Свой последний бой он провёл отменно. Красный плащ его и блестящий шлем вспыхивали на солнце, словно молния. Не одна голова покатилась с плеч от ударов наследника Тулчи и Ивана. Не один всадник рухнул с лошади. Но суровым венграм, несмотря на это, удалось окружить отряд Ростислава и практически всех уничтожить. Раненого сына Берладника притащили к Андрашу. Тот, расхохотавшись, плюнул ему в лицо. А потом спросил лекаря, перевязывавшего рану:

- Выживет мерзавец?

- Безусловно выживет. Становые жилы не тронуты.

- Жаль: хотелось бы видеть его убитым, - развернулся и вышел.

Что ж, как говорится, желание князя - закон для его подручных. И один из наиболее рьяных притащил какую-то склянку с тёмной жидкостью, намочил тряпицу и заставил лекаря приложить её к ране русского.

Врачеватель, вздыхая, выполнил приказ. Вскоре у больного началась агония, а спустя несколько часов он скончался.

Развивая успех, Андраш захватил Болшев, город сжёг, а гнездо оппозиции разорил. Защищая терем, пал Усол. Янка тоже пыталась сопротивляться, и её проткнули мечом. Иннокентий Избыгнич был казнён на торговой площади. Только Афанасию Кснятиничу удалось бежать в Перемышль. А ещё уцелели Янкины дети: младших из них венгр не тронул, но зато Зою взял с собой, чтобы сделать наложницей.

Больше полугода просидели Яков-Владимир и его близкие в башне Эстергома. Лишь в конце февраля 1189 года старший сын Осмомысла попытался бежать. Дело было так.

Заключённым не разрешалось выходить на прогулки даже во внутренний дворик замка; но зато они могли беспрепятственно подниматься на последний этаж башни - там и воздуха свежего много, и гарантия полная, что никто не уйдёт из-под стражи. Для защиты от ветра, солнца и дождя на конечной площадке даже установили шатёр. Пленники короля Белы проводили в нём целые часы. И однажды Владимир, убедившись, что никто из охраны его не слышит, обратился к Пахомию Вонифатьичу:

- Как ты думаешь, друже, если нам изрезать шатёр на не слишком широкие, но достаточно прочные полосы, хватит до земли?

Тот обдумал ответ, а потом утвердительно кивнул:

- Думаю, отсюда не хватит, но чуть ниже, из окна лестницы, может и хватить.

Поликсения закудахтала:

- Я боюсь! У меня от высоты голова закружится.

- Мы тебя привяжем к кому-нибудь из мальцов.

(А мальцам, Гошке с Гришкой, слава Богу, шли уже двадцатый и шестнадцатый год соответственно).

- Надо только выбрать ночку потемнее и поненастнее, чтобы караулу было бы противно нос казать на улицу, - посоветовал старший брат, Георгий.

- Главное - добраться до Дуная, - подхватил младший брат, Григорий, - сесть на лодку и доплыть к противуположному берегу. Там уж мы уйдём от погони.

- Хорошо, что не все драгоценности отняли у нас, - заявил отец. - Будет чем расплачиваться в пути.

Подходящую ночь поджидали долго. Наконец обстоятельства сошлись одно к одному: венгры праздновали день рождения короля и достаточно поусердствовали по количеству возлияний в честь его величества; дул холодный ветер с дождём и снегом, так что даже собаку было совестно выпустить во двор; крыша башни от порывов и шквалов громыхала сильно, заглушая прочие звуки. Словом, лучший момент трудно было выбрать.

Ткань шатра, несмотря на дождь, резали втроём - старший княжич, князь и Пахомий. Младший успокаивал мать. Ко второму часу после полуночи самодельная верёвка была изготовлена и сброшена из окна внутренней винтовой лестницы наружу. Ровно в два начали спускаться: первый - Вонифатьич, вслед за ним - Ярославич, Гришка вылез третьим, а Георгий, привязанный к матери, последним. Поликсения, чуть живая от страха, только коснулась пятками земли, как расплакалась в голос от счастья.

- Тихо ты, вопилка! - цыкнул на неё муж. - Это всего лишь треть пути. Впереди - Дунай.

