— Не бри! Мой бри! — И предлагали такую же пачку денег.

Двое наиболее азартных перекупщиков сцепились в драке. Подошёл милиционер, повёл с собой упирающихся и обвиняющих друг друга буянов. От кружка людей отделились двое, отошли в сторону.

— Богом клянусь, Аманмурад, это её рук работа! — торопливо загундосил один. — Голову мне отрежь, если этот коврик не Узук выткала!

— Ты не ошибся, Сухан-ага? — с сомнением спросил Аманмурад.

— Я ошибся?! — вытаращился на него Сухан Скупой. — Да в моём доме и сейчас четыре ковра есть, сотканные ею! Двенадцать было. Восемь я со своими в Иран переправил. Ошибся! Да если я наощупь не признаю её ковров, надень мою папаху на хвост собаке! Она — говорю тебе! Не упускай момента и следи — найдёшь её саму.

Аманмурад скосился, скрипнул зубами, хватаясь за ручку ножа.

— Найду — живой не останется!

— Так и надо поступать мусульманину, — одобрил Сухан Скупой. — Вон младшая жена ишана Сеидахмеда попала в руки большевиков. Теперь её не отдают назад. Бедняга ишан-ага не вынес позора, в постели лежит.

— Это почему жене отдают? — не поверил Аманмурад.

— Говорят, свобода.

— Какая свобода?

— Ну, такая… Попадёт женщина в руки большевиков, её назад не отпускают. Это и есть свобода.

— Э… э… а что они с пен делают?

Сухан Скупой ощерил в сильной усмешке кривые чёрные зубы.

— Что делают, спрашиваешь? Наверно, то же самое, что с любой женщиной делают, хи-хи-хи! Мне об этом не докладывали. А вот ты, когда найдёшь Узук, делан, что хочешь.

— Я сделаю! — Аманмурад поиграл желваками. — Я ей дам «свободу» на всю жизнь!

— Иди, не мешкай! — поторопил Сухан Скупой. — Скрыться может эта русская.

Подумав, Аманмурад сказал:

— Слушай, Сухан-ага, а что если я обвиню эту женщину в воровстве и отведу в милсие?

— Правильно! — сразу же согласился Сухан Скупой. — Если скажешь: воровка, тебе все поверят. Откуда такой ковёр мог попасть к русской? Конечно, украла. А там, в милсие, все секреты её сразу откроем.

Аманмурад, нахмурившись, решительно протолкался внутрь круга спорщиков и взялся за край коврика.

— А ну, вставайте! — предложил он перекупщикам. — Сейчас всех вас помирю. Этот ковёр у меня украли, когда я переезжал, понятно? Властям отведу эту воровку.

Перекупщики по одному неохотно поднялись. Аманмурад скатал ковёр, вскинул его на плечо и сказал женщине:

— Идём милсие!

— В милицию? — с трудом поняла женщина. — Зачем? Что вам от меня надо?

— Твоя карапчил, крал — любезно пояснил Сухан Скупой. — Ай, сапсим яман, милсие надо.

Сообразив, что её приняли за воровку и что оправдываться посреди базара да ещё не зная языка бесполезно, женщина сказала:

— Хорошо. Идёмте в милицию! — и первая направилась к стоящему на краю базарной площади двухэтажному зданию, на нижнем этаже которого размещалась милиция. Аманмурад, Сухан Скупой и ещё несколько любителей острых ощущений двинулись следом.

Дежурный по милиции — очень молодой и очень строгий юноша-туркмен придвинул к себе несколько вырванных из тетради листков, взял в руку огрызок карандаша и приступил к допросу.

— Что случилось, товарищ?

— Вот, коврик пропавший нашли, — сказал Аманмурад.

— Где нашли?

— На базаре. Вот эта женщина продавала его. Хорошо, что я вовремя заметил.

— Где она взяла коврик?

— Не знаю, спросите у неё.

— А где у вас украли коврик?

— Во время переселения. Все бежали от фронта — и мы бежали с семьёй. Коврик я в заросли джугары бросил. А потом, когда вернулись, его уже не было.

— Какие же вещи вы с собой взяли, яшули, если такую ценность бросили? — удивился милиционер, нежно поглаживая бархатистый ворс ковра.

— Жизнь свою спасали, братишка, — вздохнул Аманмурад, — не до имущества было. Вот этот яшули мой свидетель, — он указал на Сухана Скупого.

