Проснулась я на следующее утро поздно. Обычно я не люблю долго валяться в постели: проснусь – и сразу встаю. Но сегодня блаженствовала буквально как кошка: мой дом снова стал моей крепостью, только моей. Тишину нарушали лишь доносившиеся из-за окна приглушенные звуки – приговоренные к работе от девяти до пяти давно ушли или уехали, – и я была предоставлена самой себе… Какое счастье!

Понежившись еще немного в постели, я встала, сделала несколько упражнений и пошла на кухню варить кофе. Там настроение мое немного омрачилось. Запах хлорки, смешанный с запахом рвоты, грязные тряпки у раковины – все напоминало о пребывании Сериз. Отнесу-ка я их постирать.

Но стоило мне спуститься в подвал к стиральной машине, как от моей эйфории не осталось и следа. Кто-то вывалил все мое белье из машины, мокрое, прямо на пол. Да еще положил сверху записку: «Стиральная машина не только ваша». Мистер Контрерас никогда бы до такого не додумался; соседи со второго этажа, корейцы, едва говорили по-английски, вряд ли стали бы писать записки; еще одна соседка, с третьего этажа, – тихая, спокойная женщина, норвежка, вообще редко появлялась. Оставался только банкир, старина Винсент Боттоне.

Я запихнула все обратно в машину, положила туда еще тряпки, налила двойную порцию мыла, добавила хлорки, поручив «Вестингхаус» сделать за меня грязную работу. Потом вернулась к себе, надела спортивный костюм и спустилась на первый этаж к мистеру Контрерасу за собакой. Пеппи уже несколько дней не выгуливали как следует. Увидев меня, она стала рваться и визжать так, что мистеру Контрерасу не удалось задать свои вопросы о моей тетке и Сериз. А они, видно, так и вертелись у него на языке. Но мы с Пеппи благополучно улизнули.

Легкой трусцой я направилась к Белмонт, а оттуда к пристани. Пока бежала, мысли все время возвращались к банкиру, Винсенту Боттоне. Я придумывала, как бы достойно ответить на его террористический акт в прачечной. Да, конечно, не следовало оставлять белье на целый день, но это вовсе не значит, что можно вывалить мокрые вещи на грязный пол, да еще написать такую записку. Лучше всего, размечталась я, было бы залезть к нему в квартиру, пока его нет, утащить кейс с самыми ценными бумагами, и чтобы Пеппи их дочиста сжевала. Но тогда он, чего доброго, отравит собаку!

В общем, когда мы с Пеппи вернулись домой, настроение у меня не улучшилось. Я отвела собаку к мистеру Контрерасу и быстро ушла, сославшись на то, что очень много работы. Стала подниматься наверх, но тут вспомнила про стирку и снова спустилась в подвал. Ожидая, когда кончится моечный цикл, чтобы переложить, вещи в сушку, я строила планы на сегодняшний день. Прежде всего необходимо восстановить водительские права, а это означает поездку в Элстон в автобусе. Господи, мне и вчера вечером нельзя было ездить в машине без прав. Потом… Что потом? Может, добраться до Элины и предъявить ей обвинение? Но она ни за что не признается, да и при одной мысли об этом меня стошнило. Встречаться с Сериз тоже не хотелось, если бы даже я знала, где она. Значит… значит, надо активнее искать клиентов.

Я приказывала себе подняться наверх, переодеться и отправиться в Луп, но что-то вертелось у меня в мозгу. Мерный гул стиральной машины успокаивал, все второстепенные вопросы, отступившие было перед не терпящими отлагательства проблемами Сериз и Элины, вновь всколыхнулись в моей голове. Розалин! Зачем она так настойчиво добивалась разговора со мной там, у Бутса? Притом, что ей нужно было встретиться и поговорить с тысячами людей, среди которых многие с хорошими баксами. Неужели действительно ей так важно убедиться, что я ее сторонница?

Хотела бы я в это верить, но не могла. Она же знала, что я раскошелилась ради нее на двести пятьдесят долларов – совсем немало для того, кто не был с ней особенно близок. Далее, несмотря на всю ее и Мариссы трепотню, моя общественная поддержка не очень-то ей нужна. Я уже давно перестала быть активной. Мое имя знают лучше в финансовых кругах, чем в среде окружных политиков. Тем более что моя прежняя служба в полиции скорее оттолкнет от нее потенциальных избирателей.

