Между тем за толстыми каменными стенами шла напряженная жизнь. Стучали телеграфные аппараты, телетайпы, приходили донесения, отправлялись зашифрованные приказы. Над картами сидели истомленные ночной работой штабисты.

Уже стемнело. Настольная лампа льет на стены мягкий матовый свет.

Генерал Державин просматривает шифровки о прибывших с запада частях и грузах, о вырытых в монгольской степи колодцах и тут же делает пометки на карте. Как и все в штабе, он привык довольствоваться тремя-четырьмя часами сна. Да и какой может быть сон, когда надвигается на Забайкалье военная страда?

Через Читу идут вереницы запыленных теплушек с бойцами, укрытые брезентами платформы, загруженные танками, орудиями и самолетами, цистерны с горючим, вагоны с боеприпасами, продовольствием и прочим воинским имуществом. Все это надо вовремя разгрузить, расставить по местам, и сделать тихо, без суеты и шума, чтобы преждевременно не насторожить врага.

Телефонный звонок оторвал Державина от работы.

— Викентий? Какими судьбами? — удивился он, узнав голос Русанова.

— По делам службы, — послышалось в трубке.

Генерал хотел заказать шурину пропуск, но в кабинет торопливо вошел порученец и сообщил, что Державина вызывает сам хозяин.

Командующий фронтом генерал-полковник Ковалев — большеголовый, несколько медлительный, со щеткой черных усов — встретил Державина неопределенным, даже несколько растерянным взглядом.

— Только что мне звонил с вокзала какой-то генерал-полковник Морозов. Говорит — из инспекции, просил помочь добраться до нашего штаба. Я ничего не знаю о нем.

— Ни о каком Морозове телеграммы не поступало.

— Что за инкогнито? — Ковалев пожал плечами. — Прошу вас, Георгий Ферапонтович, поезжайте на станцию и выясните, что это за инспекция. К чему вообще эти внезапные рейды в такое время?..

В бюро пропусков Державин отыскал Русанова, вручил ему ключ от своей квартиры и, пообещав через полчаса быть дома, поехал на вокзал.

Редкие электрические лампочки тянулись цепочками вдоль вечерних улиц. Железнодорожная станция погружена в полумрак, как в самые трудные военные годы.

У входа в вокзал Державина встретил незнакомый полковник. Узнав, что генерал ищет Морозова, вызвался его проводить. Возле водонапорной башни, где кончался тускло освещенный перрон, стоял короткий, всего в три вагона, пассажирский состав.

— Прошу вас, — сказал полковник и вслед за Державиным вошел в тамбур.

Державин открыл дверь и увидел перед собой за столиком маршала Малиновского и члена Военного совета 2-го Украинского фронта генерала Тевченкова. У окна салон-вагона стоял еще один генерал, которого Державин не знал.

— Товарищ марш... — начал было Державин, приподняв к фуражке руку, но, увидев на погонах Малиновского вместо маршальских звезд три генеральские, — смутился. — Ничего не понимаю...

— Он, видите ли, нас не узнает, своих однополчан не признает, — шагнул ему навстречу Малиновский. И, протянув руку, отрекомендовался: — Генерал-полковник Морозов. Так надо, — совсем тихо добавил он.

— Понимаю, — сообразил наконец Державин. — Ну вы хотя бы эзоповскую телеграммку...

— «Не надо оваций!» — говаривал мой знаменитый земляк, — пошутил маршал.

— Родион Яковлевич, он, чего доброго, еще убежит, — засмеялся Тевченков. — Получится конфузия, как у Мерецкова. — И он рассказал, как маршал Мерецков в таком же «разжалованном» виде ехал в Хабаровск. В Омске или Новосибирске на вокзал приехал повидаться с ним старый приятель. Увидел маршала в генеральских погонах и ужаснулся: «Кирилл! Что с тобой?» И отступил к своей машине: «Извини, говорит, у меня совещание!» Испугался, видно, как бы не обвинили за дружбу с «разжалованным».

— Да-а, батенька мой, интересная получилась встреча! — сказал Державин.

Малиновский вместе с другими вышел из вагона, и в машине Державина они поехали в штаб фронта.

Генерал-полковник Ковалев сразу узнал Малиновского, быстро поднялся с кресла, пошел ему навстречу.

— Так вот он кто — генерал-полковник Морозов! Нехорошо, однако, обманывать своего бывшего командующего, — сказал Ковалев.

