Второго января, в первый рабочий день нового, 1936 года, Якир появился в штабе КВО позже обычного. С утра он посетил Лукьяновку, где в расположении батальона Богдана Петрицы строились казармы и парки для 4-й отдельной тяжелой танковой бригады. Этой ударной силе Якир придавал большое значение.

Накануне весь день командующий провел в пути, возвращаясь из Ленинграда. Там вместе со своим добрым другом Кодацким, потомственным питерским рабочим, теперь председателем Ленгорсовета, посетил завод. Выслушав просьбу Якира и Кодацкого, рабочие дали слово досрочно отгрузить в Киев боевые машины Т-28 для оснащения тяжелой бригады.

В кабинет Якира вошел армейский комиссар 2 ранга Амелин. Усаживаясь в широкое кресло, начальник политуправления округа широко улыбнулся, потряс в воздухе «Правдой»:

— Вот новогодняя передовая — «Стахановский год».

— Отлично! — отозвался Якир, дымя папиросой и бегло просматривая кипу бумаг. — Придется и нам с тобой, Михаил Петрович, помозговать, как сделать весь округ стахановским.

Амелин, развернув на коленях газету, продолжал:

— Нет безработицы в городах, нищеты в деревне. Это результат пятилетки. А что делается за рубежом? Кровавый террор в Германии… Четверть миллиона итальянских солдат против плохо вооруженных абиссинских отрядов… Новогоднее поздравление Ромена Роллана: «Невозможно устоять перед этим порывом радости и энергии, которым дышит героический оптимизм этого идущего вперед мира…»

— И не то было бы, — ответил Якир, — если бы мы с тобой, Миша, не тянули из нашего Наркомфина жилы. И все из-за гитлеровской чумы… Почитай, там, рядом с письмом Роллана, есть выступление Фейхтвангера. Он говорит о нынешней Германии словами Шиллера.

Амелин прочел: «И произвол глумится над искусством, а глупость знанья принимает вид, и здравый смысл считается безумством, и что добро в плену, а зло царит…»

— Да, сущее царство произвола, мракобесия и зла, — продолжал Якир. — Можно сказать: от крокодила родится крокодил. Гитлеровская армия может быть лишь армией бандитов и головорезов. Это надо внушить всем, чтобы никто не мог растеряться перед сюрпризами, которых в любой момент можно ожидать от бешеного фюрера.

— Подумать только, — воскликнул Амелин, шурша газетой, — на кого работала наша оппозиция! Хорошо, что покончили с ней. Вот в передовой сказано: «Процесс над зиновьевско-каменевской бандой был последним актом в разгроме организованных покушений на диктатуру пролетариата».

— Что ж! — Якир на мгновение оторвался от бумаг, посмотрел на армейского комиссара. — Поднявший меч от меча и погибнет.

— Добро, что нас эта зараза не коснулась, — задумчиво проговорил Амелин. — Красная Армия едина, сильна и до последнего вздоха предана нашему вождю, другу и учителю.

— Что верно, то верно, — подтвердил Якир и протянул руку к телефонной трубке, чтобы ответить на настойчивый звонок. Командующему напоминали, что ровно в полдень начинается очередное заседание Политбюро Центрального Комитета КП(б)У.

Якир аккуратно сложил стопку подписанных бумаг, спрятал в карман гимнастерки карандаш, стал одеваться. Выходя из кабинета, сказал поднявшемуся с кресла Амелину:

— Вот так оно и получается, Михаил Петрович: в рабочее время заседаем, в нерабочее — работаем.

Оптимизм командования Киевского военного округа подкреплялся не только итогами больших киевских маневров. 14 января очередная сессия ЦИК СССР, чего уже давно не практиковалось, слушала доклад представителя Наркомата обороны. О постоянной готовности Советских Вооруженных Сил дать решительный отпор любому агрессору говорил заместитель Наркома Маршал Советского Союза Михаил Николаевич Тухачевский. 15 января «Правда» озаглавила свою передовую «Границы нашей Родины неприступны», а в отчете о сессии писала: «Появление на трибуне товарища Тухачевского членами ЦИК и всеми присутствовавшими было встречено бурными и продолжительными аплодисментами».

