Когда боярин Тукы узнал, что и как было, когда он услышал, что в провожатые Ростислав дал Глебу молодого Вышату Остромировича, сына новгородского посадника, у него мелькнула мысль, что князя Глеба теперь всего удобнее отправить в Новгород. Князь слаб именно настолько, насколько нужно, чтобы Новгород сидел смирно, а посадник Остромир сделает всё угодное киевскому князю, только бы на него не пала вина сына, который пособляет в междоусобной войне.
Князья долго совещались, как быть дальше с бунтовщиком-изгоем, и решили отдать всё это дело боярину Тукы, чтобы он устроил его как знает через корсунских греков. Так и записал угрюмый боярин в своём списке, и решение это дал подписать князьям. Дядьки, может, и не знали, что они подписывают смертный приговор своему племяннику.
Но не успели они успокоиться, как пришли вести о великом бедствии во Пскове от другого племянника. Полоцкий князь Всеслав подступил к Пскову и обложил его со всех сторон. Старый Тукы прибежал с этим известием к князю, а князь уже слышал и посылал за своим верным советником.
- Ну, что же мы с этим разбойником делать будем? - спросил князь.
- Да что с ним делать? - отвечал Тукы. - Повоевать его надобно, да как-нибудь постараться захватить, да и засадить в крепкое место, чтобы в другой раз не думал выходить из положенных пределов. Известно, племянник против дяди ничего не смеет...
- Эх ты всё своё толкуешь, боярин! - вскричал Изяслав. - Не то беда, что он против дяди пошёл, а то, что Русская земля так-то распадётся. Едина Русская земля или не едина?
- Это я не знаю, - отвечал боярин, развёртывая свой свиток с именами князей, - а только по списку этого не видно. Что дальше Бог даст - не знаю, а пока на Руси пять владетелей.
- Да разве я им всем не вместо отца поставлен? Разве не я - глава всей Русской земли?
- Верно ты говоришь, глава! Так у меня в списке написано; только нигде этого не видать, чтобы голова у рук спрашивалась: а что, господа руки, не скинуть ли мне шапку, не надеть ли шелом? Не видать также, чтобы у рук было своё дело, помимо того, которое надобно голове.
- Это, брат, я двенадцатый год от тебя слышу! - возразил князь. - А всё ты мне не скажешь: как же тут быть?
- Я пробовал говорить, - отвечал боярин, - да ты тогда мне дал такой нагоняй, что я и зарёкся...
- Что? Это ты Святополка Окаянного хотел из меня сделать? Чтобы я руку поднял на братьев родных? Нет, ты мне лучше об этом не заикайся, а то я рассержусь по-тогдашнему. Я братьям своим и всему роду Ярославову отец; а какой отец детей своих истребляет? Это и у волков не слыхано. Если б у тебя хоть немного совести было, так ты не заикнулся бы об этом. А ты скажи что-нибудь другое, поновее.
- Ничего не придумаю, князь, разве оставить дело как есть да послать кого-нибудь к князю Всеславу сказать ему спасибо, что он наши земли разоряет...
- Экий упрямый старик! - вскричал князь. - Всеслава, конечно, наказать надо...
- Вот это ты дело говоришь! Стало быть, прежде всего посылаем гонцов. Один едет к Остромиру, чтоб он сейчас собрал новгородцев и шёл выручать Псков. Другой едет в Чернигов, к князю Святославу, чтобы шёл с полком своим к Пскову. Третий за тем же едет в Переяславль к Всеволоду. Четвёртый зовёт тысяцкого киевского Коснячко сюда, чтобы в Киеве собиралось наше войско.
- Ладно, - сказал Изяслав, - пятый едет тоже в Псков к Всеславу и везёт ему наше увещательное письмо.
- Вот пятого-то гонца и не нужно, - возразил с живостью боярин, - это нам всё дело испортит: уйдёт он из-под Пскова, повертит хвостом, а ты с ним и помиришься.
- И слава Богу! - отвечал князь. - Худой мир лучше доброй ссоры.
- Никогда я этому не поверю и добрую ссору люблю. После неё все дела становятся проще и яснее, тогда как среди плохого мира живёшь, как в потёмках, и не знаешь, кто с нами, кто против нас.
Пока собирались войска, гонцы ездили от одного князя к другому. Пятый гонец, придуманный самим Изяславом, покончил всё дело разом. Князь Всеслав, получив увещательную грамоту киевского князя, снял осаду с города Пскова и ушёл в свою отчину - Полоцк. Может, увещаниям князя Изяслава помогли и вести, что новгородский посадник Остромир собрал новгородских молодцов и наспех выступил к Пскову. После того князь долго посмеивался над своим боярином, особенно когда шёл дождь, бушевала на дворе буря и выла в трубах.
- А где бы мы теперь без пятого-то гонца были? - говорил он, добродушно усмехаясь. - Вот в этакую погоду как подумаешь о походном времени, так и возблагодаришь Создателя, что у нас есть горница, что на тереме крыша крепкая. Ставка, конечно, защита; но горница, из камня сложенная, на мой вкус, будет лучше. А по-твоему как, дяденька Тукы?
- На походе я настаивал, князь, не потому, что беспокойство лучше покоя, - отвечал боярин, - а потому, что лучше теперь повоевать, сколько там Бог приведёт, а зато после отдохнуть хорошенько, без всякой помехи.
- Что же? Ты разве боишься, что полоцкий Всеслав придёт сегодня сюда и выгонит нас в такую погоду? Не бойся, он мне обещал мир и повиновение...
- Прости меня, князь, но не бояться я не могу, потому как ничего не ведаю, - отвечал печально боярин Тукы. - Ты с ним переговариваешься без меня, а когда не знаешь, то и боишься. Такова уж человеческая природа. Знаю я только, что ни на одно слово князя Всеслава положиться нельзя, а ты полагаешься на его пустые слова. Как же мне не бояться?
Но князь Изяслав был уверен, что его отеческие увещания и пряморечивые убеждения гораздо лучше и действеннее предлагаемых боярином крутых мер, и спокойно посмеивался над опасениями своего осторожного советчика.
Но боярин Тукы, видно, знал дела и сердце человеческое. В половине зимы пришли вести, что полоцкий князь двинулся на север с войском, вскоре затем явились и беглецы из Новгорода: князь Всеслав разорил Новгород вконец, нежданно-негаданно подступил, ворвался как враг, взял в плен много народу, сколько мог ограбил, снял с церквей колокола, от образов в местных церквах снял паникадила и покинул город. Посадника Остромира, который быстро собрал дружину и выступил против него в прошлом году, когда он осаждал Псков, посадил в колодки и повёз к себе в Полоцк.
По требованию князя Изяслава к нему явился Тукы - угрюмый и важный, как всегда.
- Да ты не сердись, дяденька! - сказал князь, увидя своего нахмуренного советчика. - Ну, виноват, ну, чего же тебе ещё нужно? Виноват я, что в прошлом году тебя не послушал! Ну, не сердись, голубчик! Надо беду поправлять, я это вижу, и ты мне помоги.
- Что на того сердиться, кто нас не боится, - отвечал Тукы. - А дело остаётся таким, как в прошлом году было: четырёх гонцов посылать, если только ты сам пятого не пошлёшь.
- Не поминай ты мне про пятого гонца! - вскричал Изяслав. - Сказано: виноват, а ты всё своё твердишь. Старинная поговорка есть: где наболело, там не тронь. Ты меня не дразни. А вперёд, знай ты это, мимо тебя я шагу не ступлю.
Гонцы поскакали, и большая рать собралась. Святослав с черниговцами выступил к Минску. Всеволод с переяславльцами перешёл через Днепр по льду против Вышгорода, и грозная рать двинулась, чтобы наказать святотатца, ограбившего церкви.
- Разорить его надобно так, - говорил князь Всеволод, - как половцы нас разоряют: народ его побрать в плен, города его пожечь, а главное отдать новгородцам их добро.
- А ты как думаешь, дяденька? - спросил Изяслав боярина Тукы.
- Да уж если война, так разорять! Это дело прямое! - отвечал боярин. - Только надо подумать тоже: чем же народ-то виноват? А по-моему, надо бы так: народ не трогать, чтоб он без задержки платил всякую дань и подать, а добыть виноватого да и засадить его в крепкое место.
- Делай как знаешь, - отвечал князь, - засаживай его, куда хочешь, я в этом противоречить не стану, а чтобы народ не трогать, так этого даже и сказать нельзя. Сам ты подумай: идёт войско - надо ему есть, пить или не надо? Ведь не с собой же тащить и хлеб, и скот, и свинину? Это было бы только людям на смех. Опять и то сказать: если народ не истреблять или не уводить в полон, то в чём же война? Велика ли от войны беда? Встретились дружины, подрались, да и всё тут. А кроме дружины, есть войско, а войско есть главная сила, и сила эта набирается из народа. По-настоящему вся сила в народе, так эту-то силу война и истребляет. Перебей у врага или уведи половину народа - это всё равно что наполовину силу у него убавишь. Виноватого ещё добудешь либо нет, неизвестно, а убавить у него силы всегда хорошо. Нет, как можно! Не истреблять народа нельзя, на том война стоит...