— Что поделаешь, Михаил Прокофьевич. Обстоятельства заставляют, — ответил, здороваясь, маршал и оглядел своего бывшего начальника.

В тридцатые годы комкор Ковалев командовал Особым Белорусским военным округом, а полковник Малиновский служил тогда под его началом в кавалерийской группе Жукова. Много воды утекло с тех пор. Постарел Ковалев — засеребрилась его голова, залегли на лице морщинки, и только жесткие короткие усики по-прежнему были смолисто-черными — не поддавались времени.

— Давненько, давненько не видел я своего испанца, — мягко сказал Ковалев, пригласил сесть гостей и опустился в кресло. — Как вы от нас в Испанию уехали, с тех пор мы и не виделись, — припомнил он.

— Почти девять лет, — уточнил Малиновский.

— Неплохо сложилась у вас военная судьба — отлично! — продолжал Ковалев. — Вон куда хватили — до маршала. А теперь начальника своего под корень валите.

— Михаил Прокофьевич! — укоризненно сказал Малиновский и поднял руки.

— Даже не предупредил, — упрекнул Ковалев. — Историки утверждают, кто князь Святослав даже врагов предупреждал перед походами: «Иду на вы!»

— Вы вот шутите, а мне, признаться, очень неудобно заменять вас на этом посту, — сказал Малиновский. — Но что поделаешь?

— Да, кривить душой не буду. По доброй воле не отдал бы своего места. — Ковалев нахмурился, опустил голову.

Малиновский поспешил ободрить Ковалева, сказал дружески:

— Вы, Михаил Прокофьевич, как знаток восточного театра военных действий, утверждены заместителем командующего. А членом Военного совета будет Александр Николаевич, — он кивнул на Тевченкова.

— Да, дела, — вздохнул Ковалев. — Давненько я не хаживал в пристяжных. Думал, на ярмарку еду, ан оказалось — с ярмарки.

— К вам лично никаких претензий нет. Поверьте мне, — сказал Малиновский.

— Я понимаю, понимаю... Понадобился человек с фронтовым опытом. Кому теперь нужен командующий, который не воевал под Сталинградом, не брал Праги, Будапешта. — Он меланхолично махнул рукой: — Ну да что говорить — ему сверху видней!

— Будем полагать, так... — согласился Малиновский.

— Признаться, мне самому хотелось получить должок с самурая.

— Что ж, будем получать вместе, — улыбнулся Малиновский и перевел разговор на другое: — Кстати, как ведет себя наш должник?

— Должник-то? На границе пока тихо.

— В Москве нам рассказывали, что принц Коноэ к нам в гости просился. Обещал даже поделиться цветными металлами, — сообщил Тевченков.

— Были бы такими добрыми в сорок первом, — сказал маршал. — Или в сорок втором.

— Об этих годах не вспоминайте... — Ковалев вложил в свои слова всю горечь, накопившуюся в душе за время «великого противостояния». — До сорока дивизий мы держали здесь наготове!

— Сорок дивизий! — воскликнул Малиновский. — Как бы они пригодились нам под Москвой, Сталинградом! Войну бы раньше кончили.

Ковалев положил на стол руки и, помолчав, сказал:

— А что оставалось делать? Протестовали, предупреждали. А им хоть кол на голове теши! Ни Хасан, ни Халхин-Гол впрок не пошли. Всю войну лихорадили наши восточные границы.

— Между прочим, об их действиях мы знаем далеко не все, — заметил Тевченков. — Сейчас наши ребята разбирают берлинские архивы и обнаружили там донесения японского посла в Москве. Вся его военная информация через Токио шла в Берлин. О концентрации наших войск под Тамбовом и восточнее Сталинграда немцы, оказывается, узнали от японского посла.

Малиновский посмотрел на карту Забайкалья и Дальнего Востока. Пробежал взглядом от Камчатки по курильской подковке, по Японским островам, Корее и задержался на маньчжурском выступе.

— Да, крепенько они обложили нас. Никакого просвета.

— Куда ни сунься — самурайский меч над головой, — проговорил в ответ Ковалев. — Семнадцать укрепрайонов возвели эти прохвосты вдоль нашей границы. Это считай семнадцать плацдармов для прыжков на нашу землю. Строили при участии немецких специалистов. Там у них и электростанции, и склады, и водохранилища, и железнодорожные подъездные пути в глубоких туннелях. И все это совсем рядом. Японские тяжелые орудия стоят на некоторых участках в четырех — восьми километрах от железнодорожной магистрали Москва — Владивосток! Это ведь не шутка!