Гнев и отчаяние совсем опьянили отрока. Слишком велика была его. надежда, слишком горьким явилось разочарование. Неудачи следовали одна за другой, сколько же можно? Не много ли для одного? Он слышал за спиной шаги Вышаты, его голос, но не оборачивался.

Внезапно Изяслав остановился, оперся о стену. Навстречу ему по узкому коридору шла Селия. Он уже издали узнал её. Такая же, как когда-то, робкая и быстрая, словно вспугнутая птица.

Отрок медлил недолго. Бросился к ней, схватил за руку:

- Селия!

Она не прильнула к нему, а наоборот - слегка отстранилась.

- Это я, Изяслав! Не помнишь?

Она кивнула головой: помню, её взгляд на миг коснулся его глаз и вильнул в сторону, туда, откуда спешил к ним Вышата. Отрок тоже услышал его шаги.

- Не бойся, - сказал он, и его рука легла на рукоять меча. - Пойдём отсюда!

Наконец он услышал её голос - милый голос, который так часто звучал в его памяти, не давая уснуть. А когда отрок засыпал, голос звучал опять, произносил самые заветные слова, которые говорят любимым.

- Нет, - сказала Селия. - Не пойду с тобой. Вот идёт мой господин. С ним останусь.

Она указала на Вышату.

Отрок оцепенел. Смотрел то на неё, то на боярина. Он не понимал, что случилось. Неужели она так боится Вышаты? Или полюбила боярина? А его, Изяслава, разлюбила? Значит, он напрасно так стремился к ней, так тосковал. Всё напрасно...

И никто, даже Селия, не мог бы ему рассказать, что с ней случилось. Ибо и она сама не понимала, почему предпочитает боярина Вышату отроку Изяславу. Нет, она не любила боярина. Просто он стал её господином. Сильным господином. А она, дочь Хорезм-шаха, успела за это время стать настоящей рабыней, и в её душе покорность и преклонение заняли место любви. Она преклонялась перед тем, кто богаче и сильнее, - это и была любовь рабыни...

Отрок отпустил её руку, отстранил Селию и пошёл к выходу. Ему казалось, что потолок дворца навис совсем низко, и он нагнул голову, чтобы не ушибиться.

Через три дня Святослав повёл своё войско к берегам Немана на соединение с головными силами. На правом крыле дружины скакал Изяслав-отрок. Он ни разу не оглянулся на Новгород, думал свою горькую думу. Вот и ещё один человек ушёл вслед за Турволодом из его жизни. Ему казалось, что Селия умерла, исчезла навсегда, и, конечно, он не мог знать, что им ещё суждено встретиться.

На берегах Немана зажглись костры, заржали кони, забряцало оружие. На холмах раскинулись шатры. На одном берегу - три шатра Ярославичей, на противоположном - один, Всеславов. Ещё совсем недавно все четыре шатра стояли рядом в битвах, и торки, только услышав о приближении соединённого русского воинства, бежали. А нынче степнякам нечего бояться - русичи заняты распрей, сражаются между собой.

Невесёлые мысли иссушают Всеслава. Битва будет тяжкой. У него сил вдвое меньше, чем у Ярославичей. И отступить нельзя - некуда. Расплата ожидает полоцкого князя. Думая о ней, он вбирает голову в плечи.

Если бы победил он, Всеслав, тогда вся вина за распрю пала бы на голову Ярославича. Люд бы вспомнил, как князь Изяслав тайно благословил сыновца на взятие Тмутаракани, как обещал присоединить к Полоцку Псков, да обманул князя Всеслава, как жёг Минск. А если победят Ярославичи, люди вспомнят, как он, Всеслав, грабил караваны, как взял на щит Новгород.

И ведь так удачно полоцкий князь начал поход. Оповестил о коварстве Изяслава Ярославича всех, кого только мог. Через своих лазутчиков и приспешников распустил слух, что хочет править вместе с боярами, что как только сядет на киевский престол, каждый боярин получит такие права, о которых и не мечтал при Ярославиче. Тайно откликнулись на этот призыв многие киевские бояре, затаили в душе измену.

