Я обхватила голову обеими руками и устало потерла виски. Наконец я посмотрела на нее:

– Лотти, я в панике. С того дня, когда отец сказал мне, что Габриела умирает и ничего сделать нельзя, я никогда не была так испугана. Я знаю: хуже нет зависеть от кого-то в решении своих проблем. Теперь меня, похоже, слишком напугали, чтобы я могла решать их сама, и я заметалась. Но когда я обращаюсь за помощью, это только приводит меня в неистовство. Извини меня. Но я пока ничего не могу с собой поделать. Может быть, когда пройдет время…

Лотти закончила шить и отложила юбку. Она натянуто улыбнулась:

– Да. Нелегко потерять мать, верно? Можем ли мы прийти к небольшому компромиссу, моя дорогая? Я не требую от тебя того, что ты не можешь сделать, но когда ты находишься в таком состоянии, можешь ты предупреждать меня, чтобы я так не злилась на тебя?

Я несколько раз кивнула – мне сдавило горло, я не могла говорить. Она подошла ко мне и, обняв, прижала к себе:

– Ты – дочь моего сердца, Виктория. Я знаю, что это не то же самое, что иметь Габриелу, но любовь во мне существует.

Я улыбнулась дрожащими губами:

– В своей беспощадности вы очень похожи с ней.

После этого я рассказала ей о записных книжках, которые оставила у нее. Она обещала посмотреть их в воскресенье. И сказать, сможет ли она что-то извлечь из этих записей.

– А теперь я должна одеться, моя дорогая. Почему бы тебе не переночевать у меня? Возможно, нам обеим станет немного лучше.

Вернувшись домой, я забежала к мистеру Контрерасу, чтобы сообщить, что буду у себя, так как скоро должна приехать Кэролайн. Беседа с Лотти помогла восстановлению моего равновесия. Я чувствовала себя настолько успокоенной, что отказалась от намеченной прогулки в пользу домашнего хозяйства.

Недожаренный цыпленок, которого я сунула в холодильник во вторник вечером, протух. Я выбросила его в мусорный бак и вымыла холодильник с содой, чтобы уничтожить запах, и вынесла старые газеты на подъездную дорожку, чтобы их забрала бригада уборщиков. Когда в начале пятого приехала Кэролайн, я заполнила квитанции и подготовила бланки к оплате налогов. При этом ощущала боль во всех своих мышцах.

Кэролайн с неуверенной улыбкой неслышно поднималась по ступенькам. Она прошла за мной в гостиную и, говоря тихо и отрывисто, отклонила мое предложение выпить чего-нибудь освежающего. Я не помнила, чтобы ей когда-нибудь было так не по себе.

– Как Луиза? – спросила я.

Она отчаянно махнула рукой:

– Похоже, положение стабилизировалось на данный момент. Но при почечной недостаточности обычно бывает подавленность. Оказывается, при диализе нет лечения, происходит только очистка организма, поэтому она всегда кошмарно себя чувствует.

– Ты говорила ей о том, что тебе звонили, будто бы Джой Пановски твой отец?

Она покачала головой:

– Я ей ничего не сказала. Ни слова о твоих поисках отца или… в общем, ни о чем, но мне пришлось сказать ей, что умерла Нэнси, – она могла бы узнать об этом по телевизору или услышать от своей сестры. Но она не может переносить ничего подобного.

Она нервно теребила бахрому подушки, лежавшей на кушетке, а потом вдруг выпалила:

– Лучше бы я никогда не просила тебя искать моего отца. Я не знаю, с чего это мне в голову взбрело, что, если ты найдешь его, это каким-то образом изменит мою жизнь. – Она коротко хохотнула. – Да что я несу? Сами поиски уже изменили мою жизнь.

– Мы можем поговорить об этом? – спокойно спросила я. – Кто-то позвонил тебе две недели назад и сказал, чтобы ты отказалась от моих услуг, да? Тогда-то ты и позвонила мне и несла неправдоподобную чепуху о том, что не хочешь, чтобы я разыскивала твоего отца.

Голова Кэролайн опустилась так низко, что я могла видеть только ее затылок в беспорядочных медных кудряшках. Я терпеливо ждала. Она не приехала бы в Лейквью, если бы не приняла решение рассказать мне правду. Теперь ей просто требовалось какое-то время, чтобы набраться смелости для последнего шага.

