Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Елена Павловна замерла. Она не считала себя трусихой, не боялась поздно возвращаться домой, но сейчас ощутила холодную дрожь, пробежавшую как разряд тока, по спине и ногам. Вздохнув пересохшим ртом, она двинулась с места. Ей казалось, что шаги ее слышны на всех этажах. Свернула за угол, посмотрела в даль коридора. Никого. Пусто, тихо. Слышала только, как у горла толчками пульсировал какой-то комок.

Дверь в лабораторию была заперта. Дрожащими повлажневшими пальцами Елена Павловна нащупала в сумочке ключи, отомкнула дверцу ниши сигнализации на противоположной стене, отключила, затем отперла приемную. В темноте все же виден был стол Светы с зачехленной пишущей машинкой. Она прошла в свой кабинет. Люстру зажигать не стала, не решилась, а поставила настольную лампу из предосторожности под стол, включила ее и бросилась к сейфу, стала перебирать бумаги. Самое заветное, главное – все, что касалось поликаувиля – оказалось на месте. Из кабинета вела узенькая дверь собственно в лабораторию. Отодвинув щеколду, Елена Павловна вошла, с порога окинула взглядом огромную комнату. На трех окнах опущены глухие, из вьетнамской соломки, шторы. Тут можно было уже зажечь свет. Длинные столы. Реторты, колбы, бутыли, стеклянные змеевики, пробирки в штативах, перегонные колена, куб с дистиллированной водой. В углу, опутанная проводами и медными трубочками большая цилиндрическая емкость с поликаувилем. Кубракова взглянула на деления датчика и покачала головой. Вернувшись в кабинет, в ящике письменного стола нашла нужную бумагу, ради которой оказалась здесь в эту ночь…

В холле в конторке вахтера уже горел свет. Услышав приближающиеся шаги, вахтер поднялся со стула.

– Елена Павловна?! Что это вы?! – посмотрел на электрочасы на стене.

– Необходимо было, – ответила, все еще вслушиваясь в ночную тишину заполнившую здание.

– Разве входная дверь была незаперта? – спросил он.

– Да нет, я своими ключами… Анатолий Филиппович, мимо вас никто не проходил? Вы ничего такого не заметили?

– Нет, Елена Павловна… А что?

– Да так… Мне показалось…

– Я, правда, отлучался минут на пятнадцать, последний обход делал.

– Спокойной ночи, Анатолий Филиппович. Заприте за мной…

Идя домой, она пыталась снова все сложить, сопоставить. В одном была уверена: не мираж ей привиделся. Она узнала того человека. И почти поняла, за чем он приходил. Но как проник? Входная дверь с улицы заперта. Кто впустил? Чтоб попасть из приемной через кабинет в лабораторию надо отключить сигнализацию… А это можно сделать лишь отперев дверцу ниши, где тумблер… Вахтера не оказалось на месте… Вахтер Сердюк? Что она знает о нем? Работает здесь четыре года. Никогда к нему никаких претензий. На работу его принимал сам Яловский, даже не принимал, а как бы устраивал…

"Это – то, что я знаю о нем, – подумала Елена Павловна. – А чего не знаю?.." Вернувшись домой, она по привычке нажала кнопку автоответчика. После короткого шуршания раздался голос: "Елена Павловна, это Яловский. Куда это вы запропастились на ночь глядя? Я дважды звонил вам. Когда бы вы не пришли, позвоните мне". Она взглянула на часы, было без четверти час, но без колебаний набрала номер Яловского.

– Простите, что так поздно, Альберт Андреевич, но вы просили позвонить. Что так срочно? Я убегала в институт, необходимо было.

– Мы едем не завтра, а послезавтра. Не было билетов. Можно ехать другим поездом, но тогда в Польше пересадка. Я решил, что прямым лучше.

– А есть ли гарантия, что послезавтра будут билеты?

– Да. Мне начальник поезда твердо пообещал.

– Но на работу я завтра не выйду. Есть кое-какие дела личного свойства.

– Хорошо. Спокойной ночи…

Она медленно опускала трубку, думая, правильно ли сделала, что ничего не рассказала Яловскому о ночном происшествии. И решила, что так лучше, успеет, надо сперва во всем самой разобраться, когда вернется из Германии.

4

У Сергея Назаркевича гаража не было. Машину свою – красные "Жигули 2103" он держал за домом, где жил, в проеме между двумя металлическими гаражами соседей – шофера из таксопарка и старика – инвалида войны.

