Он знает, что опасность этой силы для него возросла во сто крат после поражения от степняков и его бегства с поля битвы. Знает о песнях, которые поют скоморохи на Подолии о киевском властителе, - о том, как предал он своих воинов, оставив погибать. А ещё - о клятве, которую преступил. Да ведь не в скоморохах дело. Но даже монахи заклеймили его, даже Феодосий предал. И к тому же, среди этих людей, что бушуют внизу, немало наёмных убийц - воинов Всеслава. Они только и ждут, чтобы посадить на киевский стол своего властителя, они распускают слухи и мутят люд. "Нет, сейчас нельзя давать люду оружие, - думает князь. - Сейчас эти неразумные страшнее половцев. Степняки придут и уйдут..."

Он, конечно, понимает, что кочевники растекутся по небольшим селениям, будут убивать и жечь, возьмут в рабы много простой чади, но ему, князю, от них можно всегда откупиться. Если уплатить ханам дань, они не станут рисковать, не поведут своих воинов на штурм киевских стен, не отнимут у Изяслава Ярославича власть. "Господи, воистину пути Твои неисповедимы, - с отчаянной тоской думает князь. - Старался для земли родной, для своих людей, а свои для меня оказались опаснее чужинцев. Чужие уходят, а свои остаются. И откупиться от них нечем, и нельзя откупиться. Я ли хотел этого? Ты всё видишь, Господи! Ты ведаешь, что блага я для родной земли желал, блага и могущества. Ибо в том и моё могущество. Отчего же пропасть бездонная передо мной открылась и свои в ту пропасть меня толкают?.."

Тошнота подкатилась к горлу князя, и он пошатнулся, оперся на плечо близстоящего боярина. А боярин Иоанн встал на его место и крикнул зычным басом:

- Слушайте, неразумные! Земля наша могуча и щедра. Многомудрыми князьями она прославлена и вознесена до небес. Владимир Святой зажёг над ней свет истинной веры. Ярослав совокупил её воедино и мечом отгонял поганцев. Разве забыли о том? Разве забыли, что у князя можно просить, а не требовать, и его решение подобно закону божественному? Без Бога свет не стоит, без князя земля не правится. Или своим непослухом хотите лишиться земли благодатной? Русской земли, знаемой во всех странах!

И снова заговорил Дубонос:

- Не вали, боярине, с больной головы на здоровую. Не мы распрю в родной земле затеяли. Мы оборонить хотим землю, которую князь оборонить не смог. Дай оружие и коней!

- Оружие и коней дай! - подхватила толпа.

Камень, пущенный меткой рукой, ударил в лоб боярину. Иоанн упал. Дружинники заметались по светлицам, занимая места для обороны. Чудин схватил за руку растерянного Изяслава и увлёк за собой к тайному ходу из дворца. За ним последовали княжичи. Изяслав не сопротивлялся. Он с ужасом прислушивался к шуму толпы:

- Оружие и коней!

- Коснячко на расправу!

- Изяславе, иди от нас!

"Неужели это кричат те самые люди, что покорно подставляли спины под плети тиунов? Кто же их научил? Не иначе как воины Всеславовы. Да ещё подольские неслухи. Но ведь подольские неслухи - простая чадь, стадо, а стадо разума не имеет. Оно идёт туда, куда гонит пастух, пастырь. Простую чадь легко обмануть. Но почему же сейчас её нельзя утихомирить?"

Щека князя дёргается, он не может сдержать дрожь. Кто поможет? Сыновья? Но княжич Святополк не дождётся дня его смерти, чтоб самому сесть на престол. Княжич Мстислав считает его слабовольным и боязливым. Бояре? Они прикидывают, на чью сторону выгодно стать.

Столько лет он властвовал над русичами. Он говорил от их имени с иноземными послами. Он повелевал их жизнью и смертью. Он говорил гордо "мой люд", но иногда забывал, что это - люди. Он говорил "моя земля", но не всегда помнил, что это и их земля. Ведь они были для него теми фигурками, которые он передвигал на шахматной доске в игре с византийскими царедворцами. Он заботился о них - "дабы плодились и землю возделывали" его землю. Оказалось, что он не знал их, а может быть, мало мечом работал - "дабы покорны были".

"Изяславе, иди от нас!"

Значит, они захотели другого властителя, захотели отдать киевский стол другому?

