— Нет, Бернар.

— Только прочти.

— Не могу. Я обещала Стефану и сдержу слово.

— Ты — как твоя героиня в фильме. Позволяешь распоряжаться своей судьбой деспотичному мужчине, который гораздо старше тебя.

— Это не так. Я делаю то, что хочу. Работать над тем фильмом с тобой тоже было нелегко. Ты тоже очень деспотичен.

— Однако мне ты не подчинялась. Тогда у тебя хватало мужества отстаивать свою позицию. — Он присел перед Лидией на корточки и взял ее за руки. — Ты видела себя на экране и не можешь отрицать таланта актрисы. Заточение в замке и пустая светская болтовня со скучными богачами — не твое предназначение. У тебя талант. Ты прирожденная актриса. Что толку скрывать это от всего мира и от себя самой?

— Нельзя судить по одному фильму, Бернар.

— Ты права. Пикассо не ограничился своей первой картиной, а Бетховен написал десять симфоний. Артист должен совершенствовать свой талант. Работая, ты с каждым разом будешь играть все лучше.

— Прошу тебя, перестань! — Она вырвала у него свои руки. — Я не изменю решения. Я не могу…

— Из-за того, что ты графиня?

— Нет, у меня будет ребенок.

— О, пропади все пропадом! — Бернар, наполнив свой бокал, увидел, что Лидия плачет. — Я знаю, ты обо мне не часто вспоминала, но я-то ежедневно всматривался в твое лицо в монтажной комнате. Я изучил твое лицо, фигуру, жесты, мимику, и теперь знаю тебя лучше, чем прежде, и люблю гораздо сильнее. — Он поцеловал ее. — Роди ребенка. Дай Стефану наследника… ведь это все, что ему надо. А потом возвращайся ко мне.

Все будет по-другому. Я тоже сильно изменился.

Лидия вытерла слезы.

— Нет, Бернар. Мне нравится моя жизнь. Все изменилось, То, что было между нами, осталось в прошлом.

Он взъерошил волосы.

— Но у тебя есть ключ от моей квартиры.

Стефан вернулся лишь в воскресенье вечером, когда Бернар уже уехал и увез свой фильм. Граф пообещал посмотреть его вместе с Лидией в Париже, но, судя по всему, его это не слишком интересовало.

В конце марта в одной из частных клиник Парижа Лидия родила девочку за две недели до срока. Разочарованный Стефан держался стоически.

— Ничего, дорогая, — сказал он Лидии, когда медицинская сестра унесла малютку. — Мы, не теряя времени, продолжим начатое.

Она назвала дочь Александрой Джуно Форест де ла Рош. Во время беременности Лидия не представляла себя матерью, но полюбила белокурую малютку, едва взяв ее на руки. Она отказалась от кесарева сечения, хотя Стефан не пожелал присутствовать при родах, считая это новомодной тенденцией. Ему претила мысль держать за руку жену, корчащуюся от схваток.

Для приглашенной к Александре нянюшки, мадемуазель Жобер, заново отделали комнаты, смежные с детской. Лидия проводила с малышкой значительно больше времени, чем хотелось бы Стефану, и кормила ее грудью, хотя французская знать считала это уделом простолюдинов. К радости графа, у его жены оказалось мало молока, и через месяц ей пришлось перевести малышку на искусственное вскармливание. Это, однако, вызвало у Лидии такую депрессию, что она покидала свою комнату, только когда навещала дочь.

Встревоженный Стефан обратился за советом к врачу, и тот порекомендовал Лидии уехать и отдохнуть от ребенка. В тот же день Бернар Жюльен известил графа телеграммой, что получил предложение показать «Помолвку» на Каннском кинофестивале. В другое время Стефану и в голову не пришло бы поехать туда, однако сейчас он надеялся, что это выведет жену из депрессии. К тому же Мэриэл Жюльен пригласила Стефана и Лидию остановиться на вилле «Ла Бокка», снятой ею и Мишелем.

Между тем Лидия, узнав обо всем этом, категорически отказалась оставить дочь. Лишь после долгих уговоров она согласилась отлучиться на несколько дней.

Однако по мере приближения отъезда ее настроение начало улучшаться, и она даже отправилась вместе с Мэриэл по парижским магазинам. После родов фигура Лидии осталась такой же безупречной, как и прежде, и ей хотелось купить себе что-то новое.

