Он опять протер очки кончиком галстука.

– О, это сразило меня. Никто не любит проигрывать, и, Господь свидетель, вы не можете отказать этим парням в желании выиграть. Но в таком случае, как вы понимаете, компания прекрасно знала, что наш успех взорвет завод, ибо мы создадим прецедент. Каждый, кто когда-либо заболел или умер у них на производстве, получит право вновь напомнить о себе, затребовав выплаты.

Он замолчал. Я заставила себя молчать и ждать.

Наконец он продолжил:

– Нет, мне не нравится говорить об этом потому, что я получил угрозы по телефону. Уже после дела. Когда мы решали, – подавать ли нам на апелляцию.

– Телефонные звонки с угрозами являлись основанием для обжалования приговора, – воскликнула я. – Вы не обращались к прокурору штата?

Он покачал головой:

– Я получил только один телефонный звонок. И тот, кто звонил, кто бы он ни был, не называл наш случай – просто предупредил о том, что небезопасно идти на апелляцию. Я не слишком крепок физически, но я и не трус. Звонок разозлил меня, я никогда так не злился… и я принялся искать любую возможность, чтобы выстроить аргументацию для обжалования. Но я не нашел никаких путей.

– А они не звонили вам еще раз, чтобы поздравить с тем, что вы послушались их совета?

– Я никогда больше не слышал того голоса. Но когда вдруг объявились вы из ниоткуда…

Я рассмеялась:

– Приятно узнать, что меня можно принять за того, кто способен угрожать. Мне это может понадобиться прежде, чем закончится сегодняшний день.

Он покраснел:

– Нет-нет… Вы не выглядите… то есть я хочу сказать, что вы очень привлекательная леди. Но в наше время никогда не знаешь… Я хотел бы сообщить вам что-нибудь об отце вашей подруги, но мы никогда не говорили с моими клиентами о подобных вещах.

– Да нет, я вижу, что вы бы не утаили этого.

Я поблагодарила его за откровенность и встала.

– Если возникнет что-либо еще такое, в чем я смогу, на ваш взгляд, помочь вам, дайте знать, – сказал он, пожимая мне руку. – Особенно если это поможет мне получить хоть какие-то основания для решения по затребованию дела высшими инстанциями.

Я заверила его, что так и поступлю, и вышла. Я стала мудрее, чем была до того, как вошла в его кабинет, но оставалась не менее сбитой с толку.

Было уже далеко за полдень, когда мы с Манхеймом закончили нашу беседу. Я отправилась в Луп и прихватила по дороге колу и сандвич с солониной, который обычно служил мне усиленным питанием, когда я в таковом нуждалась. Решив проблему с едой, я поехала к себе в офис.

Я могла понять точку зрения Манхейма. Отчасти. Если бы Гумбольдт проиграл тот иск, это могло бы обернуться для него катастрофой, ибо составило бы проблему, которая вынудила компанию «Джонс-Менвилл» искать способы предотвращения банкротства. Но ситуация с компанией «Джонс-Менвилл» отличалась от нашего случая: там знали, что асбест токсичен, но скрыли этот факт. Поэтому, когда ужасающая правда выплыла наружу, рабочие возбудили дело, чтобы получить денежные компенсации.

Стало быть, все, с чем столкнулся бы Гумбольдт, – это серия исков ради компенсации. Но даже это само по себе могло быть неприятным. Предположим, за десятилетний период у них проработали тысяча рабочих и все они умерли. Каждому по четверть миллиона… даже если бы страховая компания сделала эти выплаты, они бы не обеднели.

Я слизнула горчицу с пальцев. Возможно, я смотрю на это дело с неверной точки зрения. Не исключено, что именно «Аякс» отказалась бы делать выплаты, и Гордон Ферт сказал своему доброму приятелю Густаву Гумбольдту, чтобы тот впредь пресекал любые попытки, направленные на возобновление дела. Но Ферт не мог знать, что я подключилась к этой истории, ибо слухи распространяются по Чикаго не так быстро. А может быть, до него уже дошло… До тех пор пока не покрутишься с недельку в крупной корпорации, никогда не узнаешь, как перемалываются сплетни и растекаются слухи.

