— Папочка — нет! — застонала она, просыпаясь в слезах. — Нет! — Она села на постели, дрожа и всхлипывая. — Не-е-ет!..

Николас вскочил с постели, разбуженный стонами и плачем Джейми, и, не обращая внимания на то, что на нем было лишь нижнее белье, пулей влетел в спальню и почти упал в кровать, обнимая Джейми и прижимая ее к себе.

— О Господи, — прошептал он, чувствуя, как она дрожит. — Что случилось?

— Это ужасно… — задыхалась она, — совсем как наяву…

— Тебе приснился сон, — успокаивал он, нежно поглаживая ее по волосам. — Дурной сон — и все.

— Не уходи, — попросила она жалобно, цепляясь за него, — не отпускай меня…

Ее слезы орошали его кожу. Мягкая, нежная, желанная, она была так близко. Дрожа, она прижималась к нему всем телом, и он чувствовал сквозь тонкую ночную рубашку ее трепещущую грудь, его будоражил тонкий аромат ее духов. И хотя он призывал себя к выдержке, он возбуждался с каждым мигом все сильнее. Не сейчас, твердил он себе с укоризной. Не сейчас… Она сейчас так беззащитна, и он, кажется, никогда не хотел ее больше, и все же…

— Останься, — прошептала она, заглядывая ему в глаза, — иди ко мне.

Взглянув на нее, он приложил палец к губам.

— Шшш… Ты расстроена, ты сама не знаешь, что говоришь.

— Нет, знаю, — возразила она. — Я хочу, чтобы ты был со мной. Мне это необходимо!

Он уговаривал себя, что это особый случай, что она слишком напугана и хочет, чтобы он побыл с ней, что он может оставаться в ее постели безо всяких любовных намерений, но в конце концов желание возобладало над здравым смыслом. Слегка приподняв ее над подушкой, он поцеловал ее долгим, глубоким поцелуем, поглаживая ее грудь. Не в силах больше владеть собой, он снял с нее рубашку одним быстрым мягким движением и откинул ее в сторону, дыхание его прерывалось — как она была хороша! Жадно целуя ее, он опустил ее на подушку, поддерживая одной рукой. Обняв его за шею, она отвечала ему со страстностью, удивившей и обрадовавшей его. Она ласково помогла ему раздеться. Ее рука скользила все ниже, все настойчивее, а он, положив голову ей на грудь, губами и языком ласкал ее соски, наливавшиеся от каждого его поцелуя, и от каждого его поцелуя словно волны проходили по ее телу. Наконец он взял ее, успев лишь подумать о том, как он любит ее, как она дорога ему и как долго он ее ждал.

— Я люблю тебя, моя сумасшедшая женщина, — хрипло прошептал он потом, не выпуская ее из своих крепких объятий.

— Я тоже тебя люблю, — призналась наконец она и ему, и самой себе.

— Как я хочу тебя! — твердил он. — Не только сейчас, сию минуту, всегда…

— Я не могу тебе ничего обещать, — выдавила она нехотя.

Только на сегодня она целиком принадлежала ему.

Напевая себе под нос какую-то веселую мелодию, Николас направился в ванную и стал под душ. Ночь с Джейми превзошла все его самые смелые эротические фантазии. Даже в ее нынешнем состоянии она была такой же страстной и неутомимой, как во всем, что она делала. Он предполагал это, и все же был поражен и обрадован. Но чувствовал он себя счастливым не только поэтому. Ощущение счастья давала ему любовь, которую они пробудили друг в друге и которая вспыхнула так же ослепительно и внезапно, как и связавший их случай. Никогда прежде он никого так не любил и, собственно, не представлял, что способен на такое сильное чувство к женщине. Да, дорогая, твое безумие заразительно, думал он с улыбкой.

Горячие потоки воды, струящиеся по счастливо утомленному телу, снова разгорячили кровь в его жилах — или это сделали воспоминания о минувшей ночи? Ему стало совсем весело. Она призналась, что любит его, и он не мог не верить ей. В своей любви он был уверен и готов был взять на себя любые обязательства, прямо здесь и сейчас. Только бы она больше не отталкивала его. Признаваясь, что любит его, она добавила: «Ничего не обещаю». Но почему? Почему все нужно усложнять? Это не укладывалось в его голове. Теперь он знал только одно — он не отступится от нее, даже если очень постарается.

Отныне он с ней и душой, и телом.

Джейми лежала в постели — простыня едва прикрывала ее до пояса — и невидящими глазами смотрела в потолок. Ночь рисовалась ей в разном свете. Нет, она совсем не сожалела о том, что произошло, хотя сейчас уже с трудом понимала, как она могла потерять контроль над собой.

Она знала, что Николас любит ее. Господи, да ведь он так часто твердил мне об этом, думала она смущенно. Теперь она знала, что и сама любит его, но счастливой себя не чувствовала. Любовь для нее была непозволительной роскошью. И сейчас, и в будущем, быть может, тоже. Любовь в представлении Джейми сковывала любящих цепями, за любовь приходилось расплачиваться — и одного раза с нее было довольно. Ни в коем случае ей не хотелось причинить ему боль.

И себе тоже.

— Давай поженимся, — предложил Николас.

— Давай не будем об этом, хорошо? — твердо сказала Джейми, надевая сапоги.

Он надел рубашку.

— Все цепляешься за свою независимость? — Он старался, чтобы голос его звучал бодрее, но пальцы не справлялись с пуговицами.

— Как я могу сейчас строить какие-то планы, — ответила она, откидывая волосы назад.

— Пока не найдешь своего отца? — закончил он, с трудом сдерживая переполнявшую его горечь.

Избегая смотреть на него, она кивнула.

— А вдруг это ужасная ошибка? — Он повернулся к ней и пытался поймать ее взгляд. — А вдруг, кроме спрятанных в чулане скелетов, ты ничего не найдешь — даже если он и не изменник? Может быть, все-таки лучше ничего не знать?

— Нет, не лучше, — уверенно возразила она. — Иначе я буду мучиться до конца своих дней и просто свихнусь. А что бы я ни узнала — хорошее или дурное — я с этим справлюсь.

— Значит, ты стоишь на своем?

— Иначе не могу.

Николас молча смотрел, как она причесывается перед зеркалом, понимая, что ему не удастся ее разубедить. От своей цели она не откажется. И если он собирается связать с ней свою жизнь, ему придется смириться. И не только смириться, но помочь ей изо всех сил и от всего сердца.

Только так смогут они соединить свои жизни.

«9 января 1986 года в один из баров Глифады, Греция, была брошена бомба. Среди прочих жертвой взрыва стал американский офицер, завсегдатай бара». Когда Джейми натолкнулась на это сообщение в газете, она вспомнила свой разговор с Жюльеном Арманом. Неужели он прав и отец занимается борьбой с терроризмом?

А если это так, не мог ли он быть сейчас в Греции?

Вашингтон

— Она уже вышла из больницы? — задал вопрос всезнающий Гарри Уорнер.

— И вернулась в Париж, — услышал он в ответ. — Живет у Кендэлла.

— Интересно, — задумчиво протянул Уорнер. — И вскоре после этого он вышел в отставку, бросил карьеру дипломата.

— Но перед этим он поспешно наводил кучу справок.

— Вот это зря, — угрюмо подытожил Уорнер. — Ну, а что Форрестер?

— Раздражен… но взял продолжительный отпуск.

— Больше у него не возникало желания переговорить с дочкой Линда?

— Если и возникало, он же все равно не скажет.

— Ладно. Держи меня в курсе.

Джейми стояла на мосту Александра Третьего, пристально вглядываясь в воды Сены, как будто искала на ее дне что-то очень важное. На самом-то деле, ее вовсе не интересовала Сена — она ушла в прошлое.

— Что такое единорог, папочка?

— Это мифическое существо, конь с длинным острым рогом на лбу, — ответил он.

Джейми оставался один месяц до восьми лет. Вместе с отцом она провела целый день на Манхэттене. Они пообедали в маленьком итальянском ресторанчике и прогуливались по Мэдисон-авеню, разглядывая витрины. В одной из них стояла картина: на залитой лунным светом поляне белый гордый единорог с золотым рогом.