– Кузьма Петрович, а лица их вы не запомнили?

– С моего расстояния не разглядеть было без очков. Да и что разглядывать? На кой они мне сдались?

– А машину не запомнили? Марку, цвет.

– Красная, похоже "Жигули".

– Какая одежда была на этих двоих?

– Баба, вроде, в желтоватой кофте вязаной, а на мужике костюм светлый, серый. Шапочка мне его показалась – цветная, кажется, белая с зеленым, с таким большим козырьком. Велосипедисты в таких бывают, я по телевизору видел.

– Какого числа это было?

– А шестнадцатого, в среду. Зять-то приезжал в четверг, потому и помню.

– Вы могли бы указать это место? – спросил Агрба.

– Которое? Где рыбачил?

– И где рыбачили, и где машина стояла.

– А как же!

– Съездим? – Джума посмотрел на Мотрича.

– Надо бы…

– Сегодня не могу, – посмотрев на часы, сказал рыбак, – мне внука из садика забирать нужно. Больше некому. Вдовый я. Дочь и зять в Андижане живут, офицер он. Знойно там нынче, так что внук у меня до сентября. Вот завтра с утра можно…

Такой поворот не очень устраивал Скорика, он рассчитывал, что домой, хоть и поздно, вернется сегодня. Он не любил случайных гостиниц с застиранными простынями и тощими подушками. Но теперь придется заночевать в Богдановске.

Поужинали они с Джумой в нищенском гостиничном буфете яйцами, сваренными вкрутую, плавленым сырком. Джума взял себе еще порцию капустных котлет, и поплатился жестокой изжогой, пошел искать аптеку в надежде купить соду.

Скорик из номера позвонил домой.

– Ты куда пропал, – услышал голос Кати.

– Я в Богдановске. Сегодня не приеду, заночую здесь.

– Нашел себе интердевочку?

– Ага! Тут сплошь интердевочки. У каждого отеля. Ты тоже не приведи на ночь какого-нибудь ковбоя в тюбетейке…

Утром поехали к реке. Рыбак указал место, где видел красную машину и тех двоих. Наверху остался Мотрич, остальные спустились вниз к кустам, где в то утро рыбак устроился с удочками. Мотрич сверху их не видел, а они, задрав голову, видели сквозь ветви кустов его торчащую на обрыве фигуру, в том месте, где нашли очки Кубраковой, а Джума обнаружил следы "жигулевских" скатов, придавивших траву…

Вернувшись в райотдел, Мотрич занялся поисками попутного транспорта, чтобы отправить Скорика и Джуму. Через час гаишник поймал у шлагбаума "рафик" местной "скорой помощи", водитель ехал в областной центр сдавать машину в капремонт. "Рафик" был старый, все в нем тарахтело, словно сдвинулось со своих мест, но Джуму это совершенно не занимало; его везли и слава Богу…

"Вячина надо допросить, Вячина, – думал Скорик, хватаясь за какую-то скобу, когда машина влетала в рытвину. – И круто браться за Назаркевича…"

– Как вам работается с Агрбой? – спросил Щерба Скорика.

– Он надежный. Вам Войцеховский показывал альбомы с картинкой баллончика?

– Да.

– Назаркевич. Единственная реальная версия. Косвенных улик достаточно. Если отвлечься от иных возможных толкований, то голая схема выглядит так, – приблизив лицо к Щербе, Скорик поднял палец. – Кубракова и Назаркевич не терпят друг друга. Но он, так сказать, в этой ситуации сторона зависимая, страдающая. Итак, он во вторник утром везет ее в Богдановск. В ночь со вторника на среду ночует где-то поблизости в машине, скажем, в какой-нибудь лесопосадке под Богдановском. Утром в среду возвращается в Богдановск, забирает Кубракову, убивает и едет домой. По дороге попадает в аварию. Нам же он говорит, что домой он вернулся накануне, во вторник, а в среду, дескать, снова поехал в Богдановск, однако едва выехал, как врезался в "Москвич" какого-то майора Агеева, бьет его машину, но тот так любезен, что на буксире отвозит Назаркевича домой. Для меня этот майор – подпоручик Киже. Назаркевич ничего о нем не знает и посему предъявить нам его не может. Поэтому я вывожу мифического майора Агеева за скобки. На чем стоит версия "Назаркевич"? В его машине найдена докладная на имя Кубраковой с ее "пальцами". Есть дата: 13-е, то есть воскресенье, за два дня до поездки в Богдановск. В машине Назаркевича Джума обнаружил и колпачок от баллончика с газом, и каскетку. В подобной директор завода Омелян видел водителя красных "Жигулей", в которых сидела Кубракова. Такая же каскетка была на голове шофера, приехавшего к обрыву с женщиной тоже на красных "Жигулях". Это – показания рыбака. У Назаркевича "Жигули" красного цвета. Слова Назаркевича, что он из Богдановска вернулся в тот же день, во вторник, подтверждает только его жена. И, наконец, фраза Назаркевича на кассете автоответчика: "…вы еще об этом пожалеете". Угрожающий смысл этих слов подтвержден и недвусмысленной интонацией. Вы прослушивали кассету?