Шли до берега больше часа. В небольшом рыбацком посёлке многие люди оказались тоже пьяными по случаю праздника, а другие отказывались везти беглецов в такую погоду. После уговоров и посулов расплатиться золотыми серёжками попадьи согласилась одна толстая рыбачка - тоже не совсем трезвая, но, по-видимому, именно из-за этого и смелая.

Волны Дуная поднимались почти как на море в шторм, и рыбацкий баркас швыряло из стороны в сторону, словно скорлупку грецкого ореха. Но венгерка искусно орудовала кормилом, ухитряясь проскакивать между катящимися валами. Только единожды их почти накрыла водяная стена, и уже все готовились захлебнуться, как судёнышко, вновь вильнув, не пошло ко дну, а продолжило скользить по поверхности.

Долгожданная твердь показалась избавлением от всех мук. Мокрые, продрогшие, сбившись в кучу, русские расплатились с рыбачкой и пытались её отговорить возвращаться в такую бурю обратно - во второй раз ей может не повезти. Но она слушать не желала; взяв серёжки, прыгнула в баркас и спустя мгновение скрылась среди волн. Что с ней сталось дальше, доплыла ли домой счастливо - Бог весть!

Беглецы шли не разбирая дороги и к исходу следующего часа оказались в ещё одной деревушке, но уже немецкой, где их встретили более приветливо, а за золотое колечко разрешили не только отогреться у очага, но и накормили бобовой похлёбкой. Утром они купили трёх коней, взгромоздились по двое - Гришка с матерью и Георгий с Пахомием, а Владимир ехал один, - и, узнав у местных дорогу, поскакали в сторону Вены. А оттуда до Германии - и всего ничего.

Между тем Фридрих Барбаросса был загружен подготовкой к крестовому походу денно и нощно. В декабре прошлого, 1188 года возвратились послы, направленные в разные страны. Венгрия и Сербия дали добро на проход крестоносцев по их территории. Византийский император Исаак Ангел тоже согласился, но при условии - если не допустят грабежей мирных греков и не будет попыток захвата Константинополя (как случалось в первых двух кампаниях). Даже турецкий султан Кылыч-Арслан обещал выделить войска против Саладина. Только Саладин стоял на своём: никаких ультиматумов от католиков не приемлет, отдавать Иерусалим и другие священные для христиан места не намерен; более того - сделал совершенно наглое предложение: если остатки прежних крестоносцев, продолжающие занимать кое-какие города в Сирии, перед ним капитулируют, он вернёт европейцам Крест Иисусов и освободит все захваченные монастыри; даже разрешит паломникам посещать Гроб Господень. От такого нахальства проходивший в Нюренберге рейхстаг просто ошалел. Кто же стерпит подобные оскорбления? Выходило ясно: Третий крестовый поход неизбежен.

Фридрих встал во главе общих сборов. Численность европейских войск доходила до ста тысяч человек! Эту громадину надо было организовать и дисциплинировать, обеспечить всем необходимым, разработать маршруты следования… И в разгар трудов императору доложили о прибытии князя из Галиции. Тот вначале только отмахнулся: «Некогда, некогда!» - «Он - законный наследник Ярослава Осмомысла, обещавшего Евфросинье Венгерской оказать содействие в крестовом походе; сын сулит много средств». Самодержец почесал в рыжей бороде («Барбаросса» в переводе с латыни - «красная борода») и велел впустить.

Князь ему понравился - полноватый, чуть застенчивый, с добрыми живыми глазами; лет ему было тридцать восемь - тридцать девять, но уже первые морщинки пробегали по лбу, да и зубы могли бы выглядеть не такими жёлтыми, ну да это не имело значения. Коротко поведав свою историю, русский предложил за помощь в отвоевании Галича дорогую нашейную гривну - всю в бриллиантах и изумрудах - и затем, победив, в течение года до двух тысяч гривен серебром. Это были громадные деньги по тем временам. Фридрих выслушал Владимира с пониманием, а затем сказал:

- Сам помочь не смогу, так как вскоре выступаю с войсками на Ближний Восток. Но попробую надавить на союзника нашего - польского короля Казимира. Он в крестовом походе не участвует, пусть хотя бы так послужит делу справедливости.