Было воскресенье. Жарко. Вытоптанную площадку покрывала тень от высокого старого платана. Ветерок смел потемневшие опавшие со "свечек" лепестки в кучки к полуобвалившемуся деревянному забору, за которым лежал большой пустырь.

Дверь в металлическую коробку гаража, где стоял старенький "Москвич" таксиста, распахнута, в сумеречной глубине виднелись стеллажи с аккуратно разложенными инструментами, шлангами, баночками, бутылями; сбоку стоял стол с большими тисками, в углу компрессор.

Юрий Лагойда, обнаженный по пояс, в латаных джинсах и стоптанных кедах оглядывал весь этот разумный порядок завистливо, словно хозяин металлической коробки был виноват перед Лагойдой за бардак, царивший в его добротном, кирпичном, на две машины боксе. В нужный момент Лагойда не мог отыскать торцовый ключ или баночку с графитовым порошком.

– Ну, мужики, думайте быстрее, что еще понадобится, – сказал таксист. – Мне ехать нужно, жинка на барахолку собралась.

– Тебе что-нибудь еще, Коля? – спросил Лагойда у Вячина.

– На всякий случай большой газовый ключ и солидола, – ответил Вячин. Он тоже был обнажен по пояс, в старых синих вьетнамских брюках, и сидел на снятом колесе, разглядывая истершуюся тормозную колодку.

– Сосед, немножко тонкой шкурки и грунтовки, – попросил Назаркевич…

В это воскресенье они собрались привести в порядок машину Назаркевича. Вячин – ходовую часть, Лагойда – барахливший замок зажигания, а сам хозяин – зашкурить и загрунтовать кромки крыльев, где появились пятна ржавчины…

Каждый делал свое дело почти молча, иногда перебрасывались фразой-другой. К двум часам дня решили передохнуть, от обеда, предложенного Сергеем Назаркевичем, отказались; но сбегав домой, он все же принес термос с кофе, большие чашки и бутерброды с колбасой и сыром. Перекусив, сели покурить.

– Ты хотя бы поставил противоугонное, – сказал Вячин. – Держишь машину в этом закутке и спишь спокойно? – спросил он Назаркевича.

– А какой выход? До платной стоянки час добираться двумя трамваями.

– У тебя же и правая передняя дверца не запирается, – сказал Лагойда. – Замок надо менять, а зубчатка "съедена".

– Заработаю в кооперативе – куплю "девятку", – засмеялся Назаркевич.

– Таких умников много, – сказал Лагойда. – Знаешь, сколько сейчас "девятка" тянет? Да попробуй еще найди!

– Серега, у тебя, кажется, была пишущая машинка с латинским шрифтом? – спросил Вячин у Назаркевича.

– Есть. Наташа иногда пользуется, когда печатает диссертации медикам. А что нужно печатать?

– Два деловых письма по-польски, – сказал Вячин. – Еду в Польшу, в Жешув.

– За каким чертом, – спросил Лагойда.

– Меня разыскали поляки-мебельщики. Им понравилась наша фурнитура. Прислали приглашение. Может наладим экспорт для них, и они нам чего-нибудь. В общем потолковать надо, проспект им показать.

– Приходи, Наташа напечатает, – сказал Назаркевич. – В Общий рынок вступить хочешь?

– На советском пещерном уровне, – сказал Вячин. – Слушай, Кубракова уже приехала?

– Нет еще… Выбрось из головы, не станет она с тобой даже говорить о лаке. Для нее это – табу.

– Ладно, черт с нею… Ну что, пошли работать? – встал Вячин.

– Сейчас бы вздремнуть после такого кофе, – лениво поднимаясь, сказал Лагойда…

5

В Веймаре Кубракова и Яловский пробыли четыре дня. Теперь – снова в Берлин, сутки там и – домой. Уезжать из Веймара в Берлин в воскресенье трудно: полно народу, в основном берлинцы, выбравшиеся с пятницы отдохнуть в провинции и к понедельнику возвращавшиеся домой. Зная это, Яловский решил, что отправятся они с Кубраковой в Эрфурт, на конечную станцию, там проще сесть. Так и сделали. Когда в Эрфурте вошли в вагон, нашлось даже свободное купе. Снова миновали Веймар и – дальше. Поезд был забит людьми с рюкзаками и дорожными сумками, стояли дети в проходах. Яловский купил в поездном буфете две маленькие банки пива и боквурсты [сосиски], намазанные сладковатой горчицей. От пива Кубракова отказалась, жевала боквурст, а Яловский, как все тут, пил из банки.

87
{"b":"231118","o":1}