– Я вас где-то видела, – не торопилась отходить официантка, пока они разрывали руками горячее куриное мясо и поливали его острой приправой, отложив совершенно тупые ножи.

– Бывал я здесь, бывал, – мечтательно вздохнул Михальченко. Проездом.

– Приятного аппетита, – официантка наконец отошла.

– Рубай, – подмигнул Михальченко Стасику. – Потратились мы не зря, хоть и Олю не застали.

– Она действительно красивая, Иван Иванович?

– В глаза ее не видел.

– Ну, вы даете!

– Что поделать, Стасик. У каждой профессии есть свои издержки…

Поев, выпив водянистый кофе, оставив щедрые чаевые разговорчивой официантке, они вышли.

– Куда теперь? – спросил шофер.

– В город. На сегодня хватит впечатлений, – Михальченко, вытерев бумажной салфеткой жирные пальцы и губы, швырнул ее в траву.

Было без десяти шесть, когда в комнату к Левину вошел веселый Михальченко:

– Воды! – закричал он, хватая сифон и наливая полный стакан.

– Что это тебя так уморило? – спросил Левин.

Выпив залпом, шумно выдохнув, Михальченко поставил стакан.

– Объелся жареным бройлером, соус к нему очень острый.

– Где это тебя угощали и за что?

– В гриль-баре "Голубой день", где работает барменшей Оля Лынник. А угощал я сам себя. Дороговато, но вкусно, – перестав вышагивать по комнате, он уселся в кресло напротив Левина.

– А кто такая Оля Лынник? Сомнительные знакомства заводишь, Иван.

– Это дама, которая сдала в ломбард плащ Тюнена, но выкупать его почему-то не стала, и он был продан через комиссионный.

– Ты виделся с нею?

– Нет. Она в отпуске, укатила с хахалем в Коктебель. При живом-то муже! В понедельник выходит на работу. Это первое блюдо. А на второе кое-что погуще: ее хахаль – Леонид Локоток. Малый мутный. Когда-то фарцовал по-крупному. Вроде завязал. Осторожный, ведет себя тихо. Но иногда, на время отъездов, сдает квартиру. По надежным рекомендациям.

– Почему ты уверен, что эта Оля сдала именно тот плащ, который мы ищем.

– Я видел его у Кукина.

– Таких плащей может быть тысячи.

– Есть кое-что и на десерт, Ефим Захарович. Эту штуку Кукин обнаружил в плаще, – Михальченко положил перед Левиным картонку, обернутую целлофаном.

– Да, адрес Тюнена, – повертев картонку, сказал Левин.

– Только не пойму, что за формула на ней.

– Формула? – задумался Левин, потирая пальцем по поверхности целлофана, словно таким манером хотел нащупать ответ. – Это, Иван, похоже на группу крови владельца картонки. Некоторым поликлиники ставят штамп в паспорт, а многие пожилые и больные люди носят вот такие бумажки на всякий случай… Что ж, ты сегодня заслужил бройлера. Я готов оплатить тебе половину его стоимости.

– Что будем делать?

– Ждать, – когда эта Лынник вернется из отпуска. Она нам очень нужна. Проведем опознание плаща, хотя особой нужды в этом уже нет, – Левин показал на картонку. – Она подтвердила, чей это плащ.

Очень уж не хотелось Михальченко опять беспокоить Виктора Вялова. Да еще в субботний день. Но Леонид Локоток, сдававший по словам Вялова иногда свою квартиру разному залетному люду, и к которому Вялов не хотел направлять Басика, искавшего временное пристанище для своего гостя из Еревана, этот Локоток оказался любовником барменши из гриль-бара "Голубой день". Возможно, Вялов знает что-либо об этой связи, и какая-нибудь информация от него окажется полезной. А может и пшик получится: либо Вялов ничего не знает, либо не захочет на эту тему говорить. Человек он с норовом, со своими принципами – мол, дело это не мое, под чужое одеяло не заглядываю, либо, если и расскажет чего, это "чего" выеденного яйца не будет стоить, а человека зря потревожу. И все же он набрал номер Вялова.

– Вам кого? – спросил женский голос.

– Виктора Андреевича, пожалуйста.

– Нет его. В магазин за молоком ушел.

– А скоро вернется?

– Кто знает, какая очередь там. А кто спрашивает?