У меня в голове засела мысль: Роз думает, я знаю нечто, что может ей навредить. Она что-то скрывает, и ее брат боится, как бы я не узнала об этом. Она подошла ко мне и затеяла этот разговор на крыльце после того, как он указал на меня. Тогда-то она и решила разнюхать, в чем дело.

– Ну и ладно, Вик, – сказала я вслух. – Это тебя не касается. Ну, есть у нее тайна. А у кого их нет? Занимайся лучше своими делами.

Я стала перетаскивать белье из машины в сушку. Со стуком захлопнула дверцу, повернула болты. Дело в том, что она сама направила мои мысли в эту сторону. И если они с Мариссой решили использовать меня в своих целях… я отбросила эту мысль и направилась к лестнице. На полпути вспомнила, что не включила сушку, и вернулась обратно.

Пора было ехать. Я решила надеть свои самые лучшие новые джинсы – ведь предстояла встреча с серьезными людьми, которые выдают водительские удостоверения, надо выглядеть прилично.

Поверх джинсов – розовый блузон, это чтобы хорошо получиться на фотографии. Всю долгую дорогу до Элстона и потом, стоя в очереди – служащие передвигались со скоростью умирающих, – я пыталась вычислить, что там могло быть у Роз. Первое, что пришло в голову, – отправиться в Центр документации в Далей, узнать, не возбуждено ли против нее судебное дело. Если бы такое случилось, это обязательно проскользнуло бы в печать: первое, что делают прилежные репортеры, это проверяют «послужной список» общественного лица.

Когда подошла моя очередь, я даже вздрогнула от неожиданности. Заполнила все документы, предъявила все удостоверения, подождала еще немного, пообещала отдать почки и глазные яблоки на пользу науки, если какой-нибудь придурок собьет меня, и, наконец, пошла фотографироваться. Все мои ухищрения оказались напрасны, на фотографии я выглядела, как больная, только что сбежавшая из психушки. Потерять, что ли, и эти права? Может быть, в следующий раз лучше получится?

Трясясь в автобусе, я снова стала размышлять о Роз. Благодаря злосчастной фотографии у меня созрел план. Вельма Райтер… фотограф. Я познакомилась с ней, когда она работала для газеты «Геральд стар»: довольно долго делала фотографии для публикаций, в которых упоминалась и я, так что мы знали друг друга, хотя бы по виду. Незадолго до ухода она сделала фотообзор для специального выпуска газеты, который назывался «Пятьдесят выдающихся женщин Чикаго». Я там значилась, в этом списке, и Роз тоже.

Вельма оказалась дома, но, по-видимому, ожидала другого звонка, потому что сразу подняла трубку.

– Ви. Ай. Варшавски, – медленно повторила она. – Да-да… Так чем могу быть полезна?

– Видишь ли, я только что сфотографировалась на водительское удостоверение. Но снимок не мешало бы подправить.

– Вообще-то я занимаюсь только подделкой паспортов, – сухо парировала Вельма. – А ты что сейчас делаешь?

– В общем, ничего особенного. Знаешь, в воскресенье я виделась с Роз Фуэнтес. Бутс Мигер устраивал прием специально для нее.

– Да, знаю, она меня приглашала, но я готовлю выставку. Даже к телефону не подхожу, сейчас думала, что это звонит мой агент.

Я рассыпалась в поздравлениях, записала название галереи и дату открытия и извинилась, что прерываю ее работу.

– А ты поддерживаешь отношения с Роз? – спросила я.

– Да, кое-что делаю для избирательной кампании. – В голосе ее звучало раздражение. – Послушай, Вик, мне на самом деле очень некогда.

– Я не побеспокоила бы тебя, если бы могла еще к кому-нибудь обратиться. Просто Роз меня немного встревожила. Похоже, она влипла в историю.

– С чего ты взяла?

Я рассказала ей о случившемся на пикнике и о своих подозрениях.

– Знаешь, Варшавски, ты слишком часто суешь нос в чужие дела. Это не только мое мнение. Поищи лучше настоящих преступников, а Роз оставь в покое. С ней все в порядке.