Вечером 23 апреля Теслер на своей двуколке привез в полк Шепаровича кипу свежих газет. Старик еще не знал о мятеже. Правда, он удивился, что никто не поспешил, как обычно, ему навстречу за новостями. Прихватив перевязанную шворкой пачку газет, Теслер направился в штаб. Подойдя к комнате, которую занимал Шепарович, старик носком сапога толкнул дверь. Но что это? Теслер машинально заслонил глаза пачкой газет. И тут же сквозь шум других голосов услышал голос Шепаровича:

— Пан товарищ комиссар! Я — сын цiсарского полковника, сам полковник. Я — європеец и не стану забруднювати о вас руки. Досить попрацювали нашi старшини. До стiнки, пан товарищ комиссар! — истерично крикнул Шепарович, потом забормотал негромко, будто читая молитву. — Слава пану Езусу. Кiнець бiльшовицькому ярму, кiнець азiатщинi. Ми знову — авангард цивiлiзованої Європи.

Комиссар Дидуник, в изодранном френче, едва шевеля окровавленным ртом, презрительно произнес:

— Панскими холуями вы народились, панскими холуями и сдохнете. Хай живе радяньска Галичина!..

Шепарович выстрелил. В этом не было ничего нового. Все изменники начинали с расстрела комиссаров.

Старый Теслер, чтобы не упасть, прислонился плечом к косяку двери. Затем он поднял обе руки и, держа над собой пачку свежих газет, закричал:

— Так ви, гады, вiдплачуете за хлiб-сiль? — Подойдя ближе к Шепаровичу, бросил на стол сверток с газетами, продолжал: — Ну, чего чекаешь? Стреляй i мене, жовтоблакiтна собака…

Шепарович нахмурился. Но кровь тянет за собой кровь. «Європеец» взметнул обнаженным клинком:

— На тебе, слiпий мерiн, i кулi жалко…

Теслер замертво свалился рядом с комиссаром Дидуником.

Вот так питомцы Ватикана заплатили за советский хлеб-соль, за тысячи жизней, спасенных от голодной смерти и от тифозной вши.

Тяжело пришлось в этот день «железным ребятам» — курсантам дивизионной школы младших командиров и ее комиссару Корытному. Школа приняла на себя основной удар мятежников. Атакованный и наполовину разгромленный галичанами штаб Якира отошел в северное предместье Винницы — Ерусалимку. Там за Бугом люди сразу же занялись восстановлением связи с фронтовыми частями. Спустя час все три бригады уже были на проводе. Не отзывался лишь штаб Котовского, находившийся в Калиновке.

На линию послали Бориса Церковного. Рыжий морзист с аппаратом Эриксона под мышкой покинул штабной двор. За Бугом, захлебываясь, трещал тяжелый кольт. Пули назойливым роем жужжали вокруг. Одна из них сразила проходившего по улице курсанта. Церковный бросился на помощь, опустился на колено, приложил ухо к груди бойца. Затем, покачав головой, подобрал ручной пулемет убитого, направился к окраине поселка.

— Правильно сделал, Борька, — крикнул ему появившийся невесть откуда Гарькавый. — Эта штука тебе пригодится.

В поле Церковный нашел оборванные концы провода, связал их, включил Эриксон. Но Калиновка не отвечала. Связист пошел дальше. Устранил еще один порыв. И опять Калиновка молчала. Перевалив через бугор, Церковный увидел группу сечевиков, двигавшихся ему наперерез от Буга. Что делать? Отходить? Но сечевики явно устремляются к Ерусалимке. Неожиданный удар с тыла сорвет только что наладившуюся работу штаба. Как же быть? Есть еще возможность незаметно отойти в кусты, спастись бегством. Но это не выход из положения. Что он тогда ответит начдиву? И Борис решил задержать сечевиков. Залег, выдвинул вперед Эриксон — хорошее укрытие для головы. Прильнул щекой к пулемету, нажал спусковой крючок.

Ошарашенные неожиданной пулеметной очередью, сечевики как по команде свалились на землю и тут же открыли по связисту ответный огонь. Пули щелкали по аппарату. Борис, вобрав голову в плечи, не прекращал стрельбы. Тут его осенило. Он стал вести огонь по азбуке Морзе — точка-тире, точка-тире: «Отбиваю атаку галичан точка Меня окружают точка Держусь точка Борис Церковный точка».

В штабном дворе услышали позывные. Боевая группа во главе с Якиром бросилась бегом по дороге на Калиновку, с ходу отбила атаку галичан, выручила Церковного.