Щерба кивнул. Он внимал Скорику, не перебивая, иногда поглаживал щеку, словно пробовал, хорошо ли выбрит.

– Вернемся к докладной. С чего бы брать ее с собой в однодневную поездку? Никакой срочности в ее содержании нет, – продолжал Скорик. – Я нахожу одно объяснение: под каким-то предлогом он свернул с трассы к реке, к обрыву, сунул Кубраковой эту бумагу, чтоб отвлечь. И когда она достала очки, плеснул ей в лицо газом.

– И не заметил, что она уронила очки?

– Может краем сознания и заметил. На мгновение, поскольку был запрограммирован на главное – столкнуть поскорее в воду. Он был заполнен и другим: как можно быстрее убраться с обрыва. Тем более, что человек он нервный, легко возбудимый. Но как Назаркевич заманил ее к реке? Рыбак видел, что мужчина поднял капот машины и копался в двигателе. Назаркевич мог сказать своей пассажирке, что забарахлил мотор, зачем, мол, стоять на трассе и глотать пыль, пока он будет устранять неисправность, неизвестно, сколько на это уйдет времени, не лучше ли сделать это у реки.

– Что ж, довольно гладко, – сказал Щерба, но поморщился.

– Вы, конечно, будете искать прорехи? Но так я никогда не выберусь из этого дела! Конечно, прочих тоже нельзя вычеркивать еще: директор НИИ Яловский, ночной вахтер института и бывший сотрудник НИИ Вячин. Но надо остановиться на чем-то самом реальном… Мне нужен ордер на обыск у Назаркевича.

– Идите к шефу, просите. А как с мерой пресечения? Подписка о невыезде?

– Еще не решил… Кстати, – вспомнил Скорик, – такая деталь: по свидетельству секретарши, когда Кубракова была в Германии и накануне ее отъезда в Богдановск Назаркевич интересовался ею – звонил, заходил в приемную. Хотя при их взаимной неприязни он, казалось, должен был избегать встреч с нею…

– Разрешите?

– Входите.

– Моя фамилия Вячин. Приглашали? – он протянул Скорику повестку.

– Садитесь, Николай Николаевич. Я должен был срочно уехать, так что извините. У вас, наверное, тоже бывают срочные командировки? – улыбнулся Скорик.

– Случается.

– Вы недавно, кажется, в Польшу ездили?

– Ездил.

– Какого числа вы уехали?

– Семнадцатого, в четверг.

"Кубракова убита в среду", – вспомнил Скорик.

– Николай Николаевич, я веду дело по поводу гибели Елены Павловны Кубраковой. Нас интересуют свидетельские показания. Ваши в том числе.

– Естественно. Но я свидетель относительный. Я давно не связан с институтом.

– Когда вы узнали об этом несчастье?

– Едва вернулся.

– От кого?

– У меня в кооперативе работает сотрудник НИИ Лагойда.

– Почему вы ушли из НИИ?

– На этот вопрос, простите, отвечу вопросом: почему из НИИ и проектных институтов инженеры бегут в кооперативы? У меня и Назаркевич работает. На договоре, как и Лагойда.

– Вы хорошо знаете Назаркевича?

– Достаточно.

– Что вы можете сказать о нем?

– Очень способный химик.

– А как о человеке?

– Вспыльчив, несдержан, чрезвычайно самолюбив. Но все люди не могут быть одинаковы. Он – такой, кто-то иной. Тут уж кому что Бог дал. Иначе было б скучно жить.