В тот же день в Никополе в полном составе, с оружием и конями, но без черного махновского знамени, влился в состав 45-й дивизии «стальной полк» имени батьки Махно. Его командиру Берковскому Якир доверил конную разведку 403-го полка. За счет перехода махновцев пополнились все полки дивизии. Кроме того, в Александровск и Никополь было эвакуировано несколько тысяч тифозных чернознаменников.

Махно в течение нескольких дней потерял большую часть своих вооруженных сил. Одна треть ее влилась в состав 45-й дивизии. Многие махновцы разбрелись по домам. Гордиев узел был разрублен. Эта победа досталась большевикам без крови, чему особенно радовался Якир. Приехав в Александровск, он отдал бригадам приказ двигаться на запад. Иона Эммануилович понимал, что теперь Махно вряд ли осмелится открыто выступить против Красной Армии.

И в самом деле, ряды махновцев здорово поредели. Однако их главарь и его приближенные — Каретник, Петренко, Федорченко и Чирва, ускользнувшие с небольшими отрядами своих приверженцев от удара еще до истечения срока ультиматума, вскоре снова бросили вызов Советам.

Для борьбы с махновскими бандами на юге Украины была оставлена дивизия латышских стрелков.

Сорок пятой дивизии, вновь устремившейся к Днестру, предстоял нелегкий путь. Особенно много забот легло на плечи ее «стариков». Тут и перевоспитание новых, пришедших в дивизию от Деникина и Махно людей, и политическая работа среди населения, в значительной своей части зараженного демагогией махновских агитаторов.

От Александровска до Тирасполя, раскинувшегося на левом берегу Днестра, в общем-то не так уж далеко — по прямой верст пятьсот. Но это для птичьих крыльев, а для солдатских ног и в шестьсот не уложиться! Словом, в полтора раза больше пути, пройденного в сентябре войсками Южной группы. Но разве сравнить обстановку тех черных дней с нынешней?! Ведь тогда бессарабцы, одесситы, подоляне с горьким чувством прощались с родными местами, как говорили некоторые из них, «бросали свое и шли защищать чужое». Теперь же с каждым днем, с каждым часом они приближались к Одессе, к Днестру, к Подолии.

Среди бойцов велись разговоры, будто теперь румынская армия для них трын-трава и Днестр, тем более замерзший, препоной не будет. В действительности все оказалось гораздо сложнее. Если «махновская проблема» на берегах Днепра стала предметом высокой политики, то румынская на берегах Днестра — объектом высшей дипломатии.

Но это позже. А пока в полусотне верст от Никополя второй бригаде пришлось три дня, с 15 по 18 января, вести ожесточенные бои с 34-й пехотной дивизией генерала Склярова. Дивизия эта входила в состав киевской группы войск генерала Бредова, отступавшей под напором 44-й дивизии Дубового и 60-й — Крапивянского. Выход 14-й армии Уборевича в район Александровска вбил клин в деникинский фронт и разорвал его на две части — крымскую и одесскую.

Стал вновь советским Кривой Рог. Первая и третья бригады из дивизии Якира вышли на линию реки Ингулец. В эти дни вернулся из гатчинского госпиталя Котовский. Прежде чем ехать в Николаевку, где находился штаб второй бригады, он явился к начдиву.

— Крепко измотал вас сыпняк, Григорий Иванович, — тепло поздоровавшись, сказал Якир, глядя на исхудавшего комбрига.

— К-к-как-никак п-пуд в лазарете сбросил. Я теперь, товарищ начдив, слабосильная команда, — улыбнулся Котовский. — Зато мой к-конь скажет спасибо.

— Вот о конных делах у меня и будет разговор с вами. Садитесь и слушайте, «слабосильная команда»! Небось подковы и сейчас гнете? В свою бригаду вам возвращаться не за чем. Пусть ею командует Каменский. Вы прошли хороший курс пехотного командира, а теперь будете кавалерийским начальником, командиром конной бригады.

— А где она, та б-б-бригада? — насторожился Котовский.

— В том-то и дело, что ее пока нет, — ответил Якир. — Бригаду вы создадите сами. Поезжайте в Лозоватку. Это в десяти верстах от Кривого Рога. Там стоит полк Няги. Он и составит ядро будущей бригады. Штаб дивизии приказал всем командирам пехотных бригад откомандировать в Лозоватку кавалерийские дивизионы. Из них создадите второй полк. Вот вам и кавбригада.

