На столе у Ани всегда цветы — одуванчики, белые ромашки, скромные незабудки. Анин стол не пустовал даже в зимние вьюги и лютые забайкальские морозы. На склонах сопок бутугурцы ломали замерзшие прутья багульника, ставили их в наполненные водой гильзы снарядов, и на голых ветках появлялись голубовато-сиреневые цветы, похожие на пятиконечные звездочки.

Лейтенанты вручали такие сюрпризы с тайными вздохами, а солдаты просто оставляли их в санчасти как бы нечаянно, в отсутствие хозяйки.

Когда Аня приходила в будыкинскую роту, вся землянка начинала сиять солдатскими улыбками. А Илько Цыбуля, посвятивший Ане множество самых нежных виршей, замирал на месте и начинал тихонько ворковать:

Равнодушным оставался разве один Поликарп Посохин. Тот обычно отворачивался в сторону, меланхолично махал рукой:

— Все, паря, девки хороши. Откуда только злые бабы берутся?

Но и Поликарп не выдерживал взятого тона. Нет, нет да и поглядит ненароком туда, куда глядят все, и подумает: «Теперь, поди, и моя Марька вот так же заневестилась».

Иногда Аня принималась ругать своих обожателей за грязные воротнички, за непорядок в умывальнике. Но упреки Ани нисколько не огорчали будыкинцев. Пусть ругает — только бы подольше побыла с ними. Им, как и всему батальону, было приятно, что Аня у них «ничейная»: не твоя, не моя, но и не чужая — как нейтральная пограничная полоса.

Лейтенант Драгунский смеялся над бутугурскими романтиками.

— Что вы рисуете ее воздушной феей — не баба она, что ли? — говорил он и всем своим видом хотел показать, что Аня ему совершенно безразлична, хотя сам тоже готов был лезть за багульником для Ани по непролазным сугробам на самую крутую сопку. Только гордость не позволяла.

С того дня, как Иволгина избрали комсоргом, Аня стала чаще заходить в роту Будыкина. Это встревожило Драгунского, он не на шутку забеспокоился, как бы новый комсорг не завладел Аниным вниманием.

Драгунский решил объясниться с Иволгиным начистоту. Перед выходом на ночные тактические занятия, затянув ремни походного снаряжения, он вроде бы между прочим спросил:

— Ну что, младший? — он любил так называть Иволгина. — Сегодня опять приходила к тебе эта Беленькая в зеленых сапожках? Сережей, слышал, уже зовет.

— Да, помогала в комсомольских делах разобраться, — сказал Сергей, думая о том, как провести «бой» против взвода Драгунского, который выступал в роли «противника».

— Значит, по комсомольской линии общаетесь? Так, так. А ты не видишь, что она строит тебе глазки лишь для того, чтобы разжечь во мне ревность? — продолжал Валерий. — Она, знаешь ли, хочет, чтобы я женился на ней и отправил ее в Ленинград к своим родителям. Только мне это дело — как рыбе зонтик.

— Не вовремя ты затеял свои шашни, — сказал Иволгин. — Война надвигается, а ты, как глухарь на току, фырчишь и ничего не чуешь.

— Салажонок ты еще, чтоб учить меня в таких делах. Понятно?

— А за такие слова у нас в Кленах по уху били, — запальчиво ответил Иволгин.

— Попробуй, — выпрямился Драгунский. — Я категорически требую, чтобы ты больше с ней не якшался. Понял?

— Кто ты такой, чтобы мне приказывать? Возгордился лишней звездочкой на погоне...

— Ну хорошо. Учтем... — Драгунский хлопнул ладонью по планшетке и ушел в казарму. Вскоре он отправился со взводом к Тарбаганьим норам — месту ночных тактических занятий.

Иволгин со своими солдатами вышел туда же. Настроение было у него неважное. Состязаться с Драгунским — дело трудное. Четыре года Валерий проползал по этим сопкам, знает здесь каждую рытвину, каждый куст. Попробуй одолей его. Да еще после такой стычки. Тем более у Тарбаганьих нор будет развернут медицинский пункт. Там будет Аня. В такой ситуации Валерий приложит все силы, разобьется в доску, но покажет, на что способен.

Иволгин не ошибся. Драгунский действительно проявил на занятиях все свои способности, разгромил его, что называется, в пух и прах и заслужил высокую оценку командира роты.

После «боя» он подошел к Иволгину, не без злорадства спросил:

— Ну что, кавалер Славы, как ваше самочувствие? — И покровительственно похлопал по плечу: — Не обижайся, младший: так надо.

Заметив в темноте подходившую Аню, он шагнул ей навстречу и предложил возвращаться к землянкам со взводом победителей. Но его постигла неудача.

— К сожалению, не могу, товарищ лейтенант, — холодно ответила Аня. — Медицина должна находиться там, где больше потерь.

Расстроенный Иволгин не принял Аниных шуточных соболезнований, сказал, что не нуждается в сердечных каплях, и заспешил к своему взводу. Аня сделала вид, что пошла искать командира роты, а Валерий долго еще стоял на месте, раздосадованный ее отказом.

Назавтра Драгунский пошел вечером в санчасть, чтобы до конца выяснить свои отношения с Аней. На этот разговор он возлагал большие надежды: Вероника Бережная уехала в Даурию к мужу. Значит, будет возможность потолковать по душам, с глазу на глаз.

Но остаться с Аней наедине ему не удалось: в санчасть понабилось столько командиров взводов, что негде было повернуться. Один жаловался, что не дает покоя царапина на руке, другого беспокоил прыщик, который едва успел вскочить, третий просил порошки от головной боли. Конечно, Валерий знал, что каждый пришел сюда поточить лясы, переброситься с Аней хоть единым словцом. И это еще больше злило его.

В одиннадцать Аня сказала своим пациентам, что ранний сон — лучшее средство для лечения всех заболеваний. Этот намек не возымел решительно никакого воздействия. Лейтенанты завели речь о медицине и о значении морального фактора при заживлении ран, в том числе и сердечных.

Потеряв надежду освободиться от посетителей, Аня ушла в свою комнатку. Лейтенанты слышали, как она снимала зеленые сапожки, как ложилась на койку, скрипнув тугими железными пружинами, но ни один не тронулся с занятых позиций: начали вспоминать о девчатах, рассказывали невероятные охотничьи истории. А когда Драгунский попытался сам водворить в санчасти должный порядок, на него зашикали со всех сторон:

— А сам чего пришвартовался? С какого корабля?

Пришлось Валерию налить из флакона павловской микстуры, выпить ее единым махом и уйти в свою землянку.

А на другой день Валерию вдруг повезло. На Бутугур пришел приказ командира дивизии Кучумова рассредоточить батальон вдоль государственной границы. Все подразделения, кроме будыкинской роты — она оставалась охранять НП, — покинули Бутугур. Таким образом, конкуренты, которые постоянно торчали в санчасти и мешали Валерию, сразу убрались с его пути. Бережная из Даурии еще не вернулась. Обстановка — лучше не придумаешь!

Вернувшись с занятий, Валерий и Бухарбай сидели под навесом. Мусин пришивал к гимнастерке пуговицу. Валерий старательно брился — готовился к походу в санчасть. Бухарбай, как обычно, подшучивал над слабостями своего друга.

— Ты скажи мне, почему ты считаешь себя потомственным военным, если отец у тебя сельский учитель? Перед Аней гарцуешь? Да?

— Чудак человек! Но ведь он тоже когда-то служил в армии.

— А, вон оно что! Понятно.

— И потом не в этом дело, голова. А в том, что наш комдив Кучумов наконец-то проявил отеческую заботу о кадрах.

— Кому что, а курице — проса, — хихикнул Мусин. — Ты хочешь использовать приказы командования в корыстных целях? Жалко, Сережка в наряде — мы бы тебя вдвоем пропесочили.

Валерий неопределенно хмыкнул, повернул зеркало так, чтобы видно было тельняшку, и сыпанул несколько накаленных фраз из своего репертуара — про шпионку Галочку, обольстившую и предавшую командира отряда лихого матроса Урагана.

— Ее звали Галочка, — с надрывом бросил он, уставившись в зеркало. — Ну что же, мне всего двадцать три года, и я давно не чувствовал теплого женского дыхания...

Он прилежно обработал бритвой бакенбарды, свою особую гордость. Во всей дивизии, а может быть, и на всей Маньчжурке никто не обладал столь редкостным дивом, залетевшим в даурские сопки из прошлого столетия. Правда, эти ленточки курчавой растительности были поуже и покороче гусарских (у Ветрова особо не повольничаешь!), но они и в усеченном виде бросались всем в глаза и, безусловно, выделяли Валерия из общей офицерской массы.