Богатырь побился об заклад на жерёбую кобылу, что женщина не пройдёт и двух перестрелов. Он ошибся. И в тот момент, когда матери Марийки осталось сделать несколько шагов, чтобы преодолеть это расстояние, Огус будто невзначай полоснул её плетью. Женщина упала навзничь. Богатырь не любил проигрывать.

Но воин, с которым бился об заклад Огус, недаром носил имя Каал дикое животное. Он набросился на богатыря. Завязалась битва. Вскоре рядом с трупом женщины шлёпнулось с седла тело воина с разрубленной головой.

Восемь дней ехали по степи. Не хватало воды. Поэтому пленникам её доставалось совсем мало. Половина умерли по дороге.

В кочевье племени отряд приветствовали гудением флейт и кимвалов, восторженными криками. Мальчики развлекались тем, что забрасывали пленных сухим помётом. Старики ощупывали рабынь.

Огус отдал Марийку в услужение своей старшей жене Кутаре. Девочку назвали здесь Узаг - крошка. Она научилась разводить огонь под большим котлом, готовить любимое лакомство половцев - рис, сваренный в молоке, выполняла самую тяжёлую и грязную работу.

С отвращением наблюдала девочка, как половцы готовят мясо - положат кусок сырой конины под седло и гоняют лошадь до тех пор, пока она не вспотеет и мясо под седлом не станет горячим. Тогда вынимают конину и едят. Со временем девочка привыкла и к этому и перестала удивляться.

Марийка часто думала о том, что её ожидает в будущем. То ей грезилось, будто нагрянули русские воины и выручили из рабства, то мечталось, будто отец остался жив и приезжает за ней. Иногда Марийке казалось, что богатырь смилостивится над ней и она будет вволю спать и не делать тяжёлой работы.

Поэтому, когда кмет Сатмоз забрал её в свою юрту, она огорчилась и заплакала, а когда он начал щипать её, испугалась. В юрте Сатмоза её со всех сторон подстерегали опасности и неприятности. Жёны кмета истязали её, заставляли часами выстаивать голой на солнце, чтобы исчезла белизна её кожи, привлекающая Сатмоза. Дети кмета обижали её.

Однажды Сатмоз позвал её к себе. Он лежал на подушках и улыбался. Кмет велел девочке раздеться. И тут его лицо вытянулось, и он сплюнул с досады. Кожа девочки из белой и гладкой стала красно-коричневой, обожжённой на плечах, грязной.

- Зачем ты это сделала, дочь нечестивых?! - закричал он и ударил Марийку по голове. - Разве я не велел тебе хранить белизну твоей кожи бережней, чем хранят в сердце слово Магомета?!

- Твои жёны заставили меня стоять на солнце, - заплакала девочка.

- А, потомок суслика, ты смеешь лгать мне?! Я спущу с тебя шкуру! - И схватил Марийку за волосы. От боли девочка изогнулась, но вдруг кмет отскочил от неё, завопив. Марийка прокусила ему палец.

Кмет потянулся к сабле. Девочка закрыла глаза - сейчас её убьют. Но прошла минута, и она услышала смех Сатмоза.

- О, таких я люблю. Цветок должен быть с шипами, а женщина - с норовом. Я подожду. Глупо разбивать преждевременно источник наслаждений.

Он хлопнул в ладоши. Вбежали рабыни. Кмет указал им на Марийку:

- Содержите Узаг, как мою дочь. Вы отвечаете за её красоту. Пусть кожа Узаг побелеет, как молоко, и станет нежной и гладкой. Тогда приведите Узаг ко мне!

Хан Кемельнеш умирал. Перед его огромной, крытой коврами юртой были выставлены в ряд идолы, дымились очистительные костры. Прыгали и вертелись увешанные погремушками, лоскутками, зубами зверей шаманы.

Ничто не помогало больному.

Хан приказал казнить главного шамана и позвать муллу.

Тот склонился до земли перед повелителем.

Хан Кемельнеш раскрыл один глаз, посмотрел на муллу и спросил:

- Я казнил шамана, ибо его бог-тягри не принёс мне выздоровления. Я готов принять мусульманство, если твой тягри дарует мне исцеление. Можешь ли ты об этом попросить его?

Мулла поднял глаза к небу, словно совещался с богом. У него от страха дрожали колени. Он ничего не мог придумать. Мулла робко сказал:

- О наивеличайший из величайших и величайший среди великих! О немеркнущее солнце, оплот победы и славы! Всемогущий Аллах, возможно, согласится внять моей просьбе, но ему уж очень хочется поскорее увидеть тебя вблизи и насладиться беседой с морем твоей мудрости. Да осияет тебя свет Аллаха!

- Не юли, сын змеи, отвечай прямо! - хотел крикнуть хан, но у него хватило сил лишь на шёпот.

У муллы подкосились ноги.

- Упрошу Аллаха! - обещал он. - Дождь здоровья и благоденствия да прольётся на твою голову!

- Я сомневаюсь в твоём умении, - ответил Кемельнеш. - Но согласен подождать до следующего дня. Если завтра я не почувствую облегчения, тебя удавят тетивой лука.

На следующий день хану стало хуже, и воины удавили муллу. Жажда жизни крепко держалась в теле хана. Он решил испытать все средства. Кемельнеш приказал привести христианского муллу из земли Рус.

Явившийся монах внушил хану надежду одной своей внешностью. Он был высок, могуч телом, басовит. Звали монаха Фома.

- И отдал сын Божий Христос тело своё в жертву за людей, - стал излагать Фома основы православия. - И рек святой: "Блажени милостивые: яко тии помиловани будут". Присовокуплю от себя: спаси, Господи, и помилуй раба твоего Кемельнеша, его сродников, и поплечников, и всех православных христиан. Приди и очисти их от всякой скверны и спаси, Боже, души наши!

Хан нетерпеливо оборвал речь монаха:

- Не говори длинно, меня не интересует, что делал Христос и зачем он отдал жизнь за других. Может быть, он был глуп. Острие моего желания направлено в одну сторону - если я перейду в твою веру, пошлёт ли твой тягри мне исцеление?

Монах побледнел. Он думал: "Бог наделяет своими милостями праведников. А сей властитель превеликий грешник и грешит даже на смертном ложе".

Нелёгкая доля выпала Фоме в земле половцев: людей, которые живут грабежом, убеждать "не укради", воинам проповедовать "не убий". И всё же Фоме есть чем похвалиться перед игуменом Феодосием. Шесть десятков и ещё два воина племени гуун ведёт он путём православия.

Фоме вспомнился преподобный Феодосий, маленький, иссушенный ночными бдениями, с большими добрыми глазами, всегда глядящими задумчиво и печально. Вспомнились его напутственные слова: "Иди, брате, сей зерна веры Христовой, неси утешение слабым и исцеление болящим душой. Господь с тобой".

Что он делает сейчас, блаженный игумен, обильно начитанный в слове Божьем и святых отцах? Сидит ли рядом с летописцем и смиренно прядёт нитки, нужные для переплетения книг, утешает ли умкнутых в порубе или увещевает самого князя? Что бы он ответил половецкому властителю? Наверное, возглаголил бы так: не мысли о грешном теле, спасай душу, нечестивец! Если возречь так, хан велит казнить, и приобщится Фома к сонму святых мучеников.

На лбу монаха выступил холодный пот. Ворочая одеревеневшим языком, он вымолвил:

- Спасай душу свою, нечестивец. Вверяйся милости Божьей!

Хан подал знак своим воинам, и они бросились на Фому. Монах долго бился в цепких руках, пока не захрипел в последний раз, когда тетива захлестнула его горло...

У хана Кемельнеша не осталось больше надежд, и он приготовился встретить смерть спокойно и мужественно, как подобает воину. От его юрты в разные стороны неслись всадники, передавая последние распоряжения.

Кемельнеш лежал худой, вытянувшийся, спокойный и смотрел на воинов и богатырей только одним глазом (левое веко он уже не мог поднять). В ногах хана покоились сабля, плеть и лук с колчаном стрел.

При появлении кмета Сатмоза хан попробовал приподняться. Он уважал кмета как равного по хитрости и опасался как коварного соперника. Теперь у кмета будет иной соперник - дальний родственник хана Альпар. Ещё совсем недавно он был бедным пастухом. Да и теперь воин Альпар не богат. Но он умён, отважен и благороден. За ним пойдёт большая часть племени. Кмет Сатмоз знает его силу, оттого и навязывается в родственники Огусу, за которого стоит также немало воинов.