Фрэн заказала порцию потрясающего бананового мороженого с вишнями, орехами и целой шапкой взбитых сливок на верхушке. Усевшись в одиночестве за маленький столик у окна, она подумала, что вот это удовольствие осталось в далеком детстве. Тогда она была избалованной дочкой богатых родителей, выросшей на Манхэттене принцессой, все капризы и прихоти которой тотчас исполнялись. Она вспомнила, как отец частенько брал их с Кейт и вел сначала в «Мейсис», где покупал им все, чего они только ни желали, а потом в «Шрафт», где позволял заказывать все, что угодно. Но они всегда заказывали одно и то же — банановое мороженое, и объедались им так, что чуть не лопались. «Не слишком усердствуйте, — останавливал их отец, — а не то так растолстеете, что я вряд ли найду для вас подходящих принцев». Конечно же, он шутил, но, когда она встретила Джима, Фрэн показалось, что сбываются ее детские мечты. Он виделся ей воплощением ее девичьих грез: красивый, обаятельный, остроумный и такой романтичный. Она была ослеплена, буквально сражена наповал в тот субботний вечер в загородном клубе «У Лесного озера». Она влюбилась в него так сильно, что ей и в голову не приходило, что жизнь с ним не может быть прекрасной. Она и была прекрасна поначалу, грустно подумала Фрэн.

Она долго не могла разобраться, что же в его поведении заставляет ее предполагать, что на самом деле он вовсе не любит ее. Но сегодня в клинике доктора Эллермана… Признавшись гинекологу, что она ничего не знает о семье своего мужа, Фрэн поняла, что Линд никогда не был с ней откровенен, никогда не пытался поделиться с ней чем-то сокровенным, никогда не рассказывал ей ни о своей семье, ни о своем детстве, ни о своих мечтах и надеждах, никогда не позволял заглянуть себе в душу. Доскребывая ложечкой остатки мороженого, Фрэн почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Так вот оно что. Он был отличным мужем — но только внешне. Он говорил все необходимые слова и поступал, как следует поступать любящему мужу. Он был заботливым и внимательным, засыпал ее подарками и интересовался ее делами — но только внешне, внешне. Все это было чистой показухой.

Джим дал ей все, чего она ожидала, кроме самого важного и ценного: самого себя.

Линд позвонил Фрэн в среду вечером из Цюриха.

— Я приеду через несколько дней, — сказал он, — ситуация немного осложнилась.

«У него всегда все осложняется», — подумала она.

— Прекрасно, дорогой, — произнесла она ровным голосом. — Я понимаю.

— У тебя все хорошо, Фрэн? — спросил он. Было плохо слышно, она едва разбирала слова.

— Все отлично, — ответила она. — Завтра я иду к доктору Эллерману, я сдала анализы — так, ничего особенного, — и завтра он должен сказать мне результаты. Похоже, я слегка приболела.

— Ну, ты только береги себя. Если не сможешь приехать в аэропорт встретить меня, я возьму такси, — предложил он.

— Ну что ты, конечно же, к тому времени все обойдется, — заверила она. — Пожалуйста, не беспокойся.

— Но как же я могу не беспокоиться, Фрэнни? — удивился он. — Обещай мне, что как только повесишь трубку, сразу ляжешь спать, ладно? Ты сегодня на себя не похожа.

— Просто я устала, — сказала она. — Думаю, мне действительно надо лечь. Похоже, что сегодня я усну сразу, так я устала.

— Ну и отлично. Значит, до понедельника. Береги себя, ладно?

— Хорошо, — пообещала она.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, Джим.

Она медленно повесила трубку и поднялась в спальню. И пока она сидела у туалетного столика, расчесывая на ночь волосы, его слова эхом отдавались у нее в голове. «Я люблю тебя… я люблю тебя… я люблю тебя…» Как часто он повторял эти слова! Как часто он улыбался ей и твердил, что она все для него!

Она взглянула на фотографию, стоящую у зеркала, — Джим, счастливый, улыбающийся, в день свадьбы. «Что же ты хочешь от меня на самом деле, Джим? — думала она сейчас. — О чем же ты на самом деле думаешь, глядя на меня?»

