— Последних днях? Разве он умер?
Мелана всегда обезоруживала Алексея своей незащищенностью, наивной доверчивостью и откровенностью. Осталась ли она такой же? Кажется — да…
«Тем лучше, если она не знает о бесславном конце человека с четырьмя ромбами на петлицах, — сказал себе Иванишин. — Одно мое неосторожное слово может все сорвать. Мелана сболтнет Ковальчуку, тот смекнет, что дело плохо, и заметет следы… Только бы мне заполучить эту тетрадь и фотографию, тогда, Петро Ковальчук, ты в моих руках… А пока надо как-то забрать мою рукопись у него…»
Не очень-то надеясь, что Мелана согласится дать тетрадь, Иванишин на всякий случаи с жадностью «заглатывал» страницу за страницей. Но каждая страница дышала оптимизмом, светлым, весенним ощущением жизни. Иногда строчки писались спокойной рукой, иногда рука спешила за мыслью, и тогда это угадывалось по неровным строчкам. Свежесть, пылкая искренность, юношеский задор заставили Иванишина не на шутку волноваться.
«Черт возьми, здесь ни одной компрометирующей строчки… Но важно, что эта фотография в тетради Ковальчука…»
— Да, прекрасно написано! — помимо воли вслух восхитился Алексей. Он вложил фотографию обратно в тетрадь и закрыл ее. — Мелася, о чем ты задумалась?
— Какое счастье, что живут на свете такие люди, как Кремнев.
— И Петро Ковальчук? — с хитрым огоньком в глазах подсказал Алексей.
— Да, конечно, — убежденно сказала Мелана. — Это счастье для девушки или женщины встретить такого честного и доброго человека.
— К тому же знаменитого, красивого? — в тон ей добавил Алексей. — Я вижу, ты уже совсем вырвалась из капкана прежней любви…
— Какой любви? — вздрогнула Мелана.
— А художник?
— Там не было любви, хотя был капкан…
— Теперь тебя чарует Ковальчук?
— Если бы не он…
— Договаривай, я слушаю.
— Лежала бы я сперва в морге… а потом…
— Что за глупости ты говоришь, — пожал плечами Алексей. — Нет, больше я тебя никому не отдам!
«Я не ослышалась… он так сказал…» — второй раз в этот вечер сердце Меланы переполняется давно забытой радостью, той короткой, как рассвет, радостью, которую она знала с Алексеем… И в это мгновение ей кажется, что падают куда-то вниз с непостижимой крутизны те дни, когда в родильном доме только у ее кровати не было цветов, только ее никто не поздравлял… Другие матери толпились у окон, украдкой от медсестры показывая малюток, а там, внизу, на тротуаре суетились отцы, и очень молодые, очень счастливые, и не очень молодые, но все равно счастливые и озабоченные. Среди них не было Алексея… Потом похорошевших, гордых матерей, окруженных хлопотливой толпой домочадцев, развозили на машинах. Мелана одна пошла домой. Уже по дороге встретила мать и отца, которые шли за ней. Мать всплакнула, а отец, взяв из рук Меланы внука, не очень-то весело проговорил: «Хвала богу, хоть не байстрюком будет писаться…»
Но почему же ей сейчас вдруг почудилось, что вместе со всеми этими воспоминаниями она и сама точно летит вниз с этой крутизны?..
— Не надо!.. — как зов о помощи, раздался тихий вскрик Меланы, когда Алексей прижал ее к себе. Но сердце Алексея, ей казалось, теперь билось с ее собственным сердцем, и Мелана, уронив на грудь Алексея голову, заплакала.
— Сын… наш сын… Его никогда не отдадут…
Алексей поднял Мелану на руки и понес к дивану.
— Не надо… Алексей. Я должна подумать… Лучше уходи…
— Как хочешь… Подчиняюсь. Но скажи, когда мне придти?
Мелана плачет.
— Позволь мне взять эту тетрадь. Прочту, а завтра принесу.
— Ой, нет, — испуганно удержала его руку Мелана.
Он зажал ей поцелуем рот, и Мелана, с отчаянием, из последних сил борясь с собой, уступила настойчивости того, чье имя для нее всегда звучало иначе, чем все имена на свете.
Алексей не пришел. Напрасно Мелана прождала его три вечера, пропуская занятия в школе.
Терзаемая недоумением, сомнениями, страхом, чего только она не передумала! А позвонить ему домой что-то цепко, упрямо удерживало.
Она так одинока, так подавлена. Холод нетопленой комнаты теперь кажется сущим пустяком по сравнению с тем жутким ледяным страхом, сковавшим ее по рукам и ногам. Она дрожит при одной мысли, что Петро может хватиться своей тетради, и все эти дни прячется от друзей.
Мелана не отвечает на звонки, ведь они условились с Алексеем, как он должен будет позвонить…
В воскресенье утром, не пережидая снегопада, она побежала к Алексею. Мелана рассчитывала, что «пани профессорша» ушла в церковь, и он будет один.
Нет, конечно же, Мелана не снимет пальто, только возьмет тетрадь и сейчас же уйдет…
Дверь открыла незнакомая миловидная блондинка, держа на руках заспанную капризничавшую девчурку лет двух.
— Алексея Стефановича нет дома, — проговорила она, разглядывая Мелану. — Что ему передать?
Мелана как-то растерялась, не знала, как выйти из этого положения.
— Вы войдите, — пригласила женщина, видимо боясь простудить ребенка.
Не без робости переступила Мелана порог знакомой ей квартиры.
— Кто пришел, Веронька? — раздался из кухни голос Иванишиной.
— Это к Алеше, мама.
«Да, так и есть: это жена Алексея, — убедилась теперь Мелана. — Но зачем ему было скрывать, обманывать?»
— Я по поручению писателя Ковальчука, — густо покраснев, как можно официальнее проговорила Мелана. — Он просил возвратить ему тетрадь. Она ему нужна сегодня.
— Муж может придти домой поздно.
— Когда бы ни пришел, пусть принесет.
Во время этого разговора Мелана будто стояла босиком на раскаленных углях. Не хватало только выглянуть «пани профессорше», чтобы все открылось…
— Назовите адрес. Я поищу эту тетрадь и сама занесу, если это так срочно.
— Но… писатель хотел с ним встретиться, — не сразу нашлась Мелана, и, как ей показалось, это насторожило женщину. — До свидания. — Мелана поспешно взялась за ручку двери.
Очутившись на лестнице, Мелана провела рукой по лбу, утирая проступивший пот. Пальцы ее дрожали. Неудачная попытка забрать тетрадь теперь только усугубила положение.
В Мелане спорили два голоса:
«Так тебе и надо!» — злорадствовал первый.
«Но откуда мне было знать, что у него нет ни стыда, ни совести?» — защищался второй.
«А если его жена позвонит Ковальчуку?» — опять издевался первый.
«Это будет ужасно»… — в страхе прошептал второй.
«Пойди сейчас же к Петру и честно скажи, кому ты отдала его тетрадь!» — крикнул первый.
«А может быть… Алексей уже сам принес тетрадь и ждет…» — с надеждой взмолился второй.
Мелана изнемогала от усталости и нервного напряжения. Улица, еще улица, заснеженная площадь… Вот, наконец, и дом с крылатым львом над порталом.
Гулко стучат каблуки по каменным плитам вестибюля. На одном дыхании взбегает Мелана по лестнице.
У дверей никого. В почтовом ящике — пусто.
Отомкнула дверь, вошла. Не раздеваясь, села на стул. И чем дольше ждала, тем больше поднимался ропот в ее душе.
«Зачем он затеял эту игру в прятки? Как он теперь будет оправдываться? Ах, какая же я доверчивая дура!..»
Несколько долгих и мучительных часов просидела Мелана в горестном раздумье, и вдруг — внезапный звонок. Вслед за ним второй, третий, четвертый… Нет, Ганна так не звонит, Наталочка или Любаша — тоже нет! Это он, Алексей!.. Он просто-напросто забыл, как мы условились…
Стремительно выбежала в переднюю и, не спрашивая, распахнула дверь.
— Здравствуйте, — улыбаясь, поздоровался почтальон. — Вам заказная бандероль. Вот здесь, пожалуйста, распишитесь.
Да, адрес написан рукой Алексея. Мелана торопливо развернула пакет. Славу богу, тетрадь… А вот и записка, сейчас он все объяснит.
Дальше все было, как в дурном сне. Записка задрожала в ее руке. Мелане понадобилось немало несказанного напряжения, насилия над собой, чтобы прочитать уже второй раз:
«Не вздумайте писать мне, отвечать на письма не буду. Иванишин».