— Меня будет смущать присутствие Бернара, — призналась она Мэриэл, сидя с ней в кафе.

— Не беспокойся. На Бернара обрушится столько репортеров и агентов, что у него не останемся времени убеждать тебя в своей бессмертной любви.

— Разве ты знаешь об этом?

— Я не только невестка Бернара, но и его близкий друг. Рано или поздно он переболеет тобой. Полагаю, это произойдет, как только он приступит к работе над новым фильмом. А ты? Мы с тобой никогда не говорили об этом… Твое чувство прошло?

— Да! Я люблю Стефана. К тому же у нас с Бернаром не сложилось и не могло быть по-другому. Мы несовместимы.

— Но признайся, ведь ты все еще неравнодушна к нему?

— Не приставай, Мэриэл. Поговорим лучше о чем-нибудь другом. Как по-твоему: купить мне платье в деревенском стиле от Ива Сен-Лорена или вечерний брючный костюм от Унгаро?

Они пили чай в оливковом саду. Вилла, арендованная Жюльенами, казалась тихим островком в бушующем море безумия, именуемом кинофестивалем. Журналисты и газетчики пронюхали, чти премьерша Бернара стала графиней де ла Рош. Мэриэл едва успевала отвечать на телефонные звонки и отбиваться от репортеров, жаждущих взять интервью у Лидии. Стефан категорически запретил жене общаться с представителями прессы.

Мэриэл поставила на стол тарелку с бутербродами.

— Мы с Лидией ходили утром на рынок, и все было хорошо, пока какой-то репортер не заметил Лидию.

— Да, тут же слетелось человек десять, и они преследовали нас, щелкая затворами камер и выкрикивая вопросы.

— Но Лидия держалась невозмутимо и перебирала помидоры как ни в чем не бывало. А вот я подумывала, не нанять ли бронированный автомобиль.

— Потом кто-то из них заметил Аву Гарднер возле прилавка с дарами моря, и нас оставили в покое. О, слава так капризна!

— После сегодняшней премьеры твое мнение об этом изменится. — Бернар отхлебнул пиво. — Тебе не удастся спрятаться от представителей прессы. Положим, прежде было диковинкой: американская девушка, французская графиня, киноактриса… Это всех заинтриговало. Сегодня тебя увидят на экране. И тогда начнется такая же история, как у Грейс Келли. Захочешь ты с ними разговаривать или нет, о тебе все равно напишут и поместят твои фотографии.

— Ты знаешь, как к этому относится Стефан.

— А ты сама? — спросила Мэриэл. — Неужели тебя это не будоражит? Даже я волнуюсь.

Лидия рассмеялась:

— Взволнована ли я? Да вы и не представляете, насколько! Ведь приехав сюда, я не хожу, а парю в воздухе!

— Похоже на правду, — заметил Мишель. — Меня даже тревожило твое непостижимое равнодушие.

— Напротив, мне доставляет наслаждение ажиотаж вокруг меня.

— Тогда поговори с представителями прессы, — настаивал Бернар. — Дай им шанс правильно осветить события. Учти, это очень поможет фильму. Такую рекламу не купишь ни за какие деньги.

Лидия указала на восточное крыло виллы, где Стефан просматривал сейчас деловые отчеты.

— Я все понимаю. Но поймите и вы: мне нельзя давать интервью.

— Но ведь это в интересах самого Стефана. Успех фильма принесет ему кучу денег.

— Он и без того богат, — сказал Мишель.

— Все это верно, Бернар, — проговорила Мэриэл, — но, надеюсь, ты не забыл, что, финансируя фильм, он вложил деньги в рискованное предприятие?

— Ты называешь мой фильм рискованным предприятием? — Возмущенный Бернар, схватив бутылку с пивом, ушел в дом.

— Мой братец принимает все слишком близко к сердцу. Не обращай на него внимания.

— Ох, Мишель, я слишком хорошо знаю его и, поверь, понимаю, что он сейчас чувствует! — воскликнула Лидия. — Возможно, я понимаю его лучше, чем он меня.

Мне нравится сниматься и приятно думать, что осуществляется моя заветная мечта и я становлюсь кинозвездой. Но судьба дала мне шанс осуществить другую мечту… и приходится сделать выбор. — Она помолчала. — Это не просто. Однако Бернару еще труднее. У него все поставлено на карту. Я разрываюсь на части, но должна считаться со Стефаном.