Память об этом накладывала отпечаток на все ее взаимоотношения с людьми. Иногда она флиртовала, удовлетворяла свои потребности, когда становилось невмоготу, но никогда она не позволяла себе роскоши глубокой привязанности. До появления Марти она осаживала своих незадачливых поклонников без колебаний, но Марти… Великолепный, страстный, нежный Марти, с потрясающим чувством юмора и подлинной отвагой — перед ним она не устояла. Она влюбилась, не отдавая себе отчета, что назад пути нет. Но она не просто полюбила его — она ему доверяла! Ни с одним мужчиной она не чувствовала себя так спокойно, как за каменной стеной. «Боже мой, какое сладостное чувство! — восхищалась про себя Джейми. — Я давным-давно забыла, как это бывает!»

Она накрыла маленький столик в «столовой», занимавшей в гостиной угол, вынула кружевную скатерть, доставшуюся ей от покойной бабушки, серебро и фарфор, которые купила на аукционе в Коннектикуте. Убедившись, что стол в полном порядке, она отправилась на кухню проверить цыпленка. Дома они, как правило, не ужинали, хотя почти каждую ночь проводили вместе, — у нее или у него. Но сегодня ей хотелось, чтобы все было по-другому. Сегодня она хотела провести с ним наедине весь вечер. Завтра она улетала в командировку в Чили, и поэтому этот вечер казался ей особенным.

Она пошла в спальню переодеться — надела темно-зеленую, как хвойный лес, шелковую блузку с широким отложным воротником и черные шелковые брюки. К украшениям, которые она носила обычно, добавила подвеску — тяжелый золотой самородок в простой оправе и широкий золотой браслет. Подкрасившись совсем чуть-чуть, она распустила тяжелую копну своих переливающихся рыже-каштановых волос по плечам, как это нравилось Марти, и не без удовольствия посмотрела на свое отражение в зеркале.

Марти был, как всегда, точен.

— Я не опоздал? — спросил он, ровно в половине восьмого появляясь в дверях ее квартиры с бутылкой вина и цветами в шуршащей зеленой бумаге.

— Как раз вовремя, мистер Новости! — Джейми радостно чмокнула его в щеку. — Двадцатисекундная готовность! — И она унесла его подношения в кухню.

Брови его удивленно взлетели.

— Разве у тебя есть видеокамера?

Она вернулась, загадочно улыбаясь:

— В спальне.

Он хмыкнул.

— Бесстыдница, — сказал он, заключая ее в свои объятия. — Но я всегда был в душе эксгибиционистом, знаешь?

Руки ее сомкнулись у него на спине.

— Я это подозревала.

— Ты намекаешь на нашу прогулку в парке? — Он обвел языком линию ее пухлых губ.

— Ну да — и еще в галерее. — Она поцеловала его в подбородок. — И на смотровой площадке Центра мировой торговли. — Она поцеловала его в губы. — И в опере. — Она поцеловала его в кончик носа. — И когда мы облетали статую Свободы. — Она ткнулась губами ему в переносицу. — Я уж не говорю о том, что ты вытворял на эскалаторе в «Мейсисе». Мистер, я думаю, скоро дело дойдет до прямого эфира!

Он самодовольно хмыкнул.

— Ну, раз ты этого хочешь, так тому и быть. — Он остановился и повел носом. — У тебя ничего не горит?

В ее глазах появился ужас:

— О Господи — цыпленок!

В спальне было темно. Джейми и Марти всю ночь предавались любовным утехам и сейчас лежали в объятиях друг друга. Она провела указательным пальцем по его профилю.

— Бедный ребенок, — шутливо посмеиваясь, сказала она. — Совсем устал.

Он поднял веки — единственное, чем он мог шевелить.

— Похоже, ты нет?

— Ни чуточки, — лихо ответила она.

Он раздраженно рыкнул.

— В чем дело, Кэнтрелл? — Ей определенно хотелось его поддразнить. — Не заводится?

— Знаешь, моя милая, я пришел сегодня с единственной целью — уговорить тебя выйти за меня замуж, — начал он слабым голосом. — Но боюсь, таким стариканам, как я, эта квартира не сдается.

Она села и внимательно посмотрела на него.

— Ты делаешь мне предложение?

— Можешь считать и так.

Ее улыбка тут же испарилась. Предложение руки и сердца — такую возможность она как-то не учла.

— Ты явно не в восторге, — заметил Марти. — Означает ли это отказ?

Она покачала головой.

— Прости, я удивлена, вот и все.

Он поднялся и оперся на локоть.

— Только не говори, что ты эмансипированная женщина и что мужчина тебе нужен только для удовлетворения естественных потребностей. — Другой рукой он взъерошил копну ее волос. — Ну, я угадал, признайся!

«Ты даже не знаешь, как ты близок и истине, вернее к тому, что было истиной последние насколько лет», — мрачно подумала Джейми.

— Нет, — спокойно произнесла она. — Дело не в этом.

— Тогда, значит, дело во мне, — сказал он. Чтобы как-то разрядить возникшее напряжение, он поднял руку и шутливо принюхался: — Может быть, я пользуюсь неподходящими дезодорантами? Или плохо чищу зубы?

Она даже не улыбнулась.

— Дело не в тебе…

Он молча глядел на нее.

— Значит, ты просто не хочешь выходить за меня замуж, — наконец мрачно заключил он. — Так?

— Да нет! — быстро заговорила она. — Дело во мне, Марти. Я никогда ни к кому не могла привязаться. — Она беспомощно пожала плечами. — Но ты не поймешь.

— А ты расскажи, — попросил он.

Какое-то время она колебалась.

— Боюсь, — вдруг тихо сказала она, отводя глаза.

— Чего? — нежно спросил он.

— Боюсь привязаться слишком сильно, — произнесла она почти одними губами. — Чтобы опять не испытать боли.

— Боли? — Он потянулся к ней и ласково дотронулся до ее лица. — Но кто обидел тебя?

Она отрицательно покачала головой.

— Мне тяжело говорить об этом, Марти. Пока.

Но он не отступал.

— Я бы с радостью помог тебе, — если ты позволишь.

Ей хотелось рассказать, поделиться с ним своими страхами, но что-то удерживало ее. Никогда и ни с кем она не обсуждала своих проблем. Познав муки и страдания, Джейми решила раз и навсегда оградить себя от новых душевных ран. И все же…

— Мои мать… и отец, — выдавила она наконец, удивляясь тому, что произнесла эти слова.

— Но как могли они обидеть тебя?

— Они бросили меня. Исчезли вдруг и навсегда. — Голос ее запинался. — Мама покончила с собой, когда мне было всего шесть лет. Отец занимался бизнесом, все время был в разъездах. Однажды он уехал, и больше я его не видела. — Джейми не предполагала, что слова потекут сами собой и столько лет ото всех скрываемые чувства внезапно вырвутся наружу. Она рассказала ему все, — свои переживания и сомнения — любила ли ее мать, историю с отцом, короче все. Марти прижал ее к себе крепче, гладил ее волосы и уверял, что любит ее и никогда не оставит.

Наутро он предложил ей заняться расследованием фактов, окружавших таинственное исчезновение ее отца.

— Ты же сама говоришь, что никогда не верила в его смерть, — напомнил он. — Так попытайся тем или иным путем докопаться до истины.

— Но как? — неуверенно спросила она.

Он покровительственно улыбнулся:

— Но ведь ты журналист. Используй свои каналы.

Она на минуту задумалась.

— Так ты считаешь, это возможно…

— Я думаю, — прищурился Марти, — единственное, чего прессе не удалось разузнать, — это того, что случилось с Джимми Хофой.

Нью-Йорк, апрель 1985 года

Джейми стояла напротив фирмы О’Доннелл-Колби на Уоллстрит и, запрокинув голову, разглядывала двадцатисемиэтажное здание из стекла и стали, сверкающей колонной возносившейся к небу из скопления серых низких домов. Слепил глаза отблеск вечернего солнца. Ее отец уже не служил в фирме, когда построили это здание, хотя на фасаде висела табличка: 1974. Интересно, много ли осталось людей — если вообще осталось — из тех, с кем он работал.

Она вошла в холл. Впечатляет, подумала она, мельком оглядывая гигантские растения в горшках и окна от пола до потолка. В голове у нее родился замысловатый образ — как будто она, в своих коричневых брючках и длинном свитере цвета слоновой кости, словно рыба, попала из свободной стихии океана в аквариум. Но я тут не затем, чтобы очаровываться, рассудила Джейми. Здесь есть люди, обвинившие моего отца в растрате. Каблучки ее рыжевато-коричневых кожаных сапог процокали по блестящим черным с серым плитам вестибюля к лифтам. Там она надолго задержалась, отыскивая знакомые фамилии в списке сотрудников фирмы. Они работали в одно время с отцом, — обрадовалась она, записывая их имена в блокнот. Значит, у нее есть, по крайней мере, три возможности докопаться до истины — или хотя бы ухватиться за ниточку к ней.