Когда бой закончился, начдив, пожимая Борису руку и улыбаясь, сказал:

— Однако, ты, оказывается, мастер не только отстукивать на морзянке…

— Служу трудовому народу! — ответил Церковный и, вскинув поклеванный пулями аппарат за плечо, двинулся дальше, в сторону Калиновки.

Поздно вечером морзиста вызвал к себе Якир. Бориса сразу насторожило необычно хмурое лицо начдива.

— Сегодня, товарищ Церковный, ты с честью выдержал экзамен на взводного, — не совсем обычно начал Якир. — Но это не единственное испытание…

Связист после этих слов вовсе переполошился. А начдив продолжал:

— Крепись, Борис. Сечевики посекли шофера штабного грузовика. Твой брат Михаил Церковный, замечательный советский боец, пал смертью героя. Захваченный галичанами, он наотрез отказался служить изменникам.

— Эх, Мишка, Мишка, — тихо, одними губами, произнес морзист и стиснул кулаки. Не стесняясь слабости, смахнул набежавшую слезу: — Припомню я это петлюровской сволочи…

— Осиротели твои племяши, Борис! — мягко сказал Якир. — Ты не забывай их.

— Пока я жив, они не сироты, товарищ начдив, — ответил Церковный. — Я заменю им отца.

— Вот и хорошо. Будет у них отец-краснознаменец. Подписали мы с военкомом бумагу, хлопочем о награждении тебя орденом. Ты честно заслужил его храбростью и смекалкой.

— Спасибо, товарищ начдив, на добром слове. Но если давать орден, то не мне, а Мише посмертно. Он — настоящий герой, а не я.

— Хорошо, подумаем об этом. А теперь вот что, Борис: получай у товарища Гарькавого направление. Принимай взвод в Особом полку. Кончится волынка с сечевиками, отпустим тебя в Одессу навестить малышей. А кого наградить орденом — начальству виднее…

Слуги Антанты и Ватикана надеялись, что бунт галичан, как и мятеж чехословацкого корпуса в мае 1918 года, послужит сигналом к широкому антисоветскому восстанию в тылу Красной Армии. В первую очередь они рассчитывали на поддержку бунтовщиков стрелецкими запасными частями, размещавшимися в Киеве, в Бендерских казармах на Брест-Литовском шоссе. Но надежды вдохновителей мятежа не оправдались.

Заслушав 27 апреля доклады коммунистов-галичан Порайко, Конара, Нагуляка, стрельцы запасных частей заклеймили позором галичан-изменников. Стрелецкое «вече» постановило создать галицийский полк для пополнения 45-й дивизии, более всего пострадавшей от предательства сечевиков.

Их мятеж нанес ущерб не только этой дивизии. Захватив Казатин, Бердичев, Винницу, сечевики генерала Микитки на трехсотверстном участке фронта открыли дорогу интервентам. Дрогнула, зашаталась оборона советских войск от Припяти до Днестра.

Пилсудский бросил на Киев мощный кулак из шести пехотных дивизий и одной кавалерийской бригады — всю свою 3-ю ударную армию. Вышибленный из Киева войсками белого генерала Бредова 31 августа 1919 года, Петлюра тоже рвался теперь со своей недобитой армией в столицу Украины. У Пилсудского же были свои расчеты. Он разрешил включить в состав ударной армии лишь одну петлюровскую дивизию. Пропагандисты интервентов изображали дело так: 6-я стрелецкая дивизия генерала Безручко идет, дескать, освобождать от большевиков свою столицу, а поляки любезно согласились помочь в этом украинскому генералу. Головной атаман пан Петлюра в своем манифесте к украинскому народу от 27 апреля 1920 года явную агрессию Пилсудского также расценивал как «братскую помощь многострадальной Украине».

Не один Петлюра возлагал в те дни большие надежды на Пилсудского. Вся контрреволюция — и украинская, и белорусская, и русская — полагалась на помощь с берегов Вислы. Писатели-эмигранты Мережковский, Зинаида Гиппиус, Философов страстно призывали Пилсудского «разрушить царство анархии, спасти Россию от большевиков».

С юга операцию ударных сил Пилсудского обеспечивали три армии. Вторая (три дивизии) наступала на Белую Церковь — Канев, шестая (две дивизии) — на Умань — Черкассы и петлюровская (около пяти дивизий) заслоняла фланги 6-й польской армии от ударов красных со стороны Одессы.