Сухан Скупой охотно закивал.

— Да-да, братишка, я свидетель! Коврик — его. Такой коврик никак не может пропасть на туркменской земле — редкость большая. Каждый засматривается, рассказывает знакомому — слух и распространяется, обязательно до хозяина дойдёт.

— Хорошо, яшули, помолчите! — остановил ого милиционер. — Я все ваши слова записал. — Он повернулся к женщине, за всё время не проронившей ни слова, спросил по-русски, тщательно выговаривая слова: — Где вы взяли этот коврик?

— На этот вопрос я вам не отвечу, — ответила она.

— Так нельзя! — мягко укорил её милиционер. — Отвечать надо. Вероятно, вы его сами соткали?

— Нет, не сама.

— Значит, я должен верить людям, которые обвиняют вас?

— Никогда не была воровкой! — возмутилась женщина, кинув на Аманмурада сердитый взгляд.

— Тогда отвечайте, чей это коврик, — терпеливо настаивал милиционер.

— Мой коврик!

— Всё, что говорят, эти люди, клевета?

— Клевета.

— Чем вы можете подтвердить свои слова?

Женщина на мгновение замешкалась, ещё раз посмотрела на Аманмурада и Сухана Скупого.

— Доказать могу, но только не сейчас и не здесь.

— Если вы стесняетесь говорить при них, — милиционер кивнул на присутствующих, — могу попросить их выйти.

— Не надо, — подумав, сказала женщина, — всё равно это ничего не изменит.

— Вы не должны ничего скрывать от меня! — посуровел дежурный. — Я представитель государства!

— Не обижайтесь на меня, — попросила женщина. — Вы меня не знаете, я вас не знаю. То есть я, конечно, знаю, что вы представитель власти, однако обстоятельств, связанных с этим злосчастным ковриком, открыть вам не вправе.

— Не верите, мне?

— Верю, но… Словом, вы отпустите меня на полчаса под честное слово. Через полчаса я вернусь, и всё станет ясно.

Дежурный был явно заинтригован, хотя и старался не показывать этого.

— Дайте ваш паспорт, — потребовал он.

— У меня с собой нет паспорта.

— Адрес?

— Простите, не могу сказать… Ещё раз. прошу вас: отпустите меня на полчаса! Ведь в конце концов вы ничего не теряете, если я даже не вернусь — коврик-то у вас останется. Но я даю честное слово, что вернусь! Дело касается очень серьёзного, и если вы не пойдёте мне навстречу, всё может кончиться трагично.

Дежурный был в затруднительном положении. С одной стороны, он не имел права отпускать женщину, не выяснив все обстоятельства дела. С другой — он сильно сомневался, что эта милая, хорошо одетая, культурная русская женщина могла лазить по зарослям джугары в поисках брошенных кем-то ковриков. Что-то напутал этот косоглазый яшули с недобрым лицом. Да и свидетель его слишком уж суетлив, не внушает доверия.

— Хорошо, — решился милиционер, — идите на полчаса. — И он взглянул на тикавшие на стене ходики.

— Спасибо. — сказала женщина, выходя.

Она была так расстроена случившимся, что сама не заметила, как двинулась по направлению к дому, хотя собиралась идти совсем в другое место. «Негодяи! — с возмущением думала она об Аманмураде и Сухане Скупом. — Ах, какие негодяи! Бессовестные! Правду, видно, говорят, что в семье не без урода. От этих уродов всё можно ожидать, кроме хорошего. Они опасны, противны, страшны…»

Женщина оглянулась. На некотором расстоянии за ней следовали двое мужчин в лохматых тельпеках. Неужели они? Свернув в первую попавшуюся калитку, женщина прильнула глазом к щели между досками. Да, конечно они! Остановились возле, о чём-то оживлённо совещаются. жестикулируют. Косоглазый за нож хватается. Ах ты, бандит проклятый! Нет, пошли дальше…

Женщина выглянула, быстро перебежала улицу, свернула за угол и пошла назад. Возле здания с табличкой «Ревком» несколько секунд помедлила и толкнула дверь.

— Можно?

В комнате сидели двое. За столом напротив двери — смуглый молодой туркмен, сбоку — рыжеусый русский. Они оба одновременно посмотрели на посетительницу.

— Пожалуйста, входите, — сказал туркмен на чистом русском языке.

Женщина сжимала руки, глядя то на одного, то на другого, не зная, к кому обратиться.