Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Побывать у вас, поговорить с вашей мамой.

– Но не сегодня же!

– Разумеется. Но тянуть тоже нельзя… Для пользы дела, – добавил Скорик.

– Приходите завтра. Я уговорю маму, – и не прощаясь, отошел.

Вернувшись в прокуратуру, Скорик устало сел за стол.

– Ну, как у тебя движется? – спросил коллега.

– Вяло, – он достал из кейса бумаги – результат своих разговоров с сотрудниками института.

Улов был почти нулевым. Трошкин – начальник отдела кадров, подполковник в отставке. "У нас никто не конфликтует…", "Коллектив здоровый…", "Профорганизация ведет работу в моральном плане…". И дальше – в том же духе. Не человек – амеба. Усманов – снабженец. Кубракова его не приняла, тут же отправила к заму по общим вопросам. Бобошко инженер из группы оформления документации – оказалась женщиной, к тому же предпенсионного возраста. Дзюбан – сотрудник патентного отдела – мужчина лет сорока, на протезе, ногу потерял в детстве в железнодорожной катастрофе. Вечтомова – инженер сектора оперативного анализа и планирования – молодая, тщедушная, в очках с толстенными линзами, зрение, наверное, минус 10-12, за пределом трех метров, пожалуй, ничего не видит. Никто из них, заходивших к Кубраковой или интересовавшихся ею накануне ее отъезда и в дни ее отсутствия не годились в "герои" сюжета. Лишь двое еще как-то могли "претендовать" на это – Назаркевич и электрик Лагойда. Но Назаркевич в больнице, с ним должен встретиться Агрба. Что же до Лагойды…

Скорик перечитал запись своего разговора с ним:

"Когда вы в последний раз видели Кубракову?" "За день до ее отъезда".

"В связи с чем вы заходили к ней?" "У них в лаборатории на компрессоре полетел трансформатор. Я нашел в одном месте. Мне надо было сообщить ей, потому что за него заломили большие деньги".

"Кто-нибудь присутствовал, когда вы были у нее?" "Сотрудник лаборатории Назаркевич".

"А о чем они говорили?" "Он спрашивал разрешения поехать на день в Богдановск".

"Он сказал зачем?"

"Сказал, что на мехстеклозавод".

"Потом, кажется, в четверг, вы справлялись у секретарши, не вернулась ли Кубракова?" "Да. Надо было решать с трансформатором, владельцы торопили. Теперь на такие вещи спрос большой".

"Кубракова разрешила Назаркевичу поездку в Богдановск?" "Разрешила. Ей тоже надо было туда, и он согласился взять ее".

"Что значит "согласился". Может, предложил, она все же его начальница?" "У них отношения не очень…" "В каком смысле?" "Ну если уж точно, как кошка с собакой" "Откуда вы знаете о характере их отношений?" "Об этом весь институт знает".

"На какой почве они враждуют?"

"Она вроде зажимает его, не дает ходу".

"И все-таки он согласился ее отвезти?"

"Сквозь зубы".

"На чем они поехали?"

"На его машине".

"Какая у него машина?"

"Тройка".

"А цвет?"

"Красная"…

Вот и все. Видел ее за день до отъезда. Интересовался у секретарши, не вернулась ли еще. Ну и что?..

Он сидел, уставившись в бумаги, пытаясь за пределами ответов на свои вопросы увидеть иной их смысл или какие-нибудь противоречия. Но ничего не получалось. В списке невычеркнутым оставался Назаркевич. Скорик позвонил Агрбе. Однако телефон молчал. Видимо, Агрба еще не вернулся…

13

Я нервничаю – в пачке осталось четыре сигареты, а идти в магазин неохота! Скоро Рождество, а за окном серый унылый день, дождь со снегом, ревет тяжелый каток, заравнивая дымящийся асфальт, насыпанный прямо в лужи. Два мужика в оранжевых безрукавках, сбрасывая совковыми лопатами с самосвала асфальт, смеются. Чему? Может быть бессмысленности своей работы? Через дорогу вижу, как сосед вставляет в окна своей квартиры в бельэтаже раздвижные решетки. На нашей улице многие жители первых этажей уже проделали эту операцию: квартирные кражи пошли по городу, словно ветрянка в детском садике. Выглядят эти зарешетченные окна, как тюремные. "Камерная жизнь", – пошутил сосед…

