После Рождества первая вечеринка должна была состояться у вдовы Брячислава, думного боярина ещё со времён Ярослава Мудрого. На эту вечеринку приехала и Люда. Дочь боярина, Богна, приходилась ей двоюродною сестрою. Несмотря на крещенские морозы, собралось много девушек. Все они поодиночке приходили до заката солнца. Уже в сумерки заперли ворота и никого не впускали, хотя видно было, что несколько человек конных и пеших с нетерпением ждали, когда их впустят во двор.

Однако их не впускали, так было принято. Прежде всего приходили девушки, а молодцев не пускали до тех пор, пока все девушки не занимали своих мест в гриднице.

С левой стороны гридницы отводились места девушкам на скамьях, покрытых чехлами и выстроенных в три ряда; скамьи расставляли так, чтобы каждый ряд был выше другого и девушки могли видеть сидящих и входящих мужчин. На некоторых лавках торчали прялки с прикреплённою к ним куделью.

С правой стороны были скамьи для мужчин, поставленные в том же порядке и также покрытые материей, но только в глубине гридницы, так что середина горницы оставалась свободной. Кроме того, стояли ещё две лавки у боковых стен.

Гридница освещалась четырьмя светильниками о трёх ножках. Два из них — по одному с каждой стороны лавок — ставились со стороны девушек, и такие же два — со стороны мужчин.

Когда скамьи были поставлены должным порядком и светильники зажжены, все девушки сошли с вышки и заняли предназначенные им места. Одни сели к прялкам, другие принесли с собой разные рукоделья.

После этого было разрешено отпереть ворота, и во двор въехало несколько молодых людей. Каждый из них поодиночке входил в гридницу; войдя, останавливался посередине и молча кланялся на четыре стороны в пояс, потом обращался с приветственными словами к хозяйке и девушкам:

— Челом вам бью, хозяюшка-боярыня, и вам также, красные девицы!

Девушки, не отрываясь от работы, пели каждому особую приветственную песню. Гость снова кланялся, благодарил за честь и занимал своё место.

Иван Вышата приехал позже других.

Войдя в гридницу, он, по обычаю, поклонился всем девушкам, но взгляд его остановился на Людомире. Девушки встретили его песнею:

Вышата выслушал стоя величальную песню, после чего поклонился девушкам, поблагодарил и сел.

Во время величальной песни он упорно глядел на Люду; несмотря на то что с него не сводили глаз десятки молодых девушек, но между ними недоставало одного взгляда, а именно Людиного, за него он отдал бы все остальные.

Когда песня окончилась, кто-то из гостей отозвался:

— Хороша песня! Такой и Боян не споёт… Ну, теперь наша очередь отплатить тем же.

Несколько молодцов оглянулись, как бы отыскивая кого-то глазами.

— А где же наш Путята? — спросили они.

— Знать, не пришёл ещё.

— Запоздал старик… Может, замёрз где-нибудь по дороге?

— Не таковский он! — пошутил кто-то. — У него борода что у волка шкура, он не замёрзнет.

В тот же момент послышались голоса в сенях, и глаза всех, конечно, обратились туда.

Дверь отворилась, и на пороге появилась фигура здоровенного старика с громадною седою бородою, заледеневшею от мороза. Длинные волосы его на висках тоже пообмёрзли, так что вся голова была как бы вылеплена из снега. Одной рукой он что-то держал под полою кафтана, другую заложил за пояс вместе с шапкою. Он не вошёл, а ввалился в гридницу. За ним последовало ещё несколько запоздалых гостей.

Едва он показался в гриднице, как послышались смешанные голоса девушек и молодых людей.

— А! Путята, Путята! — закричали все радостно.

Между тем к нему подошла хозяйка.

— В добрый час пожаловали, дедушка, — сказала она. — Все давно ждут вас и ваших песен.

Путята приподнял седую голову и окинул орлиным взглядом гридницу.

— Да, есть для кого петь, — сказал он, — только бы голоса хватило…

Боярыня подвела его к скамье возле стены.

— Садитесь, батюшка, — сказала она, — и достаньте свои гусли… Здесь они не замёрзнут, не на морозе, — шутя прибавила она.

— Сейчас, сейчас, боярыня, — отвечал Путята, — только вот… не мешало бы…

И он что-то шепнул на ухо хозяйке, которая тут же ушла, а через минуту сенная девушка внесла на подносе ковшик мёду и чарку. За нею шла Богна и, остановившись перед стариком, поклонилась ему в пояс.

— Милости просим выкушать из моих рук медку во здравие, — произнесла она.

Старик разгладил бороду и улыбнулся девушке.

— С удовольствием выкушаю, зоренька моя ясная, — отвечал старик.

Он принял мёд и поставил его подле себя на небольшом столике; отпивая понемногу из чарки, вынул из-под полы гусли и начал настраивать их, разговаривая с девушками и молодыми людьми и отпуская разные шуточки.

Девушки пряли, смеялись, переговариваясь между собой вполголоса.

— Да скоро ли ты, Путята? — спрашивали мужчины. — Ведь не даром пьёшь мёд… Надо петь… Наш черёд петь…

Но Путята продолжал спокойно настраивать гусли, затем, приподняв их, начал перебирать струны, подыскивая нужный мотив, и напевать вполголоса:

Все внимательно прислушивались к песне. В гриднице воцарилась глубокая тишина, слышно было жужжание веретён, но вдруг Путята оборвал песню, закончив мотив аккордом.

— Дальше, дальше, Путята! — загалдела молодёжь.

— Не подгоняйте старика, как ленивую лошадь, — отшучивался Путята. — Дозвольте спеть что-нибудь подумавши.

И он снова ударил по струнам. Опять воцарилась тишина, и Путята запел: