Тогда боярин приказал дружине обойти поселение. Сам же внимательно обследовал землю вокруг жилищ, определяя по протоптанным тропинкам и свежим следам, куда ушли смерды. Несколько раз он опускался на колени и нюхал следы ног и землю вокруг них. Разило чем-то кислым, терпким. "Пьют, скоты, праздник", - решил Склир. Все свежие следы вели в одну сторону. Туда же пошёл с воинами и Склир.

Вскоре дружинники заметили большую толпу смердов, окруживших волхва. Тот плясал перед деревом, к стволу которого был привязан человек в чёрной рясе. Так обычно одевались странствующие монахи. Голова черноризца бессильно свисала набок.

Склир первым выскочил на поляну. За ним, держась полукольцом, выбежали воины. Мечники выставили блестящие широкие лезвия, лучники натягивали тетивы. Язычники подались назад, закрывая волхва. Но тот, раздвинув руками толпу, выступил вперёд. Он спросил у боярина, что они за люди, а услышав ответ, стал громко поносить православную веру.

- Славим тебя, Чернобог! - вопил он, подскакивал, плевался и дул во все стороны. - Фу, тьфу, фу-фу! Велик наш Чернобог, а ваш - убог! Все видели!

Язычники были настроены воинственно. Один из них, богатырского роста, с приветливым открытым лицом, которое даже ненависть не могла исказить, подался вперёд и обратился к Склиру:

- Ты пришёл только за богами? Сначала возьмёшь богов, после - охоту нашу, птиц, и зверя, и борти. - Он повёл могучими плечами, и прядь волос упала ему на лоб, придав лицу угрюмое выражение. - Животы положим, а в рабы не пойдём. И дани не дадим!

Толпа придвинулась ближе к реденькой цепочке воинов. У многих язычников были в руках дротики и дубины. Ещё минута, и они сметут дружинников.

А кудесник всё подскакивал и славил антихриста:

- Дай силу, дай пророчество! - просил он и, поворачиваясь к смердам, кричал: - Вижу, далеко вижу, всё вижу. Чернобог грядёт!

Склир понимал, что настал решительный миг. Если сейчас ничего не содеять, толпа растерзает их всех. Он подошёл вплотную к чародею и спросил: предвидит ли тот, что будет с ним сегодня?

Старец захлопал руками, как петух крыльями, и пропел:

- Телеса, телеса, сроблю сам чудеса!

- Не! - крикнул Склир. - Худо твоё пророчество. Чудес тебе не сробить!

Перед ошарашенной толпой сверкнул его меч, и голова кудесника с треском развалилась пополам.

Язычники, ещё мгновение тому назад готовые к нападению, увидев гибель всемогущего волхва, пустились бежать. Тут и нашлась кровавая работа воинам. Одни из нечестивых повалились наземь, пронзённые стрелами, других достали мечи.

Только несколько язычников не отступили. Особенно стойко держался молодой богатырь, дерзко отвечавший Склиру. Два дружинника, подскочившие к нему одновременно, почти одновременно же покатились по траве. Их головы были расплющены и вбиты в плечи огромной дубиной.

- Не, не дадимся! Быть князю без дани! - кричал он.

К Жариславичу подбежал Перенег. Он поднял свой меч и показал на богатыря-смерда:

- Дозволь сойтись!

- Когда станешь ненадобен, дозволю, - ответил Склир и мигнул лучникам.

Первый лучник прицелился, запела тетива. Смерд схватился за грудь. Но тут же, превозмогая боль, снова взмахнул дубиной, и ещё один воин отошёл в праведный мир.

Вторая стрела впилась смерду в плечо, третья ударила в шею. Он ещё держался на ногах, но поднять дубину был не в силах. Тогда один из дружинников, опасаясь подойти слишком близко, ткнул его в грудь копьём.

Через несколько минут Склир подал сигнал. Два челнока, найденные в лесу, были спущены на воду. Жариславич с двумя воинами сел в первый, три мечника - во второй.

Язычники на острове были перебиты, дружинники пробрались за валы. Внутри находилась обмазанная белой глиной прямоугольная площадка, посредине её на высоких столбах поднималась изукрашенная резьбой кровля. У столбов стояли глиняные корчаги. Под навесом находилось само требище. Оно было сложено из песчаника, скреплённого глиняным раствором; на север, юг, запад, восток отходили небольшие выступы. Неподалёку стоял двухметровый каменный идол - женская фигура с рогом, изображающая Землю, Житнюю Бабу, богиню плодородия. Язычники верили, что из её рога извергается изобилие плодов на землю.

