– Ладно, – огрызнулась я. – Больше такое не повторится. И отстаньте от меня наконец, у меня куча дел.

Я потопала наверх. Из гостиной все еще доносился храп Элины. Я прошла на кухню, сварила кофе, налила в чашку, взяла ее с собой в ванную и встала под душ. Я была полна решимости уйти как можно скорее – дела не ждут.

Выйдя из ванной, я пробежала к себе в спальню, натянула джинсы и белую рубашку и снова пошла на кухню – приготовить завтрак.

Элина сидела за кухонным столом в замызганном стеганом халате поверх ночной рубашки. Чашку с кофе она держала обеими руками, которые слегка дрожали.

– У тебя получается очень вкусный кофе, детка, совсем как у твоей мамы, – сказала она с явным желанием польстить.

Я открыла холодильник и стала извлекать то, что там было. Не густо…

– Спасибо, тетушка. К сожалению, не могу остаться поболтать с тобой. Поеду искать тебе пристанище.

– Не надо так суетиться, Вики, ох, извини, Виктория. Это вредно для сердца. И вообще, разреши мне остаться, хоть на несколько дней. Я еще не оправилась от шока. Этот пожар… все это так ужасно… Обещаю, не буду докучать тебе. И потом, я могла бы немного прибраться у тебя. Тебе же некогда, ты работаешь.

– Нет, Элина, ничего не выйдет. Ты здесь не останешься ни на одну ночь, – произнесла я так твердо, как только могла.

Ее лицо сморщилось.

– За что ты меня ненавидишь, детка? Я ведь родная сестра твоего отца. Родные должны держаться вместе, разве не так?

– У меня нет к тебе ненависти, Элина. Я просто не хочу ни с кем жить вместе. А с тобой мы просто несовместимы. Уверена, Тони сказал бы то же самое, будь он сейчас жив.

Тут я вспомнила один очень неприятный эпизод. Однажды, много лет назад, тетушка объявила, что хочет жить самостоятельно, и переехала от бабушки в свою собственную квартиру. Очень скоро, однако, она обнаружила, что одиночество ей в тягость, и в один прекрасный день, в субботу, заявилась к нам – мы жили тогда в Южном Чикаго. Она прожила у нас три дня. А потом… потом мой Отец, хоть и не такой импульсивный и взрывной, как мама, а напротив, очень терпимый и добрый, не выдержал. Однажды он пришел с дежурства и увидел ее, пьяную до бесчувствия. Она спала на кухонном столе. Отец отправил ее в вытрезвитель, а потом, когда ее выпустили, целых шесть месяцев с ней не разговаривал.

Элина, похоже, вспомнила то же самое. Лицо ее еще больше вытянулось, во взгляде появилось что-то жалкое. Но сейчас она выглядела более естественно, чем минуту назад.

Я положила руку ей на плечо.

– Сделать тебе яйцо всмятку?

Она не ответила, только покачала головой, наблюдая, как я намазываю гренок анчоусной пастой. Боясь поддаться жалости, я быстро съела его и убежала.

Было уже половина десятого. Утренний поток транспорта шел на убыль, я сравнительно легко проехала через Белмонт и выехала на главную магистраль. Правда, потом, ближе к Лупу, начался участок, где шли строительные работы, и движение застопорилось. Стал скапливаться транспорт. Проезжая отрезок между Эйзенхауэр и Тридцать первой улицей – на мой взгляд, самая перегруженная в мире восьмирядная полоса, – я увидела, что он буквально запружен машинами – образовалась гигантская пробка. Улочки, ведущие на юг, вообще были перекрыты из-за ремонтных работ, а здесь десятки машин пытались маневрировать между ремонтными заграждениями. Моя малолитражка, пробираясь по дороге, опоясывающей стройку, оказалась зажатой между двумя шеститонками. Справа весь асфальт был снесен, виднелись оголенные крепежные конструкции, похожие на змеиное гнездо: то там, то сям, казалось, поднимается голова, готовая укусить.

Поворота на Лейк-Шор-Драйв я вообще не заметила, пока не оказалась у заграждения, блокировавшего выезд. Из-за шеститонки, сидевшей у меня на хвосте, я даже не могла подать назад. Стиснув зубы, поехала вниз по Тридцать пятой, а потом свернула и боковыми улицами добралась до Сермак.

Убежище Элины, гостиница СРО [6], располагалось чуть севернее, на пересечении с Индианой. Если у меня и были какие-то сомнения в правдивости теткиного рассказа о пожаре и прочем, то теперь они развеялись в прах. «Копья Индианы» – дешевый приют на день или на месяц – присоединились к другим отжившим свой век зданиям на этой улице. Я припарковалась и пошла взглянуть на черный остов.

Я прошла к северному крылу здания и здесь обнаружила какого-то человека в спортивной куртке и пожарной каске. Копаясь в развалинах, он время от времени щипцами доставал что-то из золы и опускал в полиэтиленовый мешок, затем делал на нем отметку и, перед тем как повторить процедуру, бормотал что-то в карманный диктофон. Меня он заметил только тогда, когда, завидев что-то многообещающее, чуть изменил свой маршрут. Однако, прежде чем подойти, он положил очередной результат раскопок в пакет, пометил его и опять пробормотал что-то в диктофон.

– Что-нибудь потеряли? – спросил он очень доброжелательным тоном, хотя во взгляде его я заметила настороженность.

– Потеряла ночной сон. Один человек… моя родственница… жила здесь; она заявилась ко мне среди ночи.

Он поджал губы, видимо, обдумывая мои слова.

– Но в таком случае… что вы здесь делаете?

Я пожала плечами.

– Сама не знаю. Наверное, хотелось просто убедиться… увидеть собственными глазами. Убедиться, что гостиница в самом деле сгорела, прежде чем приниматься за поиски другого жилья для нее. А вы что здесь делаете? Можно подумать, что вы пытаетесь откопать какие-то ценности.

Он рассмеялся, лицо утратило настороженность.

– Знаете, в какой-то степени вы правы.

– Вы из пожарной охраны?

– Нет, из страховой компании.

Ах да, я так погрязла в выяснении отношений, что даже не поинтересовалась, от чего произошел пожар.

– Это поджог? – спросила я.

– Пока я просто собираю кое-какие образцы. Для нашей лаборатории.

Я улыбнулась ему.

– Правильно делаете, что не доверяете мне. Мало ли кто может бродить тут после этакого пожарища. Я – Виктория Варшавски, частный детектив. Иногда провожу расследования и для страховой компании «Аякс», когда не рыскаю по городу в поисках жилья для тетки.

Я достала из сумки визитную карточку и протянула ему. Он вытер бумажной салфеткой вымазанные сажей руки, и мы обменялись рукопожатием.

– Робин Бессинджер, – представился он. – Работаю в компании «Аякс», в отделе поджогов и мошенничеств. Знаете, я никогда о вас не слышал.

Это меня не удивило: в «Аяксе» шестьдесят тысяч служащих, работают по всему миру; никто не может знать всех. Я объяснила, что моя работа была связана с несколькими страховыми или перестраховочными исками, и назвала ему имена, которые он, по всей вероятности, мог знать. Тут он перестал сомневаться и заявил, что следы поджога налицо.

– Я мог бы показать вам место, где поджигатели вылили горючую смесь, но туда нельзя без каски; это в самом здании – опасно.

Я изобразила сожаление, что не могу воспользоваться его любезностью.

– А что, владелец отеля купил недавно дополнительную страховку? – спросила я. – Почему вы вообще заподозрили поджог?

Он покачал головой.

– Не знаю, я еще не видел его страхового полиса. Просто меня попросили заняться этим поскорее, пока не набежала толпа и не растащила все мои улики… Надеюсь, вашей родственнице удалось вынести свои вещи – здесь мало что уцелело.

Черт, а я даже не спросила у Элины, есть ли пострадавшие. Робин сообщил, что в случае, когда есть жертвы, делом занимается Управление по борьбе с преступностью совместно с Управлением по расследованию поджогов и взрывов.

– Кстати, без разрешения или специальных документов здесь нельзя парковаться. Жизнь показывает, что поджигатель нередко возвращается на место преступления – посмотреть, хорошо ли сделано дело. – Он помолчал. – Никто не погиб, хотя по крайней мере больше полудюжины постояльцев отправлены в клинику Майкла Риза с ожогами, у некоторых – проблемы с дыхательными органами, – сказал он. – Обычно поджигатели заранее убеждаются, что никто не пострадает, – известно, если нет смертельных случаев, пожар в таких трущобах, как эта, не привлечет особого внимания полиции. – Он взглянул на часы. – Пора возвращаться на работу. Надеюсь, вы найдете жилье для своей родственницы. Пока.