— За прокламацию спасибо, дед. Только печатайте ее на хорошей бумаге. Эта под махру не пойдет, жидковата, — сказал Гайдук.

— Ладно, товарищ, — ответил Теслер, — пробивайтесь до Киева, а там я вам привезу «Голос красноармейца» на царской бумаге. Только помните одно: больше бодрости!

В дивизионном листке не сообщалось об одной важной новости. Слух о ней не дошел еще ни до штаба Южной группы, ни до редакции. В тот день правую колонну 58-й дивизии у Тального атаковали деникинцы. Они появились со стороны Звенигородки. Весть эта крепко взволновала начдива Федько. Он подумал: уж не махновская ли черная рать ринулась наперерез его дивизии? Но это были не махновцы. У Тального пятьдесят восьмую атаковали полки деникинского генерала Бредова. После некоторого замешательства, вызванного внезапностью нападения, Федько поднял части дивизии в контратаку. Они отбросили деникинцев от линии железной дороги Черкассы — Христиновка и от поймы реки Синюхи.

Под впечатлением только что данной клятвы и добрых вестей, привезенных Теслером, кавалеристы Гайдука и Криворучко с аппетитом пообедали. По всем правилам следовало бы покурить. Но табаку не оказалось. Тогда предприимчивый Гайдук отправился к хозяину хутора и за сахар выменял у него полную бескозырку самосада. Как раз хватило всем по одной завертке. Насладившись смачным куревом, многие тут же прилегли отдохнуть. А эскадронные Николай Криворучко и Иона Гайдук, положив листок бумаги на высокий пень, решили сыграть в «чубики». Вокруг них собрались болельщики, стали давать советы игрокам.

Никто не заметил, как у опушки леса появился «бенц» командующего. Приехал сотрудник штаба группы Василий Бутырский. Он нагрянул как раз в тот момент, когда разыскиваемый им командир морщился от чувствительных манипуляций над его шевелюрой. Штабник вручил Гайдуку пакет за пятью сургучными печатями для немедленной доставки начдиву пятьдесят восьмой Федько.

— Якир приказал ехать с пакетом лично вам, товарищ Гайдук, а для охраны взять десять лучших бойцов, — передал на словах Бутырский. — И чтобы по пути нигде не торчать. Пакет беречь как зеницу ока.

— Не беспокойтесь, товарищ. Все будет сделано в аккурате, — ответил Гайдук.

Спрятав пакет под тельняшку, он направился к своему дончаку. Вслед за командиром поднялась группа бойцов, которым он приказал седлать коней.

Не прошло и нескольких минут, как небольшой отряд был уже готов в путь.

— До скорой встречи, Микола, — попрощался Гайдук со своим дружком Криворучко. — До свидания, товарищ Бутырский. Передайте там в штабе, что Иона Гайдук выполнит приказ точно и в срок:

— До побачиння, Иона, — ответил Криворучко. — Завидки меня берут. Видать, нам повек возле штаба околачиваться, а ты, брат, вырвался на простор. Там и овсеца коням раздобудешь, и сметанки молодицы поднесут… Обридла сухомятина. Соскучилась душа по преженыце, чтобы сковородка шипела и на ней пузырились десять желтков и чтобы все были целые. Прежде я часто имел это удовольствие. И когда кучером у попа был, и когда работал пекарем, крючником на пристани, землекопом на жализнице[11], и когда уголь в шахтах колупал, и когда в Проскурове в уланах служил. Зараз я эскадронный, по-старому выходит вроде штабс-капитан, а преженыцы, хоть лопни, не получаю. Придется, видно, до конца войны ждать. Пешка, та хоть держится травками, купырем. Ей что: свернул к обочине и сделал свое дело. А с коня пока слезешь, то и штаны будут мокрые… Купырь-трава шибко гонит… А ты, Иона, попользуйся там и сметанкой и преженыцей, раз такая удача вышла тебе.

— И не только сметанкой, — засмеялся Няга. — Сам взялся бы за поштальона.

— Если насчет бабьего курдюка, то тут наш Гайдук пас. Ему бы в «чубики» играть, — поддел друга Криворучко.

— Ну вас, трехсот тридцати трех святителей трепачи, — взмахнул плетью Гайдук. — Хлопцы! — скомандовал он. — Ложимся на курс…

Отряд Гайдука сорвался с места резвым аллюром и подался пыльным проселком на восток.

