Генерал отложил в сторону бумагу, глянул на плиевца. — Кстати, вы не могли бы рассказать подробнее, что у вас там натворил этот артиллерист Маюров? Тут приехали монгольские товарищи — они сейчас у маршала, — настоятельно просят представить Маюрова к званию Героя.

— Правильно просят... Он спас их эскадрон.

— Как же это случилось?

— Обыкновенно. Между прочим, сам Маюров не признает, что он спас их. «Это, говорит, они меня спасли, а не я их».

— Ну, рассказывайте. Присаживайтесь.

Подполковник присел на стул, вытер мокрым платком мокрую шею, скомкал его в кулаке и начал рассказывать о том, как монгольский передовой конный отряд, оторвавшись от своей дивизии, попал в окружение и как старший на батарее лейтенант Маюров, рискуя жизнью, вызволил его из беды.

Тревожная весть об окружении эскадрона капитана Жамбалына пришла в дивизион поздно ночью. Командир дивизиона принял решение немедленно помочь соседям. Но как? Первым делом надо отыскать наблюдательный пункт для управления огнем. Самым подходящим местом была высота Круглая, но в штабе никто не знал, в чьих она руках.

Лейтенант Маюров сам вызвался найти наблюдательный пункт. Взял с собой радиста и разведчика и отправился на Круглую. К рассвету они забрались на вершину высоты, вырыли там глубокую траншею, установили связь с дивизионом. Когда рассеялся туман и показалось солнце, лейтенант отчетливо увидел сгрудившийся в долине монгольский эскадрон, плотное кольцо окружения и передал по рации первую команду.

Снаряды били точно по целям, и самураи конечно же, догадались, где находится корректировщик, — бросились на вершину Круглой. Около часа три артиллериста отбивались от наседавших самураев, продолжая выполнять поставленную задачу. Рядом разорвалась граната — сразила осколком разведчика. Потом замертво упал в траншею радист. И Маюров один, отбиваясь гранатами и автоматными очередями, продолжал передавать в дивизион все новые и новые команды, чтобы разрубить кольцо окружения. А когда не стало ни гранат, ни патронов, передал последнюю команду:

— Окружен врагами — огонь на меня!

По высоте ударили все батареи дивизиона.

— И что же, погиб? — нетерпеливо спросил Державин.

— Никак нет! Уцелел! Не тронули его свои снаряды.

— Вот какой случай...

— Но на этом испытания Маюрова не закончились, — продолжал офицер связи. — Уцелел на вершине сопки не только он, но еще японский поручик. Едва Маюров выкарабкался из заваленной траншеи, как тот кинулся на него как бешеный и начал душить. Борьба не на живот, а на смерть. Ничьей быть не могло. С большим трудом Маюров столкнул самурая в воронку из-под снаряда, и сам не удержался на ногах — повалился как подкошенный. А потом вдруг услышал шум. Приподнялся на локти и видит: на вершину сопки бегут самураи. «Ну, думает, амба! Ни гранаты, ни патронов и никаких сил — значит, конец». И вдруг все повернули вспять, побежали вниз. Оказывается, монгольские конники вырвались из кольца и бросились к сопке.

— Выручили, значит, — удовлетворенно отметил Державин.

— Так точно. Вот так мы там и выручаем друг друга, — заключил подполковник. — Читали сегодня в газете, как монгольский цирик спас экипаж нашего броневика? Любопытная история.

Он хотел рассказать про цирика, но тут за окном послышался разговор.

— Командующий провожает монгольских гостей, — сказал Державин и повел Туманяна к полковнику, который должен был лететь в штаб армии.

Вместе они вышли из юрты и присоединились к офицерам и генералам, направлявшимся к саманной стене, где под маскировочной сеткой стояли легковая машина и два оседланных коня.

Среди офицеров и генералов Туманян увидел маршала Малиновского и генерала Тевченкова. Рядом с ними шли, как пояснил Державин, начальник главпура монгольской армии Цеденбал и заместитель Плиева Лхагвасурэн — оба загорелые, смуглые. По всей вероятности, они были на докладе у Чойбалсана и теперь направлялись в штаб Плиева. Цеденбал рассказывал об одном совместном бое в пустыне Гоби двух передовых походных застав — советской и монгольской — с конным отрядом князя Дэвана.

Туманян не видел командующего фронтом почти полгода и нашел, что он не изменился: то же круглое лицо, те же ямочки на щеках, поседевшие виски, быстрый, живой взгляд, который, казалось, мало гармонировал с его спокойными, неторопливыми движениями.

Шли медленно. Под ногами хрустела, ломалась иссушенная зноем трава. В пожелтевших былинках стрекотали кузнечики. У кромки горизонта дрожало, переливаясь, сизое марево, словно дымилась степь, готовая вспыхнуть от полуденного солнца.

Командующий фронтом тронул Цеденбала за локоть, сказал, что направление, где наступают монгольские войска и группа генерала Плиева, является очень важным. Впереди оккупированный японцами Пекин. Туда с юга подойдут части Народно-освободительной армии Китая. Они должны перейти в наступление, чтобы образовать с нами единый фронт. Только бы не задержались...

— Вы у нас на правом фланге, — значит, вы наша правая рука, — подчеркнул Малиновский. — А правой рукой в России называют самого близкого друга, самого верного помощника.

— Спасибо за хорошие слова. Будем вместе, как на Халхин-Голе, — ответил Цеденбал и, пожимая маршалу руку, еще раз напомнил о своей просьбе: — Не забудьте про Маюрова!

Монгольские гости попрощались, вскочили на коней и, припав к гривам, поскакали по бескрайней степи к аэродрому.

Командующий повернулся к машине и увидел Туманяна:

— Где я вас видел, подполковник?