– Сколько вы получили? – спросил Левин.
Касперский назвал сумму.
– Почему так мало? – вскинул глаза Михальченко.
– Кассирша предупредила: "Сдаете за два часа до вылета. Удерживаем двадцать пять процентов"… А что случилось? Может, я чего не так сделал?
– Все так, Зиновий Данилович, все так. Спасибо вам. Извините, что отняли время, – сказал Михальченко. – У вас телефон дома есть?
– Есть.
– Оставьте нам, вдруг еще понадобитесь.
Назвав номер, таксист вышел, держа берет в руке…
– Ну что, Ефим Захарович, как байка? – спросил Михальченко.
– Думаешь, таксист изложил заготовленное сочинение?
– Нет, Касперский, по-моему, не врал. А вот пассажир гнал ему липу о приятеле, который не смог улететь, заболел. Старик Тюнен, что ли, его приятель?
– Едва ли.
– Достать бы нам этого пассажира, – мечтательно сказал Михальченко.
– Мы, Иван, живем в эпоху сплошного дефицита, – хмыкнул Левин. – Но подумать надо…
23
Журнал "Я – жокей", который Шоор подарил Левину в первое свое посещение бюро, Левин ни разу не открыл. Сунул его тогда в кожаную папку с бумагами, а папку, как обычно, в кейс. Так и таскал с собой, забывая выложить журнал дома. Сделал это только сегодня, когда полез в папку, чтобы отдать жене талоны на сахар, полученные по дороге на работу в домоуправлении.
Сейчас журнал разглядывали сын и невестка. Жена на кухне беседовала с внуком, а Левин сидел у окна в кресле и читал газету. Иногда до него долетали восклицания сына и невестки:
– Вот это полиграфия! Какие краски! А бумага!
– И парень хорош. Как сложен!
– А костюмчики на нем! А лошадки! Пап, посмотри! – сын повернулся к Левину, протягивая ему раскрытый журнал.
На левой странице крупно была снята шея и голова лошади, под уздцы ее держал так же крупно до пояса сфотографированный красивый молодой человек с сильным, обнаженным торсом. Видно был ветерок. Светлые длинные волосы отброшены за ухо, голубые глаза смотрели прямо в объектив. Выражение его лица, – крупных губ и глаз – излучали гордость и довольство. На правой странице тот же парень сидел верхом на иссине черной лошади. Красиво контрастировал с нею его яркооранжевый спортивный костюм.
– Реклама, – сказал Левин, возвращая сыну журнал. – Так сказать, наше сырье, их технология, – он вспомнил слова Шоора: "Мы делаем с вашим конным заводом бизнес". – На работе у меня есть еще один номер, как-нибудь принесу… Рая! – крикнул он жене. – Я пойду на полчаса прогуляюсь. Что-то голова болит. – И не дождавшись ответа, вышел в прихожую…
Левин спускался по лестнице в своем подъезде и думал: "Георг Тюнен получил наследство, которое ему и не снилось. Теперь оно достанется его сыну Александру. Уедет он в Германию или нет, но первое, что сделает – там или здесь, – наверное купит видеомагнитофон, джинсовый костюм и машину… Завтра с утра надо будет пойти к Иегупову. Почему он соврал? Чего испугался?.. Надо, чтоб Михальченко вышел с радиоспортсменом на место, где тот нашел паспорт. Хорошо бы, чтоб Михальченко уговорил Остапчука пойти с ним туда".
24
Та же убогая квартира на Комсомольской, дом пять, тот же мрачный неприветливый хозяин, в глазах которого мелькнул испуг, едва он увидел Левина в дверном проеме.
– А я опять к вам, Антон Сергеевич, – Левин не стал дожидаться приглашения, а направился в глубину комнаты.
– Что еще? – спросил Иегупов. – Я сказал тогда все, что знал.
– Да нет, Антон Сергеевич. Ведь Тюнен был у вас.
– С чего вы взяли? – тяжелые сильные руки старика начали суетливо перекладывать на столе предметы.
– На станции скорой помощи документально зафиксирован вызов, сделанный пятнадцатого апреля по вашему адресу. Сделан он, как записано там, Иегуповым к больному Тюнену.
– Да, и Георг был у меня, и скорую я вызывал. Худо ему стало, сознание потерял.
– Почему же вы скрыли от меня?
