Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Что ж, побегу за вами.

– Только ботагом не очень шуми, – сказал Левин…

– Слушай, забыла тебе привет передать, – сказала Ирина. – От Туровского. Знаешь такого?

– Знаю, учились вместе. Где это тебя с ним свело? – спросил Костюкович.

– Приходил на днях к Погосову. Принес пропуск в бассейн.

– Я его плохо знаю. Да и не виделись много лет.

– Ты сегодня на ночь идешь?

– Да.

– Я приготовлю тебе бутерброды…

Дежурств у Костюковича стало больше: кто-то ушел в отпуск, кто-то уехал на курсы, кого-то забрали в военкоматовскую комиссию. Остальным врачам отделения приходилось дежурить за убывших…

Ночь была теплая. Костюкович стоял у открытого окна ординаторской и курил, а с противоположной стороны, у подъезда приемного покоя время от времени слышался шум работающих моторов – подъезжали и, разгрузившись, уезжали машины "скорой помощи". Окно выходило во внутренний двор. Он был темен. Лишь в конце, где находилась подстанция "скорой", ее гаражи и заправочные бензоколонки, ярко горели прожектора, захватывая в полосу света отдельно стоявшее здание патологического отделения.

На дежурство сегодня он приехал на своем "жигуленке", завтра утром сразу собирался на станцию техобслуживания – застучал задний правый амортизатор. Вспомнив об автомобиле, забеспокоился: машину поставил во внутреннем дворе в проеме меж двух корпусов, противоугонную скобу надел, а вот хорошо ли запер ее, сейчас засомневался: надо бы проверить.

Он взял ключи, спустился вниз в цокольное помещение и пошел по гулкому тоннелю, ведшему во двор. И тут на фоне привычных больничных запахов вдруг ощутил инородный стойкий, резкий, но приятный запах лосьона. "Кто-то прошел здесь недавно", – подумал Костюкович. Противоугонная скоба оказалась запертой. Он глянул вдаль двора. Там по асфальтовой дорожке в сторону патологоанатомического отделения и подстанции "скорой" двигались две фигуры в белых халатах – мужская и женская. "Врачи со "скорой", решил Костюкович, – полагая, что это именно они только что перед ним прошли по тоннелю во двор, оставив в тоннеле облачко запаха лосьона…

Костюкович вернулся в ординаторскую, включил приемник, чтоб послушать новости по "Свободе", но едва поймал волну, подстроился, как вызвали во 2-ю терапию на консультацию…

Он спал, когда в дверь позвонили. Голова после рабочей ночи была тяжелая, саднило затылок. С неохотой поднявшись, пошел открывать.

– Кто? – спросил хрипло и, сглотнув слюну, почувствовал боль в горле, на задней стенке.

– Из домоуправления, печник, – отозвался голос.

– Что вам? Я не одет, – сказал Костюкович.

– Проверить тягу.

– У нас в порядке, – пытался отделаться Костюкович.

– Тогда распишитесь.

Пришлось все-таки открыть. Маленький мужичок с морщинистым лицом протянул Костюковичу список. Ткнул пальцем в графу, где надо было расписаться, протянул шариковую ручку.

Когда он ушел, Костюкович, как обычно после дневного сна, собрался было в ванную почистить зубы и умыться, но передумал, очень хотелось опять лечь, что он сделал. И понял: заболевает. Простужался он часто – донимал трахеит, который подхватывал в больнице, где постоянная жара и сквозняки. Сестра над ним подтрунивала, когда он всякий раз пытался вспомнить, где мог простудиться, как будто это имело значение. Но это было уже привычкой, и сейчас, выясняя, вспомнил, что ночью, когда вызвали в приемный покой, потный понесся вниз, там из тоннельного перехода тянуло плотным сквозняком…

Утром следующего дня поднялась температура – 37 и 7, он позвонил в больницу доверенному врачу, чтоб открыли бюллетень, затем – завотделением, предупредить, что заболел и на работу не выйдет.

– Выздоравливай побыстрей, тут по тебе главный соскучился вдруг, дважды присылал секретаршу по твою душу, – сказал, посмеиваясь завотделением.

– А в чем дело?

– Ты что, не знаешь его?..

– Да пошел он!.. Постарайся узнать, в чем дело.

