Но самой лихой операцией Единорога во Франции был придуманный им способ проникновения во вражеские штабы с помощью пожарных. В то время пожарные части попали под юрисдикцию германских властей, и Линд дотошно выспрашивал Жюльена Армана, лидера французского Сопротивления (которого ради осуществления этого тоже еще надо было убедить согласиться на этот безумный план), о французских пожарных и о том, как они будут вести себя, чтобы не вызывать никаких подозрений. Только уверившись, что он просчитал все и никаких осложнений не предвидится, Линд приступил к осуществлению своего плана. Он брал маленькие зажигательные бомбы, служившие главной частью его уловки, и, разъезжая по городу, бросал одну из них в окно занятого нацистами здания. Вместе с группой вызванных пожарных Линд оказывался в здании и, пока те разматывали свои шланги, — хотя пожаров от зажигалок не было, — ухитрялся похитить важнейшие документы, до которых иначе ему никогда бы не добраться, и вовремя исчезал через окно или запасной выход. Гитлеровцы больше полугода потратили на разгадку этой шарады, но даже и тогда у них не было точных доказательств. Тем не менее всех пожарных арестовали и отправили на восточный фронт — разумеется, кроме одного, действительно ответственного за урон, нанесенный врагу.

Немцам так и не удалось установить личность этого мстителя; им казалось, что против них действует целая банда. Две версии, выработанные ими, лишь отдаленно походили на то, что происходило на самом деле. По одной из них диверсанты были из отряда «маки», объединившего французских патриотов; по другой ответственность за взрывы и кражи документов возлагалась на группу англо-американских шпионов. В глазах французов безымянный союзник рисовался народным героем, приходящим им на помощь в борьбе за победу над темными силами зла. Но даже для лондонских резидентов СУ — которые одни знали правду, — Единорог стал легендой. Неуловимый и могущественный, он, казалось, был способен вконец деморализовать и обессилить противника. Он доводил гитлеровцев до безумия — ведь они никогда не знали, откуда и куда будет нанесен следующий удар.

Руководители СУ могли только мечтать о том, чтобы таких людей было у них побольше.

— Мы внедрили своих двойных агентов в абвер, — объяснял Линд Жюльену Арману, — так что теперь они будут снабжать нас информацией несколько месяцев. Они дадут нам настолько точные данные, что Крауц нам поверит. И Гитлеру придется всерьез отнестись к донесениям, говорящим о том, что союзники начнут высадку десанта у Бордо.

— А откуда на самом деле начнется наступление? — поинтересовался Жюльен Арман.

— Из Нормандии. — Линд помолчал. — Так что, когда Гитлер сосредоточит свои силы на Атлантическом побережье, наши войска мощной волной накроют его со всеми его укреплениями с севера.

— Вы думаете, вторжение будет удачным? — Голос Армана звучал не совсем уверенно.

Линд усмехнулся.

— Не сомневаюсь. — Он скатал расстеленную на столе карту. — Это будет наш лучший удар — и, наверное, последний. Если союзники потерпят поражение, мы скоро все заговорим по-немецки, как фюрер.

— Те, кто выживет, — мрачно буркнул Арман.

В первую неделю июня 1944 года бойцы Сопротивления при поддержке войск союзников нанесли сильный удар по нацистам, чтобы, по возможности, вывести их из строя накануне высадки десанта. За семь дней — с тридцатого мая по пятое июня — отряды Сопротивления с помощью агентов разведки СУ уничтожили более восьмисот объектов стратегического назначения, включая поезда, грузовые составы и мосты на севере Франции. Они сделали все, что могли. Теперь им оставалось только ждать.

И молиться.