Спустя две недели газеты подробно описали церемонию пышных похорон английского короля Георга V. «Замнаркома обороны Маршал Советского Союза т. Тухачевский шел в процессии вместе с представителями армий других держав», — сообщала «Правда».

О том, что на сессии ЦИК доклад делал маршал Тухачевский, бывший дворянин, и что он же на траурной церемонии в Лондоне представлял Советский Союз, много шумела западная пресса. Досужие писаки сочиняли басни об очевидном перерождении советского режима, о шансах на успех «советского кандидата в Наполеоны…».

О чем только не толковали выброшенные за борт люди, в тяжелом мраке безнадежности искавшие какие-то искры надежд! Их больше всего тревожило не то, что было, а то, что будет.

Генеральные штабы Европы хорошо знали, что представляет собой полководческий потенциал советских маршалов и командармов — тех, кого особенно надо было страшиться. Знали об этом и выброшенные за борт беспочвенные фантазеры и жесткие реалисты.

В Белграде, а потом в Париже проживал в то время, питаясь субсидиями немецкой разведки, бывший командир белогвардейского полка, известный уже читателю «Скорпион». О его похождениях немало сообщала закордонная пресса. Вышибленный с остатками врангелевской армии из Крыма, деникинский контрразведчик осенью 1920 года уже в чине генерала попал в Галлиополи. Там белогвардейцы долго и напрасно ждали счастливой минуты — нового похода Антанты. Кемаль-паша не очень-то миловал эмигрантов. Вынужденные покинуть Турцию, они получили приют под крылом югославского монарха. Вот там-то, в Белграде, возникла у «Скорпиона» идея — спровоцировать крупных советских полководцев.

Гитлеровец Гейдрих, выслушав старательного агента, сказал:

— Кустарщина! Топорная работа! — и с усмешкой добавил: — Что говорить, сразу видно, вы не ариец! Вам далеко до Макиавелли…[32]

«Скорпиона» прошиб пот. Он достал шелковый платок, вытер обритую наголо голову, в которой наперекор мнению Гейдриха идеи возникали одна за другой. Хотя Гейдрих и посмеялся над «Скорпионом», но его предложение понравилось гестаповцу: он выдал бывшему деникинцу толстую пачку немецких марок.

Рейнгардт Гейдрих, долговязый садист с холодными глазами и ястребиным носом, имея за собой «хвост» — отца, опереточного актера-метиса, всячески выслуживался перед Гитлером. Это он, выученик обер-шпиона Канариса, сфабриковал провокационное дело против командующего сухопутными войсками, впоследствии казненного генерала фон Фриче. Сделав за короткий срок головокружительную карьеру, он стал главой имперской безопасности в Берлине.

Заманчивое предложение, имевшее целью спровоцировать крупных советских полководцев, самых талантливых вожаков Красной Армии, захватило гестаповца. Именно этим и можно объяснить щедрость Гейдриха, несвойственную отпрыску полунищего актера.

…Тухачевского в Англии принимали торжественно. Знакомили с армией, со страной. В Москву он вернулся 20 февраля вместе с комкором Витовтом Путной — военным атташе СССР в Великобритании.

В этот день произошли знаменательные события. В Испании победил народный фронт. А Эдуард Эррио, выступая во французском парламенте в защиту договора о взаимной помощи, сказал: «С полным основанием крупнейший французский специалист генерал Лаузо, посетивший Советский Союз, заявил, что Красная Армия является одной из наиболее мощных армий в Европе». Спустя неделю французская палата двумя третями мандатов голосовала за ратификацию договора о взаимопомощи.

В ответ на это 7 марта 1936 года гитлеровские войска заняли Рейнскую область. Гитлер хорошо знал, что реальная сила находится в руках той одной трети французской палаты, которая склонна идти всю жизнь рядом с фашистами, нежели один день рядом с Советами.

Гитлеровская печать требовала аннексии Данцига, Мемеля (Клайпеды). Это вызвало переполох на берегах Балтики. В Москву, вынужденные к тому общественным мнением своих стран, поспешили начальники штабов: Эстонии — генерал Реек, Латвии — генерал Гартманис, Литвы — полковник Чернюс. После первомайского парада на обеде, у маршала Егорова Чернюс заявил: «Если Советскому Союзу потребуется нанести удар по противнику, чтобы защищать свою страну, это будет жесточайший удар».