«Папочка, — думала она печально, — наверное, ты умер, наверное, они все же сказали мне правду, потому что я знаю, ты не мог бы оставить меня так надолго, если бы был жив. Если бы ты мог вернуться… Я уверена, ты вернулся бы».

Даже теперь, двенадцать лет спустя, боль, которая пронзала Джейми при мысли, что отца больше нет, была такой же острой, как в то страшное декабрьское утро, когда Элис и Джозеф Харкорт приехали за ней в «Браер Ридж». Ей никогда не забыть тот день.

— Вы врете! — кричала Джейми. — Мой папа не умер, не умер!

Женщина, заявившая, что она ее тетя, странная, чужая женщина, которую она никогда раньше не видела и о которой отец никогда не рассказывал, подошла к ней, но Джейми резко отпрянула.

— Я знаю, какое это для тебя потрясение, детка, — терпеливо объясняла ей незнакомка, — но я говорю правду. Твой отец погиб, как мне ни прискорбно говорить тебе об этом…

— Нет! — Джейми повернулась и выскочила из комнаты прежде, чем ее остановили. Она добежала до ванной в конце коридора, отпихнула стоявших на ее пути двух учениц, влетела в одну из кабинок и упала на колени. Ее неудержимо рвало, буквально выворачивало наизнанку, и она все стояла на коленях, обхватив руками холодный фаянсовый унитаз.

— Джейми…

Голос за спиной, казалось, доносился из Бог знает какой дали. На ее плече лежала рука Аниты Рейни.

— Уходите, — простонала она, рыдая, — оставьте меня одну…

— Прости меня, Джейми, — ласково сказала мисс Рейни.

— Он не умер! — упрямо твердила Джейми. — Я знаю, он не умер!

— Понимаю, что ты должна сейчас чувствовать…

— Да нет же! Ничего вы не понимаете! — Джейми все еще стояла на коленях и держалась за унитаз, как за своего единственного союзника.

— Нужно подняться наверх, Джейми. Ты соберешь вещи…

— Никуда я с ними не поеду, — помотала она головой.

— Поедешь. Это твои тетя и дядя, твои официальные опекуны.

— Да мне все равно, кто они. Я их не знаю и никуда с ними не поеду.

Но ей пришлось поехать с ними. Какой потерянной, испуганной и одинокой она чувствовала себя тогда! Смерть матери она перенесла легче, хотя достаточно болезненно. Но ведь на самом деле мать она потеряла задолго до ее смерти. Только много позже Джейми поняла, что всегда жила с ощущением, будто у нее нет матери. Фрэн отказалась от нее, но она не чувствовала себя нелюбимой и нежеланной, отец сполна возмещал ей все то, чего не умела или не хотела дать ей мать. Потеря отца была для нее сокрушительным ударом.

Слеза выкатилась из уголка глаза и поползла по щеке. Джейми продолжала идти, время от времени откидывая со лба волосы, лицо заледенело от холодного ветра, дующего с залива. Небо затянули тучи, накрапывал дождь. Дождь. Он шел и в тот день, когда Элис сообщила ей обо отце…

— Как дела в Принстоне? — спросил Джозеф Харкорт за ужином.

Когда Джейми приехала домой на весенние каникулы, ее дядя был в очередной раз в Вашингтоне по своим таинственным делам и вернулся только сегодня.

— Обычно, — отвечала Джейми, протягивая руку за хлебом. — Экзамены были кошмарными, но, кажется, я дешево отделалась.

Харкорт улыбнулся.

— Ты всегда рассказываешь об экзаменах так, будто только чудо спасло тебя от провала, — ласково упрекнул он ее, прекрасно зная, что Джейми одна из лучших студенток.

Джейми скорчила гримасу:

— Скажи лучше, чтобы я поставила пару свечек в благодарность за то, что проскочила последние две недели. — Хотя Джейми с детства не ходила в церковь — ее отец лишь уступил теще, настаивавшей на крещении ребенка, — но в затруднительных случаях Джейми, не стесняясь, прибегала к католическим обрядам.

— Да полно, Джейми, — подала голос Элис. — Не может быть, чтобы все было так плохо.

— Хуже некуда, — уверяла Джейми, накидываясь на еду с таким видом, как будто две недели не видела нормальной пищи. — А математика для меня — вообще сущая мука, и с чего взяли, что она может пригодиться на что-нибудь в жизни?