Всё так удачно складывалось. Казалось, уже близок великокняжеский стол, незаконно отнятый у его деда, старшего сына Владимира Красно Солнышко. Сядет Всеслав в киевском теремном дворце, начнёт править, и все убедятся, что он - мудрый правитель, и забудут о злодеяниях. Быть может, забудут и о страшней язве на его челе, и о легенде, связанной с этим уродством. Может быть, сияние власти прикроет язву лучше и надёжнее, чем неснимаемая повязка?

Всеславу казалось, что характеры людей во многом зависят от состояния их тела, от их здоровья и недугов. И сами люди не властны ни над своей злобностью, ни над своей добротой. Может быть, он, Всеслав, был бы добрей и доверчивей, если бы не эта язва.

Он изучил труды греческих и арабских историков и мудрецов. Он знает шесть языков. Он мудро управлял Полоцком, сумеет так же управлять и Киевом. Но для этого нужно в первую очередь победить Ярославичей. Да и слишком далеко зашёл полоцкий князь, чтобы теперь остановиться.

Исполненный мрачной и отчаянной решимости, Всеслав зовёт воеводу:

- Зачинай рать!

...А лучше бы не начинать Брячиславичу битвы. Легли полочане на лёд, в снег, окрашивая белое алым. По их телам проскакали кони Ярославичей.

Только чудом удалось спастись самому Всеславу. Уже окружили его киевские дружинники, уже воевода Коснячко указал на него пальцем верным воинам своим, как примчался с десятком всадников боярин Стефан на вороном коне, разомкнул мечом смертельное кольцо и увёл Всеслава.

Новгородец Верникрай, преградивший дорогу всаднику, упал на снег с разрубленным шеломом.

Войско полоцкого князя было разбито. Но сам Всеслав Брячиславич ещё представлял угрозу для киевского князя. Приходилось опасаться, что он отсидится в Полоцке, соберёт новые дружины и двинет их на Киев. Изяслав узнал также о шептании нескольких недовольных киевских бояр: князь Всеслав обещал-де нам милости, когда овладеет столом.

Важно было обезвредить Всеслава.

Князь Изяслав собрал боярскую думу. Мужи думающие высказывались по-разному. Одни предлагали идти на Полоцк, другие - снарядить к Всеславу послов, теперь-то он согласится на любые условия, не надо и битвы начинать.

Брат Святослав советовал киевскому князю пригласить отступника к себе, пожалеть, отдать обещанный Псков. Тогда Всеслав, убедившись на горьком опыте в силе Ярославичей, смирится навсегда и станет верным союзником киевского князя. Не всё ж таской, иной раз и лаской. А господин гневу своему - господин всему.

Изяслав уловил во взгляде брата насмешку, а в его словах заподозрил тайный умысел. Отчего это черниговский князь усердствует ради злодея, что замышляет? Изяслав обычно держался с братом смиренно, а тут, задетый за живое, вспылил. Отдать Псков? Усилить Всеслава и ослабить своё княжество? Как бы не так! Да ведь Брячиславичу это и нужно. Он крикнул Святославу:

- Отчего ты не отдашь ему кус своей земли?

Черниговский князь обиделся, пожал плечами, вышел из шатра. А за ним - и Всеволод...

Изяслав Ярославич остался один. Неужели придётся вступить в переговоры с Всеславом? Изяслав догадывается, чем это кончилось бы. Те бояре, которые предлагают идти на Полоцк, стали бы насмехаться над киевским князем: побоялся, дескать. Святослав был бы доволен: раз Всеслав остался полоцким князем, Изяславу придётся его опасаться, теснее дружить с братьями и быть по отношению к ним более уступчивым.

Но пойти на Полоцк - значит затянуть междоусобицу надолго. Полоцк хорошо укреплён, его в одночасье не возьмёшь... А степняки только и ждут удобного времени...

В эти иссушающие ум часы раздумий кто же придёт на помощь киевскому князю, как не родной сын? Святополк появился в шатре как обычно - тихо, кошачьей походкой, смиренно потупя глаза. Изяслав обрадовался приходу сына. Ведь дело идёт о наследстве, что достанется сыновьям после смерти князя, о киевском столе. Большим будет наследство - большой будет и доля каждого из сыновей. Тут задеты кровные интересы Святополка. Он должен дать дельный совет.