Утром шестого июня майор Фридрих Август барон фон дер Хайдте, командир шестой немецкой парашютной дивизии, дислоцированной в тридцати милях южнее Шербурга, увидел как будто приближение морского десанта, и когда он взобрался на колокольню церкви в деревушке Сент-Ком-дю-Мон, то обнаружил прямо перед собой корабли, заполонившие весь Ла-Манш, от побережья до самого горизонта. Немецкие войска были застигнуты врасплох, союзнические силы составляли пять тысяч транспортных судов, шестьсот боевых кораблей и десять тысяч самолетов, доставлявших десант к берегам Нормандии. Однако сильного огня не открывали. Мало кто знал, как на самом деле близка к провалу эта прекрасно подготовленная союзниками операция.

Нормандия стала одним из поворотных пунктов в войне. Меньше чем через год после нормандского десанта, седьмого мая 1945 года Германия безоговорочно капитулировала во французском Реймсе. Однако Соединенные Штаты продолжали отстаивать свои интересы в Тихом океане, и Линд был уверен, что скоро его и других разведчиков СУ перебазируют на Филиппины или другой аванпост в тихоокеанском бассейне, но этого не произошло. Шестого августа американцы сбросили первую атомную бомбу на Хиросиму; спустя три дня, девятого августа, вторая бомба была сброшена на Нагасаки. Разрушения в обоих городах описывались, как «опустошительные». Оружия такой разрушительной силы мир не знал.

Четырнадцатого августа на борту линкора «Миссури» генерал Дуглас Макартур подписал безоговорочную капитуляцию Японии. Когда эта новость разнеслась по миру, ей вначале не поверили. Затем на какое-то бесконечно долгое мгновение весь мир, казалось, затаил дыхание и молился. Тишину прорвало бурное, неистовое ликование. В Нью-Йорке и Лондоне толпы людей ринулись на улицы.

Война закончилась.

С окончанием войны СУ прикрыло свои операции, и Линд вернулся в Вашингтон безработным. Раньше он не особенно задумывался над тем, что будет с ним дальше, но теперь, когда наступил мир, отпала нужда и в разведчиках, вроде него, и потрясенный Линд осознал, что спрос на безработных шпионов невелик. По крайней мере, в его собственной стране. Разумеется, у него был диплом, который он успел получить как раз перед войной, столь резко переломившей его жизнь, но теперь он вовсе не был уверен, что сможет просидеть оставшиеся дни в какой-нибудь скучной конторе, отрабатывая положенные часы. Возможно, когда-нибудь, но не сейчас, когда он еще не остыл от напряженной схватки с немцами, где все решала изворотливость и смекалка, от нескольких лет, проведенных в оккупированной Франции, когда он все время ходил по краю пропасти. Ему нравилась такая жизнь, и понял он это только сейчас.

Как и многие американцы, сотрудничавшие с секретным управлением, Линд пришел в СУ с романтическими представлениями, что он борется за правое дело, что такие разведчики, как он, работают для того, чтобы изменить мир к лучшему. Хотя он и не был прекраснодушным идеалистом, как некоторые знакомые ему агенты, Линд тем не менее всегда считал себя патриотом. Он верил в американские идеалы и ценности. Но война основательно изменила взгляды тех, кто испытал все ее ужасы, ожесточила души. Для большинства из них война постепенно перестала быть ареной борьбы добра и зла — они просто должны были победить, чего бы это ни стоило. Победа — вот единственное, что имело смысл.

Для многих из них не было дороги назад.

За участие во французском Сопротивлении Линду вручили крест «За выдающиеся боевые заслуги». В тот день он впервые осознал, как много людей — состоятельных, влиятельных людей — готовы были жизнь положить за свою страну. Там были и отпрыски известных фамилий, вроде Квентина Рузвельта, внука самого Тедди, служившего особым представителем у Чан Кайши; звезды кино вроде Стерлинга Хейдена — как и Джон Гамильтон, он переправлял оружие югославским партизанам; были люди самых необычных профессий и свойств, вроде голливудского карлика Рене Дюссака по прозвищу Человек-муха, который сражался во французском Сопротивлении.

— Похоже, я в отличной компании, — тихонько шепнул Линд подошедшему к нему Гарри Уорнеру.

— Ты был одним из самых ценных наших агентов во Франции, — взглянул на него Уорнер. — Возможно, самым ценным.