– Это все закладная, – наконец прошептала она, глядя в пол. – Мы арендовали год за годом. Потом, когда я начала работать, мы наконец смогли кое-что сэкономить и внести первый взнос. Мне позвонили. Мужчина. Не знаю, кто он был. Он сказал… он сказал… что рассмотрел наш заем. Он считает… он сказал мне, что они ликвидируют его, если я не заставлю тебя прекратить поиски моего отца… не остановлю тебя, чтобы ты не задавала всех этих вопросов о Ферраро и Пановски.

Наконец она подняла на меня глаза, ее веснушки резко выделялись на очень бледном лице. Она умоляюще протянула ко мне руки, и я встала с кресла, чтобы обнять ее. На несколько минут она прильнула ко мне, вся дрожа, словно была все еще маленькой Кэролайн, а я – ее взрослой защитницей от любой опасности.

– Ты звонила в банк? – спросила я немного спустя. – Они что-нибудь знают об этом?

– Я боялась, если они услышат мои вопросы, они так и сделают… ты понимаешь?

Ее голос звучал глухо, доходя из-под моей руки.

– Какой банк?

Она выпрямилась и взглянула на меня с испугом:

– Не смей говорить с ними об этом, Вик! Ты не должна!

– Может, я знаю кого-то, кто там работает, или кого-то из управления, – спокойно пояснила я. – Если я пойму, что не смогу задать несколько осторожных вопросов, обещаю не вмешиваться, чтобы не навредить. Хорошо? Как бы там ни было, держу пари, что это «Айрон-уоркерс энд Лоан», поскольку туда обращаются все местные.

Ее большие глаза обеспокоенно изучали выражение моего липа.

– Да, Вик. Но ты должна мне обещать, именно обещать, что не предпримешь ничего, чтобы рисковать нашей закладной. Если случится что-то подобное, это убьет маму. Ты же сама знаешь, что это так.

Я торжественно кивнула и дала слово. Думаю, она не преувеличивала эффект воздействия любых значительных волнений на Луизу. Пока я размышляла о бурной реакции Кэролайн на возможные угрозы в адрес ее матери, мне в голову пришла одна, еще одна мысль.

– Когда убили Нэнси, ты сказала полиции, что я знаю, почему ее убили. Зачем ты сделала это? Не потому ли, что ты действительно хотела, чтобы я не спускала глаз с тебя и Луизы?

Она покраснела.

– Да. Но это не принесло мне ничего хорошего. – Ее голос был едва слышным.

– Ты имеешь в виду, что они все же сделали это? Лишили тебя закладной?

– Хуже. Они… они каким-то образом выяснили, что я встречалась с тобой по поводу убийства. Они снова позвонили мне. По крайней мере, это был тот же самый мужчина. И он сказал, что, если я не хочу, чтобы маму лишили медицинского пособия, мне лучше сделать так, чтобы ты убралась из Южного Чикаго. Поэтому тогда я была на самом деле напугана. Я попробовала сделать так, чтобы нам с мамой было хорошо, и, когда этот мужчина позвонил снова, я сказала ему… что я не сумела остановить тебя, что ты действуешь сама по себе.

– Поэтому они решили остановить меня сами. – Во рту у меня пересохло, и мой голос прозвучал хрипло.

Она посмотрела на меня глазами, полными ужаса:

– Можешь ли ты простить меня, Вик? Когда я увидела новости, я поняла, что случилось с тобой, это доконало меня. Но если бы я опять вынуждена была сделать это, я поступила бы так же. Я не смогла бы допустить, чтобы они повредили маме. Особенно после того, что она вынесла из-за меня… после всех ее нынешних страданий…

Я встала и со злостью шагнула к окну:

– Тебе не приходило в голову, что, если бы ты рассказала мне обо всем этом, я сумела бы что-то сделать? Защитить ее и тебя. Вместо этого ты дурачила меня так, что я чуть не погибла?

– Я не думала, что ты сумела бы, – просто ответила Кэролайн. – Когда я просила тебя найти моего отца, я все еще представляла, что ты моя старшая сестра, что ты сможешь разрешить все мои проблемы. Потом я увидела, что ты не настолько сильна, как я себе представляла. Именно из-за того, что мама так больна, мне необходимо было, чтобы хоть кто-то позаботился обо мне, и я подумала, что этим человеком по-прежнему являешься ты.