На лице князя выражение страха сменяется судорогой злобы. Теперь он знает, что будет делать, где искать помощи. Надо только уйти от озверевшей толпы. Скрыться пока на подворье Чудина. Там искать не будут...

Поздней ночью князь Изяслав с сыновьями бежал из Киева. С ними ехала немногочисленная дружина: Склир Жариславич, Коснячко, братья Чудин и Тукы, боярин Пестослав и ещё два десятка воинов. Склир вначале хотел остаться в Киеве, но, посоветовавшись с отцом и братьями, решил сопровождать изгнанного властителя. Жариславичи старались обезопасить себя на тот случай, если Ярославич вернётся в Киев с ляхами.

Изяслав ехал молча, угрюмо опустив голову. Мрачные мысли громоздились в ней. Как случилось, что его изгнали? Его, сына Ярослава Мудрого, внука Владимира Святого! И кто - челядины, кожемяки, смерды... Презренные рабы. За всё, что он сделал для них...

"Разве не я покорил голядов и торков, не давал им нападать на Русскую землю? - думает князь. - Не я ли притрепетал чудь и Литву? Не я соединил мудрость отца со своим остромыслием и дописал "Русскую правду"?

Да, я преступил клятву. Но не для того ли, чтобы не дать разгореться распре и расколоться державе? В чём же моя вина? Где и когда я ошибся? Половцы разбили моё войско на Летском поле из-за трусости и своеволия бояр... Но разве не терпел поражения Ярослав? И ведь я собрал бы новое войско и грозно обрушился бы на степняков..."

Обида и злоба подогревают одна другую, сливаются воедино, как два потока реки. Все предали его. Даже игумен Феодосий, даже монахи. Нет с ним сейчас и того отрока, которого он поднял из грязи и даровал своё имя. Сказано мудрыми: "Не возноси раба: умножится не его благородство, а его ненависть".

"В чём же всё-таки моя главная ошибка?" - думает князь и не может её отыскать. Он уверен, что правил не хуже, чем другие.

Он заботился о боярах и, как все властители, нередко стравливал их друг с другом. Он привечал мудрецов из иных земель и растил своих. Он, Изяслав, не оставлял своей милостью слуг Господа. Он крестом и мечом управлял простой чадью. Он шёл по пути отца и деда. И всё-таки их называли Святым и Мудрым, а его прогнали. Почему? Чего он не учёл в своих делах?

Может быть, просто времена изменились, нельзя было слепо идти по пути деда и отца? А найти свой путь в новом времени он не сумел - для этого надо было быть воистину мудрым.

"Но в чём была моя первая и роковая ошибка? - думает князь. - Неужто в том, что иных бояр привечал не по способностям, а по преданности? Или же в том, что не дал оружие подольским непослухам? Может, напрасно убоялся я, что обратят они мечи против меня? Повёл бы их против половцев, добыл победу... Но кто бы решился вложить мечи в руки тех, кто ненавидит и презирает тебя? Отец Ярослав? Тогда пусть бы явился во сне и посоветовал мне, как поступить. А ведь он не приснился ни разу, отступился от меня... Почему?"

И вдруг будто отравленная стрела ударила в самое сердце властителя. На мгновение словно сполох молнии осветил его память и заставил увидеть тот день, когда он решился послать благословение Ростиславу, толкнуть его против другого своего племянника и таким образом - и против брата Святослава. В тот день он бросил искру в костёр семейной распри, уже подернутой пеплом. Хотел одного, а вышло иное.

Оказалось внезапно, что видимая польза ещё не есть польза истинная, что дурной пример на весах судьбы весит больше, нежели укрепление границы, так же как и верность слову значит больше, нежели зримая весомая польза, заключённая в мечах, щитах и даже в гривнах. Ибо хитрость не есть мудрость, и мудрость всегда возвышается над хитростью.

И выходит, что он, Изяслав Ярославич, проиграл свою главную битву не на Летском поле, не у Минска, а значительно раньше, когда благословил Ростислава на взятие Тмутаракани. Тогда-то и проиграл он все битвы свои, ибо разжёг распрю. Распрю. Распрю. Распрю. А мудрость состояла в том, чтобы строго соблюдать завет отца: "Если будете в любви между собой. Бог будет с вами, и покорите вы противников, и будете мирно жить. Если же будете ненавидеть друг друга в распрях, то погибнете сами и погубите землю отцов своих и дедов своих, собранную трудом великим".