А я в свободное от посещений суда, следственного изолятора, прокуратуры время, пишу. Председатель областного суда, мой бывший сокурсник по юрфаку, разрешил мне взять из архива дело Кубраковой. Правда, не домой. Выпискам из него я занимаюсь в полуподвальной комнате, где лежат кипы чистых бланков, пачки новеньких папок, коробки с копировальной бумагой, катушки с лентой для пишущих машинок и прочая канцелярская дребедень. Тут царствует завхоз, высвободивший мне в уголке стол. Здесь тихо, никто не мешает, не задает вопросов, не заглядывает через плечо. Плохо только, что курить приходится выходить на улицу…

Итак, вернемся в тот июнь. Однажды вечером раздался междугородный телефонный звонок. Неля – моя суетливая, настырная троюродная сестрица из Харькова сразу пошла в атаку:

– Ты меня хорошо слышишь?

– Слышу, слышу.

– Как живешь? У тебя все в порядке?

– В порядке, – ответил я, понимая, что это было пустое предисловие.

– Что у вас там произошло? Что случилось с Кубраковой?

– С какой Кубраковой?

– Ну завлаб НИИ металловедения! Я приезжала к вам на ее симпозиум… До нас дошли слухи, что она погибла. Это правда?

– Не знаю никакой Кубраковой, ни о том, что с нею случилось, раздраженно ответил я. – А в чем, собственно, дело? Это твоя подруга?

– Нет, мы мало знакомы. Но я не люблю слухов. Я хочу знать все точно. У тебя есть связи в прокуратуре. Выясни! – командовала она. – Это во-первых. Во-вторых, я оставляла ей свою статью. Она обещала прочитать и сделать пометки. Мне важно получить ее ради этих заметок. Очень прошу, займись этим немедленно!

– Ты понимаешь, о чем просишь?! – вскипел я. – Даже если по случаю гибели твоей Кубраковой возбуждено дело, меня к нему никто и близко не допустит. И никого об этом просить не стану!

– Но ты же известный адвокат! – давила Неля. – В конце концов у тебя есть какие-нибудь родственные чувства, элементарные обязанности перед близкими.

– Есть, есть, – успокоил я ее, хотя она прекрасно знала, что мы друг к другу никаких особых родственных привязанностей не испытывали. Единственное, что могу – это попытаться что-нибудь узнать о твоей статье, – сказал я, понимая, что она не отвяжется.

– Обещаешь?

– Обещаю попытаться. Никаких гарантий.

– И если можно – подробности о гибели Кубраковой, – уже льстиво попросила она.

– Я уже тебе все сказал!

– Какой ты все же… Ну ты же меня знаешь… Мне так хочется…

– Все, Неля! До свидания, – опустил я трубку.

"Господи! – подумал я, остывая. – На кой черт в Харькове знать подробности о гибели какой-то Кубраковой, с которой у нее шапочное знакомство!" И тут я представил себе торжество Нели, когда она полушепотом кому-нибудь сообщит: "Только между нами. Информация абсолютно достоверна, мне по секрету сообщил мой брат. Он известный адвокат"…

Кажется, дней через десять я был в областном суде по каким-то своим делам. Закончив их, спустился ниже, где была прокуратура и вспомнив просьбу Нели о статье, решил заглянуть к Щербе – авось что-нибудь выясню, хотя уверенности не было никакой: во-первых, возбуждено ли вообще дело по факту гибели Кубраковой, а если и возбуждено, то оно могло быть в любой из районных прокуратур города или в городской, о чем Щерба мог вообще не знать…

Я постучал в его дверь, и не дожидаясь ответа, вошел. Напротив Щербы сидели Скорик и прокурор-криминалист Войцеховский. Они о чем-то спорили.

– Садись, Артем Григорьевич, я скоро освобожусь, – кивнул мне Щерба.

Чтоб не создавать неловкость своим присутствием, я достал из кейса свежий номер "Аргументов и фактов", принялся читать, и хотя не прислушивался к их разговору, все же уловить какие-то детали его мог. Говорил Войцеховский: -…Я был на кафедре патологической анатомии и судебной экспертизы. Эти светила категорически утверждают, что установить его наличие в крови и тканях невозможно. У нас во всяком случае. Может в Москве и есть какой-нибудь мудрый гематологический институт, но попробуй туда доберись, да и там, как говорят наши патологоанатомы, вряд ли определят. Это во-первых, во-вторых, мое предположение всего лишь плод умопостроений, нет у нас никаких реальных оснований считать его надежным. Так что эксгумация бессмысленна, – завершая какой-то предыдущий разговор, произнес Войцеховский.

98
{"b":"231118","o":1}