Вскоре ночью вооруженные до зубов усташские полицейские и их агенты подошли к воротам военного городка и стали требовать, чтобы их впустили в казармы. Когда часовой спросил их, зачем они пришли сюда, вперед вышел полицейский агент Якубович и резким голосом заявил:

— У нас есть приказ арестовать Мария Микулича! Он скоевец!

— Назад! Буду стрелять! — пригрозил стоящий на посту скоевец.

Полицейские нехотя отступили, но продолжали настойчиво требовать, чтобы им дали поговорить с дежурным по дивизиону. К ним вышел унтер-офицер, симпатизировавший народно-освободительному движению, и, взяв у Якубовича ордер на арест Микулича, спокойно сказал:

— Эта бумажка ничего не значит. У вас нет прав арестовывать домобранов. Уходите, иначе...

Полицейские повернулись и, громко ворча, что военные подняли мятеж, пошли назад.

В ту же ночь Вальтер, узнав о случившемся, велел скоевцам покинуть казармы.

Тошо, Жарко и остальные товарищи собрали патриотически настроенных домобранов и предложили им уйти в партизаны. Многие согласились и тотчас стали готовиться в путь. В темноте звякало оружие, раздавался топот тяжелых солдатских сапог. Юноши выводили из строя противотанковые орудия, брали со склада боеприпасы, проверяли свое оружие и до предела набивали ранцы и карманы патронами. Все сборы проходили при свете автомобильных фар, лучи которых с трудом прорезали кромешную тьму и падали на крыши и стены казарм.

— Пришли усташи и полиция! — молниеносно пронеслось по казарме.

— Приготовиться к бою! — раздалась команда.

Фары автомашины медленно стали гаснуть, и в наступившей темноте послышалось металлическое щелканье затворов. Все изготовились к стрельбе и ждали команды. А за воротами в это время раздавался крик полицейского агента Якубовича:

— Мы должны войти во двор! Мы представители власти!

— Мне об этом ничего не известно! — ответил стоящий на посту скоевец.

— Нам нужно войти! — настаивал Якубович.

— Не подходить! Буду стрелять! — предупредил часовой.

Полицейским пришлось отступить, они вскочили в машину и сквозь гул мотора стали угрожать:

— Ну, вы за это поплатитесь! Когда поймете, будет поздно!

На рассвете пришел приказ покинуть казармы. Четким шагом юноши вышли из ворот и пошли по улице. Разбуженные жители боязливо смотрели в окна, не догадываясь, что домобранский дивизион при полном снаряжении уходит к партизанам. Этого не могли предвидеть ни гестапо, ни усташи, и поэтому погоня запоздала.

А Вальтер тем временем уже успел сообщить партизанам о том, что молодые люди в домобранской форме находятся в пути.

Как только был схвачен Путник, Вальтер сразу предупредил своих товарищей о необходимости проявлять особую бдительность и строго соблюдать правила конспирации. Одновременно он старался как можно быстрее связаться со штабом 10-й дивизии Народно-освободительной армии и сообщить о случившемся. Вальтер мог передать свое донесение по рации, но делать это было нежелательно, поскольку гитлеровцы упорно искали радиопередатчик подпольщиков. В целях предосторожности в эфир приходилось выходить теперь очень редко, только для связи с Верховным штабом и краевым комитетом партии Боснии и Герцеговины. Но вскоре подвернулся случай воспользоваться курьером, и донесение Вальтера было доставлено непосредственно контрразведчикам 10-й дивизии.

Офицер, которому поручили заниматься расследованием причин провала Путника и Хари, оказался настойчивым и упорным человеком. Детально проверяя систему организации связи в различных местах, он наконец добрался до Фойницы, где его внимание привлекли действия двух курьеров. Нелегально отправляясь в Сараево, они часто нарушали установленный маршрут, но все обходилось благополучно. Это показалось следователю подозрительным, тем более что эти курьеры не произвели на него впечатление сообразительных и находчивых людей. Когда они в очередной раз уходили в Сараево, контрразведчик проследил за ними. Недалеко от Фойницы он увидел, как курьеры направились к находившейся у противника высоте, свободно прошли через немецкие позиции, вошли в блиндаж и, пробыв там некоторое время, пошли дальше. Контрразведчик немедленно доложил обо всем этом руководству и получил разрешение на арест курьеров.