– Михальченко.

– А-а… Что передать? – Михальченко уловил в голосе женщины то ли тревогу, то ли разочарование, и чтобы успокоить жену Вялова, знавшую, кто такой Михальченко, что и по какой причине когда-то познакомило и связало Михальченко с ее мужем, сказал:

– У меня тут пустое дельце, хочу с Виктором посоветоваться.

– Придет, скажу, что вы звонили. Телефон ваш знает?

– Знает…

Минут через двадцать позвонил Вялов:

– Привет. Что опять засвербило?

– Здорово, Виктор Андреевич. Ты извини, что беспокою, да еще в субботу.

– Ладно, телись.

– У этого Лени Локотка есть баба. Не знаешь ее?

– Настырный ты, опер. Ну знаю, Ольга Лынник. Хорошая девка. Любит его.

– Замужем?

– Да. Как говорится, случайный брак. Мужик где-то в районе пропадает, в колхозе цех имеет, кулечки целлофановые лепит. Домой приезжает раз в неделю. Что это ты по ее душу?

– Да проходит тут она краешком, зацепилась.

– Что-нибудь серьезное?

– Не думаю, – уклончиво ответил Михальченко.

– Не обижай ее, девка действительно хорошая. Тут уж верь мне.

– Я тебе всегда верю, Андреевич. Хорошего человека обижать не стану. Тут уж и ты мне поверь. Я тебя не подведу.

– Ишь ты, Христос. Просто нужен я тебе, за пазухой в тепле держишь на всякий случай.

– Зря ты так, Андреич.

– Ладно, ладно, пошутил я. У тебя все вроде?

– Да. Спасибо. Извини, – Михальченко опустил трубку. Нехороший осадок остался после этого разговора, вроде как плевок получил. С другой стороны и Вялова понять можно: нельзя человеку всю жизнь напоминать о его прошлом, соваться с разговорами на одну тему, будто о другом, приятном, с ним и говорить непристало.

Тихо пропищал телефонный зуммер. Левин снял трубку.

– Товарищ Левин?

– Да.

– Это из поликлиники. Я выполнила вашу просьбу. Больной Иегупов действительно был на ВКК семнадцатого апреля около пяти вечера. Ему закрыли бюллетень.

– Как вы установили время?

– По записи. Он третий с конца. После него было еще только трое больных, а ВКК у нас до шести. Если в среднем по двадцать минут на человека, то и получается, что Иегупов явился на прием в семнадцать, плюс-минус пять минут.

– Огромное вам спасибо.

Пока Левин разговаривал, Михальченко смотрел на него, пытаясь угадать, с кем.

– С Иегуповым вроде все сходится, – закончив разговор, Левин повернулся к нему. – Это звонила главврач из поликлиники. Семнадцатого он был там около пяти часов. Так что старик не соврал. Займемся плащом?

– Давайте. – Михальченко созвонился тут же с отставным полковником Кукиным, договорился, что заедет за плащом, объяснил, что нужен он на короткое время, может на день, не больше, для опознания. И получив согласие, тут же уехал.

Они не собирались проводить опознание по всей форме, это – в случае чего – дело следствия. Им же достаточно было непротокольных устных заверений Александра Тюнена и Иегупова, что этот или похожий плащ принадлежал Тюнену.

Михальченко привез плащ, повесил его на вешалку в своем кабинете рядом со своим и Левина вещами, специально принесенными из дому. Посоветовавшись, они решили сперва пригласить Иегупова, а затем Александра Тюнена.

– Я съезжу за ним на машине. Старик хромает. Привезем и отвезем его, – сказал Левин.

– С бензином плохо. Стасик жаловался, что по часу торчит на заправке.

– Не жмотничай, Иван. Не для прогулки надо… А ты пока свяжись с Тюненом. Если в гостинице его не поймаешь, попроси дежурную, пусть передаст, чтоб обязательно нам позвонил…

Иегупова Левин застал. Длинной шваброй с намотанной на нее тряпкой тот протирал ненавощенный паркет, сильно отжимая крепкими руками лишнюю воду с тряпки в ведро.

– Антон Сергеевич, вы не смогли бы съездить со мной? Я на машине. Домой вас тоже отвезут, – сказал Левин, стоя в дверях, чтоб не ступать на вымытые клепки. – Это займет у вас максимум час.