Воины не смели подойти к идолу. Тогда Склир обнажил в усмешке щучьи зубы, быстро шагнул к Житней Бабе. Дружинники увидели, как он протянул руку и вдруг с воплем отскочил. Каменный идол взмахнул тонкой рукой и коротким ножом ударил в грудь Жариславича. От смерти его спасла кольчуга. В ужасе отроки побежали к челнам. Но их остановил властный голос Склира. Он опомнился первым, разглядев скрывавшуюся за каменным идолом обыкновенную живую женщину. Боярин вывернул ей руку, и каменный нож упал на землю.

Склир был поражён дикой красотой язычницы. Под полукружиями бровей горели огромные глаза. Тёмный пушок на верхней губе оттенял маленький ярко-алый рот. На гладкой смуглой шее блестела оберега[46], а груди, едва скрытые накидкой, дрожали от учащённого дыхания.

Склир похотливо засмеялся.

- Моя! - молвил он и приказал отрокам тащить язычницу в чёлн.

Сверкая вёслами, челны отошли от острова.

Тем временем воины, оставшиеся на берегу озера, успели выкопать яму и сбить деревянный грубый крест. Тело монаха засыпали землёй. Воины хранили печальное молчание, а Склир думал, что отныне новые поселения смердов будут платить дань князю и часть её может прилипнуть к его рукам...

На острове пылала, рушилась кровля храма. Пламя отражалось на глади озера, и казалось, что горит вода.

Склир переводил взгляд с пылающего требища на связанную язычницу и щерил в улыбке острые щучьи зубы.

Дубовые длинные столы расставлены в три ряда в огромной гриднице Ярославича. Они застланы вышитыми скатертями. В красном углу под образами - отдельный стол, вокруг него кресла. Некоторые из них отделаны золотом, другие - слоновой костью, третьи - бархатом, а одно - простое, дубовое. За этим столом восседают Ярославичи: Изяслав, великий князь киевский и новгородский, князь черниговский Святослав и владетель Переяславля Всеволод. Лишь Игоря, князя смоленского, нет на пиру - захворал. Рядом с Изяславом Ярославичем сидит полоцкий князь Всеслав. Его пригласил сюда Изяслав на совет, не скрыл, что хочет предложить вместе с другими князьями выступить против кочевников, нападающих на Русскую землю.

В трудном положении оказался Всеслав. Пойти вместе с Изяславом против степи - значит, помогать обидчику, занявшему киевский стол не по праву.

Но и отказаться от участия в походе нельзя. Это значило бы открыто признать, что для полоцкого князя самый опасный враг не кочевники, а свои родственники-князья, подтвердить молву, что он-де разжигает семейную распрю.

Всеслав посоветовался с ближним своим боярином Стефаном.

- Не верь Изяславу, - сказал Стефан. - Сейчас ему твоя дружина нужна - он тебе в дружбе клянётся. А станешь не нужен - киевский князь по-иному заговорит. Не верь Ярославичу, не верь обидчику. Не делай врагу добра, не увидишь от него лиха.

У Всеслава даже дыхание перехватило от обиды и гнева. "Боже, до чего я дошёл, если боярин осмеливается говорить такое? Злая, злая доля мне судилась. Свои стали опаснее степняков. А ведь он правду молвит. Ибо коварен киевский властитель, и причин ненавидеть и опасаться меня у него больше, чем у степняков. Что может быть дороже киевского стола? Лишись его - и чего стоить будешь? Жальче жалкого смерда князь без земли. Однако негоже боярину говорить мне такое. Нельзя позволить ему подобную дерзость, ибо как же потом остановить его?"

- Опомнись, боярине! - угрожающе осадил его Всеслав. - На что толкаешь? Он на думу зовёт, обещает выгоды предоставить...

- Прости меня, не могу забыть, как обидели твой род Ярослав и его сыновья. Что ж, поезжай. Но пусть Изяслав на деле докажет свою любовь и доверие к тебе. Ещё его родитель обещал твоему отцу отдать ему Псков, да обещание обещанным и осталось. Испытай Ярославича. Да исполнит обещание отца, не побоится усилить твой надел...