— Тебя это удивляет? — забавляясь, спросил Джозеф.

— Еще как! — Джейми надкусила ломтик хлеба и задумчиво жевала его.

— А ты уже решила, чем займешься после окончания? — Небрежно поинтересовалась Элис.

Джейми покраснела.

— Думаю, я смогла бы получить работу фотожурналиста в одной из манхэттенских газет, — сказала она, вытирая салфеткой уголки рта. — В «Тайм» или «Ньюсуик» — ведь у меня будет диплом журналиста, а фотографирую я классно, это все говорят. Так что газета за одно жалованье получит двух работников.

— Тебе стоит изложить это в резюме, — посоветовал Харкорт.

— Какое такое резюме? — поморщилась Джейми. — Я их сроду не писала. И что, его нужно будет всучить какому-нибудь редактору?

Харкорт отложил вилку.

— Может, я помогу? — предложил он. — Я кое-кого знаю среди издателей.

— Ой, как было бы здорово, Джо! — воскликнула Джейми. Она давным-давно не называла этих людей дядей и тетей и так и не сумела расположиться к Элис, но искренне полюбила Джозефа Харкорта и всегда готова была прислушаться к его советам или принять от него помощь. То, что у армейского офицера есть знакомства в сферах далеких от военной, не казалось ей странным, но она особенно над этим не задумывалась. Вскочив со стула, она обежала стол и заключила Джозефа в объятия: — Спасибо! Ты просто чудо!

Когда Джейми уже поднималась по ступенькам к себе наверх, Элис заметила с понимающей улыбкой:

— Ты к ней по-настоящему привязался, правда? — И это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Она мне как дочка, — голос его дрогнул от нежности. — Думаю, Джим гордился бы ею, если бы увидел ее сейчас.

Элис помялась.

— Ты жалеешь, что у нас не было своих детей? — спросила она. Ее бесплодие принесло им массу огорчений в первые годы их семейной жизни.

Он тяжело вздохнул и помолчал.

— И да, и нет, — ответил он наконец. — Наверное, при других обстоятельствах из нас получились бы неплохие родители.

— При чем тут обстоятельства? — спросила его жена.

Харкорт качнул головой.

— Посмотри на Джима и Джейми, — коротко ответил он.

Темный, грязный чердак был завален коробками, ящиками и пыльными связками старых, давно заброшенных книг. Джейми, спотыкаясь, искала среди этого хлама альбомы с семейными фотографиями — она помнила, что они должны быть где-то здесь. В последнее время собственная родословная — и по линии Линдов, и по линии Колби — сильно занимала ее. Она старалась уверить себя, что ею движет заурядное любопытство, но на самом деле неосознанно искала то, к чему могла бы прилепиться душою, какой-нибудь талисман, который она всегда бы хранила при себе. Родителей она лишилась давно; несколько лет назад умерла бабушка, а страдавший сердечными приступами дед едва ли помнил о ее существовании. Тетя Кейт по-прежнему жила в Вашингтоне, где ее муж занимал видное положение и, кажется, собирался баллотироваться в президенты. По линии отца Джейми и вовсе никого не знала — за исключением, разумеется, Элис и Джозефа, и рассчитывала что-то разузнать из старых альбомов, найти в них какой-то ключ. К ее удивлению, никто не изъявлял желания поговорить с ней на эти темы.

Она примостилась в ветхом кресле у маленького, круглого окошка, похожего на иллюминатор, и открыла первый попавшийся чемодан. Какая разница, с чего начать! Чемодан был доверху набит письмами и фотографиями, такими старыми, что они пожелтели и порвались на уголках и сгибах. Джейми вытащила толстую пачку, разложила у себя на коленях и стала осторожно разбирать. «Боже, до чего ж они древние!» — подумала она; это и смущало ее, и забавляло. Некоторые были датированы концом 30-х — началом 40-х годов. Здесь были письма, которые ее мать получала от родственников, когда училась в Вассаре; письма, которые ее мать писала ее отцу, когда он был в отъезде, но которые никогда не отправляла. Фотографии ее матери, бабушки с дедушкой, тети Кейт. Несколько снимков ее отца, почти коричневых от времени, — высокий, подтянутый военный с интересным, но неулыбчивым лицом. На обороте были даты — самый конец войны…