Во время допроса курьеры отрицали, что ходили на связь с гитлеровцами.

— Мы хотим встретиться с тем, кто это видел, — требовали они.

— Вы уже встретились, — ответил следователь.

— Непонятно! — воскликнул молодой курьер.

— Вы же встретились со мной. Рассказать вам, как вы шли и когда свернули к немецкому блиндажу?

Следователь подробно описал их путь. Припертые к стене, курьеры признались, что за небольшое вознаграждение они носили гитлеровцам донесения от Шучро, но содержание их им неизвестно и что теперь они раскаиваются в содеянном.

Шучро, устроившегося в народно-освободительном комитете, очень обеспокоило долгое отсутствие курьеров, и он стал интересоваться, куда они исчезли. Однако никто из знакомых не мог ничего сказать. Чтобы дальше не испытывать судьбу, Шучро решает потихоньку исчезнуть из Фойницы, пробраться в Сараево и сообщить гестаповцам Фесту и Фрику о том, что на его след напали контрразведчики.

Но осуществить этот план ему помешал неожиданный визит офицера контрразведки, которому он попытался оказать сопротивление, но был разоружен и арестован.

На допросе Шучро во всем признался. Следователя особенно интересовало, что́ этот изменник сообщил гестапо о попавших во вражескую засаду Путнике и Хари.

— Я информировал гестаповцев о том, что двое сараевских подпольщиков, переодетых в домобранскую форму, прибыли в Фойницу и скоро должны возвратиться в город, — отвечал Шучро. — Что случилось потом, не знаю. Позднее мне сообщили из Сараева, что один из них схвачен, а другой скрылся. Меня просили сразу доложить о его появлении здесь.

— Ну а вы? — потребовал дальнейших объяснений следователь.

— Похожей личности я не встретил. Последний раз я доносил о размещении штаба десятой дивизии и работе народно-освободительного комитета в Фойнице.

За измену Шучро предстал перед народным судом и был приговорен к смертной казни.

Несмотря на большую загруженность работой, Вальтер не переставал думать о том, как проникнуть в усташскую тюрьму и освободить Путника. Такое задание лучше всех мог бы выполнить Энвер Крзич (Франьо), хорошо знавший обстановку во вражеской тюрьме. Это был отважный человек, который был готов пойти на все для освобождения своего давнего и хорошего друга Путника.

Сразу же после того, как Путника доставили в Чемалушскую тюрьму, к нему явился усташский палач Крема для продолжения допроса. Он надеялся, что сможет избитого и обессиленного подпольщика заставить выдать имена своих товарищей и рассказать о партийной организации. Однако на все вопросы Путник отвечал, что ничего не знает, или просто молчал. Его поведение разозлило палача, и он начал кричать:

— Ты у меня запоешь, сукин сын! У нас есть способ заставить тебя говорить! Мы знаем, чем ты занимаешься!

Крема дал знак конвоиру принести чемодан подпольщика.

— Может быть, ты скажешь, что это не коммунистические материалы? — Крема размахивал экземпляром «Борбы». — Откуда это?

— Не знаю.

— Будешь знать! А как тебя зовут?

— Не знаю.

— Память тебе отбило?

— Совсем.

— Ничего, мы найдем и от этого лекарство.

Крема приказал своим подчиненным продолжать допрос Путника и рекомендовал им не стесняться в выборе средств, чтобы заставить его заговорить. Усташи как звери набросились на Путника, они сорвали с него одежду и стали жестоко избивать. От побоев он потерял сознание и неподвижно лежал на бетонном полу тюремной камеры. Когда его окатили водой и он пришел в сознание, усташ Любич доброжелательным голосом стал спрашивать, как зовут его товарища, с которым он ехал на мотоцикле.