– Попытаюсь… Будь здоров…

Проболел Костюкович неделю, простуда, как говорится, пошла вниз, заложило грудь, он кашлял, голос сел. К концу недели полегчало, но еще два дня, выходные – субботу и воскресенье он пробыл дома. Итого – девять дней.

В воскресенье вечером позвонил завотделением:

– Ты как, Марк?

– Уже в порядке. Завтра выхожу на работу.

– У секретарши я выудил: на тебя поступила жалоба.

– От кого?

– Этого она якобы не знает. Сказала только, что телега лежит у главного уже недели две, но он был в командировке в Богуславском районе по заданию облздрава.

– Уже вернулся?

– Вернулся. Но ты будешь смеяться: его свалил радикулит.

– А когда же он меня искал?

– За день до отъезда в командировку… Так что завтра можешь не спешить к нему, он тебя сам достанет… Ну, пока…

"Кто бы это мог настрочить?" – весь вечер пытался вычислить Костюкович, но так ни к чему не пришел…

В понедельник после пятиминутки и обхода он поднялся в приемную главного врача. Секретарша сидела за своим столиком перед пишущей машинкой.

– У себя? – спросил у нее Костюкович, кивнув на дверь, обтянутую дерматином.

– Болен. Будет в среду.

– Катенька, у меня к вам просьба: я уже знаю, что меня разыскивали по поводу жалобы. Я не спрашиваю вас, кто автор, но хотя бы дату, когда она поступила…

– Хорошо, – она взяла толстую тетрадь, полистала и назвала дату.

Поблагодарив, Костюкович ушел. Спускаясь по ступеням, он высчитал: "Поступила за неделю до моего последнего ночного дежурства, а на следующий день я заболел".

11

Жизнь шла по наезженному пути. Давно втянутый в него, Костюкович даже не замечал однообразия своего быта и бытия, редко из какой-то неведомой глубины возникал пристальный большой вопрошающий зрачок судьбы, и слышный только Костюковичу голос ее спрашивал: "Что же будет дальше? Пока молод, тянешь. А ближе к пятидесяти, к шестидесяти, сможешь ли выдерживать эту беготню по больничным коридорам, бессонные ночи и долгие тяжкие дни дежурств? Может действительно надо делать кандидатскую, чтоб уйти на кафедру, на преподавательскую работу?" Но этот вопрошающий зрачок быстро гас, исчезал, а его место занимали каждодневные проблемки…

Однажды около полудня в ординаторскую Костюковичу позвонили из патологоанатомического отделения:

– Доктор Костюкович? Здравствуйте. Вас беспокоит доктор Коваль. Я замещаю Сажи Алимовну. Она уехала на курсы. Вы очень заняты? Не могли бы зайти сейчас?

– Я собирался пунктировать больного, – ответил он, удивляясь звонку и просьбе. – Минут через двадцать вас устроит?

– Хорошо…

Коваль ждал его в кабинете Каширговой, сидел за ее столом, ввинчивая докуренную сигарету в уродливую керамическую пепельницу. Два свежих окурка уже лежали в ней.

– Что случилось, коллега? – спросил Костюкович.

– Завтра клинико-анатомическая конференция.

– Я знаю. Начмед меня предупредила, хочет рассмотреть случай с умершим пловцом, – сказал Костюкович.

– Да. Она попросила меня взять с собой протокол вскрытия с листком гистологических исследований. Так вот: они исчезли из архива. Лаборантка при мне перерыла все, как в воду кануло. Хотя у нас все аккуратно – по годам.

– Как так?! – заерзал на стуле Костюкович.

– Но это еще не конец. Исчезли блоки и стекла некропсии Зимина.

– Что же делать? – растерянно спросил Костюкович.

– Надо доложить начмеду, – жестко сказал Коваль.

– У кого ключи от архива? – спросила начмед, выслушав сообщение патологоанатома.

– У меня и у старшей лаборантки, – ответил он.

– Как она объясняет это?

– Сама в растерянности. Клянется, что посторонних не было.

– Она давно работает у вас?

– Третий год.

– Протокол вскрытия мог попасть случайно на другой стеллаж, мало ли куда она могла сунуть эти три листочка. Но исчезновение блоков и стекол это уже не случайность, – произнес Костюкович.

63
{"b":"231118","o":1}