— И это все? Два полка? — разочарованно развел руками Григорий Иванович.

— Дорогой товарищ Котовский! — улыбнулся начдив. — Ведь дело вовсе не в количестве полков. Вон у Махно неделю назад было их с полсотни. А где они теперь, сами знаете. Главное — качество! Кто наш главный судья? Противник! И не столько генералы, сколько солдаты. Создадите вы конную бригаду, ее непременно прежде всего похвалят наши бойцы. Они очень любят, когда во время боя на флангах дерется, а иногда даже лишь маячит наша кавалерия. Конники Котовского! Уверен, что это будет звучать солидно. Но это не все. Надо, чтобы вас знали все деникинские солдаты и петлюровские гайдамаки. Вы, к примеру, еще далеко, а им уже мерещатся всадники Котовского. Вот тогда можно будет сказать, что вашей бригаде нет цены.

— Ну что ж, — согласился будущий командир кавбригады. — Многие царские тюремщики знали арестанта Гришку Котовского, а теперь все контрики узнают кавалерийского комбрига Григория Котовского. Вспомнил, Иона Эммануилович: «Если прорвется одна сабля, она потянет за собой сотни других». Быть по сему!

— Надеюсь, что вы носа не задерете, Григорий Иванович, и о дружбе со своей старой сорок пятой дивизией не забудете? — лукаво прищурившись, спросил Якир и положил руку на крепкое плечо земляка.

— Сорок пятая — это наша боевая семья! — ответил Котовский.

Якир извлек из-за пояса карту, развернул ее на столе:

— Смотрите сюда, Григорий Иванович. Вот в этом пространстве между Днепром и Збручем — беляки. Идут они из-под Киева и Житомира. Тут изрядно потрепанные войска генералов Павловского, Склярова, Мартынова, Стесселя. До сих пор их гнали с севера на юг дивизии Княгницкого, Дубового, Крапивянского. Но опять зашевелились наши старые противники — пан Пилсудский и добродий[14] Петлюра. Пятьдесят восьмой, сорок четвертой и шестидесятой дивизиям пришлось круто развернуться на запад. К югу они выставили лишь заслоны. Беляки очутились теперь как в шприце. Сначала поршень их выжимал с севера, сейчас с востока. Теперь роль поршня будут играть наша сорок пятая и соседняя слева сорок первая дивизия Осадчего. Снова, как и летом, нам придется раскинуть части очень широко. Театр войны обширный, а сил — раз, два и обчелся. Там, где в мировую войну разворачивались целые армии, сейчас мы обходимся бригадами, а то и полками. Ничего удивительного в этом нет: царь поставил под ружье восемнадцать миллионов, а в Красной Армии только пять миллионов бойцов. Ну теперь о наших силах. Пока они еще в кулаке. А дальше третья бригада выходит на Черный Ташлык к Ново-Украинке и Помошной, первая и вторая — на Южный Буг к Вознесенску и Веселинову. Вот на каком фронте раскинется наша дивизия! Все сто верст! Теперь учтите, каково придется вашей новой кавалерийской бригаде.

— Учту, товарищ начдив! Не забуду девиз сорок пятой: «Всегда вперед!».

— И еще запомните, товарищ Котовский, с кем придется иметь дело. Все мобилизованное, насильно поставленное Деникиным под ружье уже отсеялось, дезертировало. Остались те, кого объединяет классовая ненависть к Красной Армии или же боязнь расплаты. Тут и ветераны первых походов, и те, кто летом свергал в Одессе, Киеве, Житомире Советскую власть. Одним словом, оголтелые! Потому-то они с таким остервенением и дрались четыре дня у Апостолова.

— Там, я слышал, бывшая моя бригада отличилась. Хорошо дрались земляки, набили морду оголтелым! — восторженно проговорил Котовский.

— Все показали себя хорошо, — поправил его начдив и продолжал: — Так вот, Григорий Иванович, поезжайте в Лозоватку. Действуйте. Надеюсь не позднее двадцать второго января получить от вас донесение о том, что бригада сформирована и готова к боям. Срок короткий. Но, сами знаете, время такое. Страна уже знает вожаков конницы Буденного, Примакова, Каширина, Думенко, Жлобу, Блинова, Гая. Уверен, теперь она узнает и Котовского. Буду гордиться, что нового славного конника дала боевая сорок пятая!