Князь поспешил оставить Майнц, потому что Всеволод, сделавшись единым властелином Руси, мог собрать такие огромные силы, что Болеславу ввек бы с ним не справиться. Болеслав тоже спешил наказать Русскую землю за то, что молодые князья против его воли долго воевали чешскую землю, и потому польское войско выступило в самый день приезда Изяслава.

Боярин Тукы с нетерпением ждал встречи с боярином Никифором, чтобы как можно больнее наказать его за ту беседу, что велась между ними на дороге из Берестова к Киеву. Но едва польское войско перешло русскую границу, как явились послы от киевского князя. Это были старый боярин Никифор и другой, именем Порей, когда-то служивший верой и правдой изгою Ростиславу. Прежде всего Никифор повидался с боярином Тукы и привёз ему от князя Всеволода поклон и хорошенький дар - сто гривен серебряных. Боярин дар принял, отвесил поклон в ответ на княжеское приветствие и повеселел.

- Видно, на роду тебе написано, боярин, - сказал он Никифору, побеждать нашу сторону: против такого оружия, как княжеская ласка, мудрено бороться! Ну как же у нас теперь разговоры пойдут? Как дела-то у нас?

- А дела очень простые, - отвечал Никифор, - князь Всеволод уступает Изяславу старшинство и Киев, а сам едет назад к себе в Переяславль, вот и все дела. Об одном только просит, чтобы поляков не водить...

- Это можно будет сделать, это мы князю Всеволоду устроим, как ему угодно за его добродетели, - отвечал боярин и в самом деле сумел уговорить Изяслава отдать Болеславу некоторые червенские города[124], с тем чтобы войско туда и повернуло.

Торжественно вступил Изяслав в Киев, проскитавшись несколько лет по чужим землям. Но недолго он пожил спокойно. По совету боярина Тукы он не дал волостей сыновьям брата своего Святослава, те ушли в Тмутаракань, пришли назад с половцами, и в битве близ Чернигова Изяслав был убит 3 октября 1078 года.

Францишек Равита

НА КРАСНОМ ДВОРЕ

I. Вече

  эпоху, которую мы описываем, Киев был уже большим, крепким городом и разделялся на две части: на Гору, или княжий двор, и Подол[125], расположенный у подножия Горы. Собственно город с укреплениями представляла Гора, на которой помещались княжьи дворы, дома бояр, церкви и монастыри. Город, или Гору, окружали каменные стены, построенные Ярославом, который соединил их мостом, переброшенным через овраг близ церкви Святой Софии, и защитил этот последний Золотыми воротами. На север и северо-запад тянулись эти широкие стены на подгорья, сад и огород киевлян; затем около Жидовских ворот, через которые проходила дорога на Польшу, стены спускались в овраг, соединяющийся с Подолом. От оврага стены поднимались на высокие холмы, возвышавшиеся над Подолом и тянувшиеся вплоть до Боричева въезда — до того места, где при дедушке князя Изяслава стоял славянский Перун[126] с серебряною головою и золотыми усами. За церковью и монастырём Святого Михаила стена соприкасалась с холмом, называемым Перевесищем и шедшим наклонно к узкому, но крутому Крещатику, поросшему лесом и пересекаемому Днепром. Крещатик, или, как прежде называли, Крещатая долина, соединялся с лесом, называвшимся Дебрями, и далее соприкасался лесистым своим крылом с монастырём Святого Николая, Аскольдовою могилою[127], Угорским побережьем и разбросанными постройками с келийками Киево-Печерской лавры. Наконец эта стена соединялась с Золотыми воротами близ монастыря Святой Ирины.

В центре города жил Изяслав на княжьем дворе, называвшемся также и Ярославовым, расположенном неподалёку от церкви Святого Василия, то есть в том самом месте близ Боричева оврага, где сидел Кий[128], первый князь Киевский. Рядом с великим двором находились терема Ольги, церкви Десятинная, в честь Богородицы, Андрея и Фёдора, а также обширный двор деместников, или певцов; тут же помещались терема князей, обнесённые особыми стенами с воротами Святой Софии, соединявшими двор с другим концом Горы, называемым Софийским концом. Здесь находилось жильё воевод и бояр.

К концу княжения Ярослава, правившего твёрдою рукою, обитатели Горы охотно переселялись на Подол, где создался свободный самосуд народа, представлявший сильную оппозицию княжеской власти. У киевлян там был свой торг или торговые конторы, учреждённые для торговли с болгарами и греческими колониями, и своё вече.

Князья, сидевшие на Горе, неохотно смотрели на эти народные собрания, которые не только умаляли их величие, но часто принимали угрожающий характер. Однако народ, находясь вдали от гридней и дружины, чувствовал себя свободнее и охотнее отзывался на вечевой звон.

Именно в данное время в Киеве было беспокойно, в особенности на Подоле; народ волновался и шумел, измышляя на князя и воевод разные небылицы.

Это было осенью, по возвращении Изяслава с дружиною из похода, предпринятого им вместе со Святославом Черниговским и Всеволодом Переяславльским на половцев. Поход не удался. Хотя братья соединили свои войска в решимости победить общего врага, вышло наоборот — половцы победили их, и князья потеряли охоту бороться с кочующим народом, разойдясь по домам в надежде, что в их укреплённых городах им будет легче защищаться.

Половцам это было на руку. Они избавились от неприятеля, перед ними были открыты все дороги, и они стали совершать набеги на Переяславльское княжество, а затем, переправившись через Неводницкий перевоз, обошли по берегам Лыбеди Киев и начали беспокоить окрестных жителей, грабя их и разоряя.

Внутрь города нельзя было проникнуть, его надёжно охраняли. Постоянную же осаду вести было невозможно, так как силы половцев были весьма слабы; поэтому они нападали на сёла и деревни, на городские предместья, наводя ужас на жителей, которые видели их впервые. Половцы не вступали в открытый бой; они только грабили и жгли всё, что встречали на своём пути.

Особенно пострадали от их набегов сады и огороды киевлян, к которым проще всего было приступиться; грабители хватали каждого, кто осмеливался выйти на улицу; жители боялись выходить за городские стены, чтобы попоить лошадей в Лыбеди.

В такой же, если не большей, опасности находился и Подол, потому что эта часть города отгорожена была от Оболони только частоколом и рвом. Почти каждую неделю в Киеве нет-нет да и возникал переполох.

Между тем Изяслав не делал ничего для обороны города и защиты киевлян: он только сидел в своём великокняжеском дворце и пировал с дружиною.

Это последнее обстоятельство вызывало неудовольствие киевлян.

— Нам нужен князь не для пиров, — слышались голоса недовольных, — а для защиты.

— Место дружинников не в княжеских палатах, — говорили иные, — а в рядах рати и в поле.

Эти слова доходили до слуха Изяслава, и нередко доставалось воеводе Коснячко, который не принадлежал к числу людей, боявшихся говорить правду. Он гордился дружбою и доверием князя, знал свой долг и обязанности по отношению к Руси, поэтому при каждом удобном случае высказывался смело и справедливо.

Тем не менее киевляне не переставали обвинять и воеводу, которого считали правою рукою князя, хотя князь редко пользовался услугами Коснячко, так как окружил себя новыми друзьями и дружинниками.

Как только в народе началось брожение, Коснячко поехал на княжий двор.