Но тогда зачем кому-то понадобилось угрожать Манхейму по поводу апелляции? Если Гумбольдт чист с юридической точки зрения и нет никакого смысла преследовать Манхейма, то подобное запугивание само по себе явилось бы достаточной причиной, чтобы судья отменил свое постановление. Поэтому это не могла быть компания, не они пытались вывести из игры Манхейма.

Однако, может быть, это был некий очень молодой служащий, то есть кто-то, кто полагал, что сделает себе имя в компании, не затрачивая слишком много усилий ради истцов. Такое предположение не лишено смысла. Ведь речь идет об обстановке, при которой этические нормы слегка размыты и услужливые подчиненные думают, что путь к сердцу руководства пролегает по трупам их противников.

Правда, все эти предположения не объясняют, почему Гумбольдт солгал мне о судебном процессе. Зачем было обвинять в саботаже этих бедолаг, когда все, чего они хотели, это получить денежную компенсацию? Я решила, что неплохо было бы снова поговорить с Гумбольдтом. Я представила его полное жизнерадостное лицо с холодными голубыми глазами. Следует плыть с осторожностью, когда воды бороздят огромные акулы. Я не была уверена, что имею достаточно решительности, чтобы вновь заявиться к такой важной персоне. Проблема зыбко маячила перед моим внутренним взором, словно водная рябь в пруду. Я же – что камень, брошенный в середину, а круги расходятся все дальше и дальше. Я вряд ли сумею справиться, слишком много волн накатило на меня одну.

Я попыталась сосредоточиться на задачах, которые были поставлены мне в письмах, включая и оповещение о недостаточной оплате по счетам от небольшого магазина железоскобяных изделий, который ограбили и по делу которого я успешно поработала несколько недель назад. Я сделала телефонный звонок, но он не принес мне удовлетворения, и я решила отложить это на следующий день. Бросив прочитанную почту в корзину для бумаг, я услышала, как звонит телефон.

Низкий, хорошо поставленный женский голос сообщил, что это – Кларисса Холлингсворт, личный секретарь мистера Гумбольдта.

Я прямо подпрыгнула: пора насторожиться! Я не готова пускаться в плавание, зато сама акула пожелала приплыть ко мне.

– Да, мисс Холлингсворт. Что я могу сделать для мистера Гумбольдта?

– Я не думаю, чтобы он хотел от вас каких-то действий, – холодно ответила она. – Мистер Гумбольдт просто просил передать вам некоторую информацию. О некой даме по имени… ах… Луиза Джиак.

Она запнулась, произнося имя, – ей стоило потренироваться в произношении, прежде чем звонить.

Я поправила ее, точно произнеся имя Луизы.

– Мистер Гумбольдт сказал, что разговаривал о ней с доктором Чигуэллом, и, вероятно, Джой Пановски был отцом ребенка.

Имя Пановски она тоже переврала. Я ожидала большего от личного секретаря Гумбольдта.

Я отняла трубку от уха и уставилась на нее, словно ожидая увидеть в ней лицо Гумбольдта, наконец спросила:

– Вы знаете, кто дал эти сведения мистеру Гумбольдту?

– Я полагаю, что он сам интересовался этим вопросом, – с надменностью произнесла она.

Я медленно проговорила:

– Думаю, доктор Чигуэлл мог ввести мистера Гумбольдта в заблуждение. Совершенно необходимо встретиться с ним, чтобы обсудить этот вопрос.

– Очень сомневаюсь, мисс Варшавски. Мистер Гумбольдт и доктор Чигуэлл долгое время проработали вместе. Если он дал мистеру Гумбольдту какую-то информацию, то вы можете с уверенностью полагаться на нее.

– Возможно, и так. – Я постаралась придать своему тону оттенок доверительности. – Но мистер Гумбольдт сам говорил мне, что его персонал иногда пытается оградить его от неприятностей. Подозреваю, нечто подобное происходит и в данном случае.

– Положим, – раздраженно сказала мисс Холлингсворт, – вы работаете в такой обстановке, когда люди не могут доверять друг другу, но доктор Чигуэлл был самым надежным сотрудником мистера Гумбольдта за последние пятьдесят лет. Возможно, кто-нибудь вроде вас не способен понять это, но сама мысль о том, что доктор Чигуэлл солгал мистеру Гумбольдту, совершенно нелепа.