В пакете, который Гайдук спрятал под тельняшкой, был приказ Якира от 6 сентября. Начдиву пятьдесят восьмой ставилась задача двигаться на Умань — Христиновку. С выходом на этот рубеж фронт войск Южной группы сжимался до семидесяти верст.

Прошло десять дней с момента подписания приказа об отходе Южной группы на север. Из них восемь войска группы вели тяжелые бои с петлюровцами на левом фланге. 45-я дивизия в эти решающие дни показала не только свою революционную и боевую закалку, но и бесспорное превосходство над противником в искусстве сложного маневра. Без этого ее полки, оказавшиеся в плотном кольце окружения, не вырвались бы на оперативный простор, не помогли бы им ни боевая закалка красноармейцев, ни революционный порыв командиров.

Якир, Котовский, Федько, Няга и многие другие пришли в Красную Армию без военных знаний и почти без боевого опыта. Искусству маневра они учились в огне боев. Партия, упорно ковавшая свои командные кадры, немало положила труда, чтобы научить их более или менее грамотно распоряжаться. Это была сложная задача. Ее решение потребовало огромных усилий. Еще труднее было научить людей выполнять распоряжения командиров. В первые месяцы гражданской войны даже самые лучшие усваивали эту мудрую науку с трудом, не самые лучшие воспринимали ее под нажимом, а самые худшие, отвергая ее, долго еще страдали хворобой своеволия, анархии. Именно эта больная своеволием, а чаще всего враждебная Советской власти среда дала Муравьева, Григорьева, Сорокина и их жалкую разновидность — Кожемяченко.

Девятый день ничем особенно не ознаменовался. 5 сентября не было столкновений с врагом. Все десять колонн Южной группы продолжали стремительно продвигаться на север. Зато на одиннадцатый день жарко пришлось частям 58-й дивизии. Увлеченные успехом у Тального, они гнали белогвардейцев до Звенигородки. И кто бы после этого осмелился сказать, что советские войска окружены деникинцами? Но окружение все же существовало и давало о себе знать.

…Проскакав с небольшим привалом у Ятромовки сорок пять верст, Иона Гайдук к вечеру прибыл в Бабанку. Там он застал только обозы 58-й дивизии: штаб находился где-то впереди. Эскадронный и сопровождавшие его конники после короткого отдыха в Бабанке поскакали дальше, нарочно выбирая глухие тропки. Приткнувшиеся к проселкам небольшие хутора встречали и провожали конный отряд злобным лаем огромных собак. Конники не раз ловили на себе недружелюбные взгляды жителей. Хуторские верховоды радушно встретили бы любого петлюровского гайдамака, а тут бескозырка и тельняшка командира отряда говорили сами за себя.

Правда, примерно так же, как Иона Гайдук, внешне выглядели многие махновские командиры. Но Уманьщина тогда еще не знала Махно и его банд. Они появились в районе Тального много позже, спустя шестнадцать месяцев, когда другие контрреволюционные силы — Деникина, Врангеля, Петлюры, — разбитые советскими войсками, прекратили свое существование.

Как бы ни смотрели исподлобья богатые хуторяне, все же в любом дворе нашлись бы для отряда Гайдука и овес, и сметана, и все прочее. Но зря Николай Криворучко завидовал матросу. Гайдук свято выполнял свой долг, не задерживался: Иона был из тех, кому легче было три дня догонять, нежели три часа ждать.

Он летел все вперед и вперед. И подобно пушкинскому казаку, не отдыхал ни в чистом поле, ни в дубраве, ни при опасной переправе.

Из Бабанки он повел свой отряд в Тальное, где, по сведениям обозников, начдив Федько вел бой с белогвардейцами. Еще тридцать верст остались позади. Только перед рассветом эскадронный разыскал Федько, вручил ему пакет Якира.

Ознакомившись с приказом командующего, начдив предложил Гайдуку отдохнуть в Тальном, а утром присоединиться к тем частям 58-й дивизии, которые пойдут на Умань — Христиновку. Эскадронный поблагодарил начдива, но отказался от этого предложения, заявив, что часа через три «ляжет на обратный курс» — поедет догонять штаб группы. Потом, сдвинув бескозырку на затылок, спросил: