— «Не изучая жизнь и жить не стоит»? — Магнус улыбнулся. — Отцы ранней Церкви почитывали Платона, верно?

   — Тебя эти сантименты не устраивают?

Магнус покачал головой.

   — По крайней мере Церковь преклоняется перед четкой логикой. А этот «епископ» заботится только о том, чтобы у него внутри все было хорошо.

   — «Внутри» — это ты мягко сказал. А вот тот бедолага- подросток, которому нынче так досталось за то, что он приревновал к другому парню свою подружку, — он небось снаружи не очень благосклонно наказание воспринял. — Магнус резко глянул на отца, но Род продолжал: — Вот такого лицемерия я не выношу: проповедуют милосердие и любовь, а потом разворачиваются и кого–то прилюдно унижают.

Магнус такое тоже ненавидел, но услышав такие речи от отца, был готов взбунтоваться и встать на защиту монахинь, хотя и у него они, естественно, никакого восторга не вызвали.

   — В любой социальной группе должна существовать какая–то дисциплина, отец.

   — Дисциплина — да, согласен. Но ее можно добиваться без ненависти, без радости при виде страданий жертвы. Я мало уважаю тех, кто проповедует любовь и понимание и при этом вынашивает в сердце месть. Думаю, и говорить не стоит о том, что этот юноша — один из недовольных.

   — Почти наверняка, — согласился Магнус. — И все же, по–моему, большинство учеников не видят особого конфликта между проповедью и жизнью.

   — Никаких. И у взрослых тоже. Такое впечатление, что у них в мозгу два отделения. Одно для «религии», а другое для «практических нужд», и они не видят противоречия в том, что живут в согласии то с тем, то с этим. Церковь — церковью, а дело — делом.

   — Но разве Христос не об этом говорил? Что–то насчет того, чтобы левая рука не ведала о том, что делает правая?

   — У большинства людей это получается вполне естественно, но ты попробуй по этому принципу сыграть на пианино. Но ты пойми: с твоей стороны это нечестный прием. Ты читал Библию.

   — А эти люди — нет, — задумчиво проговорил Магнус. — Они слышали только то, чем с ними готовы поделиться церковники.

   — Есть такое дело. Кроме того, я вовсе не уверен в том, что местная копия Библии — та самая, которой пользуется истинная Церковь.

Магнус посмотрел на отца, сдвинув брови.

   — Эти люди не считают себя католиками?

   — Хороший вопрос. Я его себе задавал. Ответ отрицательный. Они считают себя просто христианами. Конечно, это ничего не значит — до Реформации любой в Европе так бы про себя сказал. Но когда я спрашивал людей, непогрешим ли Папа, все как один отвечали: «Да, и епископ глаголет устами Папы».

   — Интересно, знает ли об этом Его Святейшество, — пробормотал Магнус.

   — Сильно сомневаюсь. Честно говоря, есть у меня такое намерение… Словом, хочу, как только мы выберемся из этих лесов, наведаться к аббату ордена Святого Видикона и натравить его на них.

   — Рассказать обо всем аббату, чтобы он прислал сюда дюжину монахов и чтобы они принялись убеждать дерзкого прелата в ошибках его учения? — Магнус возмущенно уставился на отца. — Нет, ты не станешь этого делать, отец!

Род, в свою очередь, возмутился:

   — Почему же?

   — Потому что ты сам только что сказал, что люди здесь в основном довольны своей жизнью и тем, как ими правят, а монахи наверняка свергнут этого епископа. Хуже того! — Магнус от предчувствия беды широко открыл глаза. — Как только они попытаются это сделать, епископ объявит, что равен аббату, и поднимет народ на войну против монахов!

   — Тогда они уйдут, а потом вернутся с войском. — Род мрачно кивнул. — Да, от этого никуда не деться. Но не могу же я позволить ему и дальше тиранить этих людей!

   — Разве ты не искренне веришь в самоопределение, которое проповедуешь на словах?

   — Наверное, все же не до конца, как ты, — но все же верю. С другой стороны, есть такая неприятная малость, как то, что епископ угнетает тех, кто с ним не согласен.

   — Таких, как тот несчастный отец, которого мы видели вчера?

   — Да. Я о нем подумал. А еще — о том парнишке из школы, о девушке Эстер из трактира, в которую он явно влюблен.

Магнус помрачнел.

   — А если есть они, то найдутся и еще обиженные. Но разве мнение большинства — не главное?

Род приготовился возразить, но представил последствия возражений и умолк с раскрытым ртом и погрузился в отчаянные раздумья.

Магнус наблюдал за ним, сохраняя почтительную серьезность.

   — Главное, — в конце концов проговорил Род. — Но это вовсе не значит, что большинство должно относиться к меньшинству деспотически.

   — Это называется «тиранией большинства». — Магнус кивнул. — Ты и раньше об этом говорил, и Веке на уроках тоже. Алексис де Токвиль[55] — у него об этом было?

   — К сожалению, такое встречается до сих пор. Подозреваю, что Веке ознакомил тебя и с обратной стороной такого положения дел.

Роду Веке эти возражения вдалбливал неоднократно.

   — Да. Он говорил, что подобная тирания уравновешивается правами личности, которыми человек наделяется при рождении. Но ведь те, кто не согласен с властью епископа, всегда могут уйти, правда?

   — У меня такого впечатления не сложилось, когда я слушал его проповедь на похоронах — если эту демагогию можно назвать проповедью.

   — Я ее так не называл, — пробормотал Магнус.

   — Знаю. Так ее назвал я. Но может быть, нам стоит обсудить тему этой проповеди, прежде чем сделать окончательные выводы относительно справедливости здешней жутковатой маленькой теократии.

   — Это определенно теократия — в том смысле, в каком принято употреблять это слово, то есть «власть священников», — отозвался Магнус. — Но уж точно его нельзя в данном случае трактовать буквально — как «власть Бога».

   — Нет. Верное слово — «иерархия», то есть «правление священнослужителей», но этим словом принято обозначать всего лишь расстановку сил в обществе. — Род удивленно покачал головой. — А некоторые еще думают, что семантика не имеет никакого значения! Пойдем, сынок, давай–ка разыщем осиротевшего и всеми покинутого отца!

Магнус остановился.

   — Прости, отец, но я к этому не готов.

   — Почему? — насторожился Род. — Не хочешь проверить на практике свои идеи?

   — Может, и так, — не слишком радостно признался Магнус. — Мне вообще в этой деревне не нравится.

   — Надоело до тошноты? — Род пытливо посмотрел на сына. — Ну так сделай что–нибудь. Встань на защиту того, во что веришь.

   — И попытаться навязать людям свое мнение? — Магнус покачал головой. — У меня нет права на это.

Род улыбнулся, хотел было пошутить, но сдержал себя, задумался и сдвинул брови.

   — А было бы, если бы ты родился здесь?

Магнус удивленно глянул на отца, немного подумал и кивнул:

   — Может быть. Если бы я был одним из них, у меня было бы право возражать, да?

   — Да, если бы другие признали за тобой это право.

Магнус обреченно махнул рукой.

   — Признали бы, не признали бы — главное, есть право или его нет. Просто, вероятно, пришлось бы затеять драку.

   — Угу. Или подвергнуться пыткам, — угрюмо уточнил Род. — Если тех, кто с тобой не согласен, больше.

   — Это не должно мешать…

   — А как же ты сразишься с системой, если ты — покойник?

   — Верно подмечено, — признал Магнус, снова остановился и погрузился в раздумья.

Род вздохнул и покачал головой.

   — Как бы то ни было, ты не можешь быть готов действовать, если сам не знаешь, во что веришь. Но я не собираюсь бросать этих людей на произвол судьбы.

Магнус испуганно посмотрел на отца.

   — Ты дал мне слово!

   — Помню. В этом все и дело. — Род устремил на сына чуть ли не умоляющий взгляд. — Понимаешь, если бы я точно знал, что большинству действительно нравится эта форма правления, я бы просто–напросто помог недовольным бежать, и — будь что будет. Но я этого пока не знаю.