Четверг тянулся так медленно, что Фрэн он казался нескончаемым. Уже к двум часам она была так взвинчена, что больше не в силах была ждать и позвонила доктору Эллерману. Ее попросили подождать, и минуты ожидания были, как вечность. Молоденькая ассистентка доктора представлялась сейчас Фрэн зловредной, неприятной особой…

Наконец доктор взял трубку.

— Здравствуйте, миссис Линд, — радостно приветствовал он ее. — Как вы себя чувствуете?

— Кошмарно, — призналась она. — Вы получили результаты анализов?

— А вот они как раз у меня здесь, я держу их в руке, — сообщил он. — Но я же сказал вам еще во вторник, что ничего страшного нет.

— Вы сказали, что наверное нет ничего страшного, — поправила она.

— И я был прав, — ответил он весело. — То, что вас беспокоит, это весьма естественное состояние для такой цветущей молодой женщины, как вы. Миссис Линд, у вас будет ребенок.

Нью-Йорк, май 1956 года

Глядя, как его дочь пересекает зал ресторана, Гаррисон Колби вспомнил про их последний совместный ленч и поморщился при мысли, что Фрэн вновь будет давить на него, жаловаться на Джима Линда, что он чаще бывает за границей, чем в собственном доме. Но Фрэн благоразумна, рано или поздно она поймет, что значит быть женой бизнесмена; да и мать должна была повлиять на нее — так он, по крайней мере, думал. И все же Фрэн так безрассудно и упрямо стоит на своем, требуя разгрузить Джима, что Колби не могло это не беспокоить, ее состояние по-настоящему его волновало.

Он поднялся, когда она подошла. Выглядела Фрэн прекрасно, куда лучше, чем обычно, можно сказать, сияла. На ней был элегантный белый костюм и белая шляпа с широкими полями, золотистые волосы были собраны сзади в тяжелый пучок; подкрашена она была лишь слегка, и это только подчеркивало ее привлекательность, из драгоценностей на ней была лишь скромная нитка бирманского жемчуга, которую он когда-то подарил ей. Прежде чем сесть, она ласково обняла его.

— Спасибо, папа, что ты сразу согласился встретиться со мной, — сказала она. — Я ведь знаю, как ты занят.

Он тоже сел, улыбаясь.

— Для того, чтобы пообедать с тобой, у меня всегда найдется время, ты же знаешь.

— На прошлой неделе я получила длиннющее письмо от Кейт, — сказала она.

— Правда? — Брови его высоко поднялись. — Она все еще в Европе?

— Да, — кивнула Фрэн, — но скоро собирается вернуться.

— Я за нее тревожусь, — признался Колби.

Фрэн удивилась:

— Но почему? Ведь она уже взрослая!

— Я-то надеялся, что она наконец угомонится и выйдет замуж, — нахмурился Колби, — но она, похоже, сопротивляется этому изо всех сил.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь, — возразила Фрэн.

— Возможно, конечно, но что-то здесь не то.

— А от Джима у тебя нет вестей? — спросила она.

— Представь себе, есть. Он сказал, что не смог тебе дозвониться, — объяснил Колби. — Ты ходила за покупками?

Она покачала головой:

— Я была у доктора.

— Разве ты нездорова?

— Нет, у меня все прекрасно, лучше быть и не может. Так, обычный осмотр.

Подошел официант, и Колби попросил еще мартини — один стакан он уже выпил, дожидаясь Фрэн. Но Фрэн от аперитива отказалась.

— А как же дайкири? — удивленно переспросил ее отец.

— Вряд ли мне сейчас стоит его пить. — Фрэн помедлила. — Потому я и хотела видеть тебя, папа. У меня будет ребенок.

Колби смотрел на нее с явным недоверием:

— Ты и вправду беременна? Солнышко, да это же прекрасно! А Джим уже знает?

Она отрицательно покачала головой:

— Я и хотела у тебя узнать, что ты знаешь о Джиме. Когда он собирается вернуться домой? — Какое-то время она колебалась, потом все же сказала: — Конечно, его не было всего четыре недели, но для меня они тянулись, как долгие-предолгие месяцы. И он опять не вернулся к нашей годовщине — это после всех моих приготовлений! — он отправился из Парижа в Лондон. Ах, папа, я знаю, что это необходимо, но я не могу, не могу смириться с этим. Вот теперь он должен стать отцом — а он даже не знает об этом. И я иногда думаю — да увидит ли он своего ребенка до того, как тот окончит колледж?