– Испугался.
– Чего?
– Вы сказали, что он пропал. А в таких делах в свидетели лучше не попадать. Кроме меня в Старорецке у него нет никого. Вот по-вашему и выйдет, что кругом я виноват. Да еще если его убили, не дай Бог.
– Я ищу не виновника чего-то, а Георга Тюнена.
– Как же я докажу свою невиновность?
– Давайте попробуем вместе.
– Пробуйте, – пожал плечами Иегупов, как бы не веря в искренность намерения Левина.
– Когда и в котором часу Тюнен ушел от вас совсем?
– В день отъезда, семнадцатого. Мы вместе из дому вышли.
– Вы хорошо помните число?
– Да. В этот день я ходил в амбулаторию закрывать бюллетень.
– Давайте вспомним этот день подробней. Итак, самолет Тюнена в девятнадцать пятьдесят. Вещей у него много было?
– Нет, легкий чемоданишко.
– Он поехал в центр к агентству, чтоб оттуда рейсовым отправиться в аэропорт. Так?
– Нет. Мы вышли вместе, я поднес ему чемодан до рощи, растолковал, как идти дальше. От меня так ближе в аэропорт. За рощей шоссе, там часто ходит автобус. Дальше я его провожать не мог, у меня на пять был талон к врачу.
– В котором часу вы вышли из дому?
– В десять или пятнадцать минут пятого.
– К врачу не опоздали?
– Нет. Мне от рощи до амбулатории двадцать минут хода.
– Тюнен был одет в плащ?
– Натянул только шляпу. Было тепло. Плащ он нес в руке.
– Вы не знаете, денег с собой у него много было?
– Не спрашивал. К чему мне знать про чужие деньги.
– А какая у вас пенсия, Антон Сергеевич?
– Восемьдесят семь рублей.
– Значит у входа в рощу вы попрощались и больше не виделись?
– Больше не виделись.
– Он не оставлял вам для передачи кому-нибудь письма, записки, просто устной просьбы. Может быть, забыл какую-нибудь вещицу у вас?
– Ничего такого не было… Разве что бутерброд. Приготовил в дорогу, я еще покупал ему диабетический хлеб. Сказал, что всегда в кармане носит кусочек такого хлеба. В тот день завернул он его в бумажную салфетку, а взять с собой забыл. Я, когда вернулся, гляжу, лежит этот бутерброд на столе.
– Когда "скорая" прибыла, что делал врач?
– Два укола. Потом сидели долго ждали, пока Георг придет в себя.
– Госпитализировать не предлагали?
– Предлагали. Отказался Георг.
– Антон Сергеевич, а вы бы смогли узнать плащ Тюнена?
– Наверное.
– Если мы найдем этот плащ, обратимся к вам. Не возражаете?
– Лучше вы найдите Георга.
– Этим мы и занимаемся.
– Антон Сергеевич, а почему вы так испугались моего прихода, нашего разговора?
– Пуганный я. Жизнь эту вдоль и поперек знаю.
– С сыном Тюнена, Александром, вы не знакомы?
– Нет.
– Антон Сергеевич, а вы где работаете?
– Садовником на конном заводе… Что у вас еще? Я спешу.
– Пожалуй, все.
– Куда мне зайти, чтоб узнать, как у вас дальше с Георгом пойдет, отыскали или нет? – спросил Иегупов.
– Я вам сообщу, обещаю. К тому же письмо его к вам, которое вы не получили, у меня. Хотите прочитать?
– Да что мне теперь? Он мне его пересказал. И поболе того.
– Про наследство?
– Да. Брать он его не хотел, наследство это. А зря.
– Почему?
– "Ни к чему оно мне, – сказал. – И дом этот, и деньги. Помирать скоро. И не хочу, чтоб Сашку сманило оно". Так и сказал, – Иегупов взял свою тяжелую палку с отполированной ручкой…
Вышли вместе, у подъезда попрощались и разошлись в разные стороны.
– Некогда мне, Иван, еще и в ваши дела встревать. Ты посмотри, Остапчук показал на письменный стол, заваленный бумагами. – Без продыху сижу. Возьми вон сводку за сутки, прочитай: два угона за минувшую ночь, в дискотеке подрезали какую-то девку, три квартирные кражи залепили. А ты мне еще своего немца подвешиваешь.