– Вам кого нужно, молодой человек? Там никого нет, – дверь седьмой квартиры открылась, в проеме стояла маленькая пожилая женщина.

– Я к Леониду Юрьевичу, – повернулся к ней Михальченко.

– Он в отъезде.

– Вы точно знаете?

– Да он мне ключи оставил кактусы поливать!

– А он надолго?

– Как всегда – на весь купальный сезон, до середины сентября.

– В Сочи, что ли?

– Нет, в Коктебель. А вы по какому вопросу?

– Проездом я. Хотел повидаться. Жаль… Ну извините.

– Что передать, когда он вернется?

– Да ничего. Я ему уже из дому позвоню, – Михальченко стал спускаться вниз, услышал как щелкнул замок в седьмой квартире. "Ладно, Локоток, купайся, загорай, теперь ты мне на фиг не нужен", – весело подумал Михальченко, выходя из подъезда…

Домой он пришел вовремя, как и повелела жена.

– Тебе Максим Остапчук звонил, – сказала она.

– Чего хотел?

– Спросил тебя и все.

Михальченко позвонил Остапчуку домой. Трубку никто не снял. В рабочем кабинете Остапчука тоже никто не отозвался. И только дежурный по городскому управлению сказал, что Остапчук целый день был у себя и только минут пять, как ушел…

Левин шел в бюро, не предполагая, какие сюрпризы ждут его.

Пройдя несколько шагов по коридору, Левин увидел, что дверь в комнату Михальченко открыта, удивился – Михальченко редко приходил в бюро раньше него. Заглянув, обнаружил там не только Михальченко: рядом на диванчике сидел Остапчук. Они о чем-то говорили. Заметив Левина, Михальченко нетерпеливо сказал:

– Заходите, Ефим Захарович. Есть новости. И много.

– Что это ты такой серьезный? – поздоровавшись, Левин опустился в кресло у стола. – Что стряслось? – он посмотрел на Остапчука, понимая, что именно ранний визит капитана и есть причина серьезности Михальченко.

– Вот, – Михальченко протянул ему сперва конверт с письмом Тюнена Иегупову. – Максим Федорович обнаружил это в своих бумагах. Расскажи, Максим, как это к тебе попало. Ефиму Захаровичу тоже полезно будет услышать.

Остапчук был краток.

Едва взглянув на конверт, Левин вспомнил почтовую квитанцию, присланную из Энбекталды майором Каназовым, и неразборчивая фамилия на ней теперь, после того, как он увидел ее каллиграфически исполненной на конверте рукой Тюнена, так легко расшифровывалась, что Левин даже удивился, что не смог прочитать ее на квитанции: "Иегупов". Левин вытащил письмо из конверта.

Чтобы не мешать ему, Михальченко и Остапчук отошли к окну.

– Я сделал то, что ты просил, – сказал Михальченко. – Говорил с Вяловым. Басик действительно явился к нему, просил хату для какого-то гостя с Кавказа, но Вялов отшил его.

– Не брешет?

– Думаю, нет. А где сейчас живет этот гость с Кавказа?

– Спит в машине. Держит ее возле кемпинга на шоссе. Обращался на станцию техобслуживания, полетел подшипник трамблера. Машина пустая, оружия в ней нет. Басик из города куда-то исчез, мы его проворонили. Видимо, гостя брать придется с поличным, при выезде из города…

Пока они беседовали, Левин дочитывал письмо. Его занимали не столько перипетии с наследством, доставшимся за что-то Тюнену, сколько то, что о наследстве сообщил Тюнену тот же Анерт из Мюнхена! И теперь тень его дяди – полковника Кизе, сидевшего в старорецком лагере, наложилась на тень исчезнувшего Георга Тюнена. Но почему совпали эти имена? А, может, они совпали только для Левина: не исчезни Тюнен, и никакого совпадения нет, фамилии Тюненов и Кизе связаны очень давно, а угоди Кизе в лагерь для военнопленных не в Старорецке, связь эта все равно не рвется. В двух спектаклях оказались одни и те же действующие лица. Теперь к ним добавился некий Иегупов, чья фамилия вот, на конверте. Он извлек фотографию, долго вглядывался в лица людей, живших семьдесят-восемьдесят лет назад (судя по одежде), словно пытаясь угадать, кто есть кто, перевернул, но на обороте не было никакой надписи…

– Ну что, Ефим Захарович? – спросил Михальченко, заметив, что Левин закончил читать и сидел, задумчиво поглаживая лоб. – Похоже, есть зацепочка? Иегупов.

– Тут, Иван, не зацепочка. Тут, чувствую, плотину прорвало.

– Ладно, я пойду, – глянул на часы Остапчук.

– Спасибо, Максим Федорович, – поблагодарил Левин. – Похоже, вы нам сдвинули дело.

– Как бы оно ко мне не вернулось, – мрачно заметил Остапчук.

– Все может быть.

– Вот и я о том, – Остапчук направился к двери…

Когда он ушел, они сели рядышком на диванчик.

– С чего начнем? – спросил Михальченко.

– Я нанесу визит Иегупову. Ты займись ломбардом. А дальше будет видно…

"Иегупову Антону Сергеевичу", – было выведено на конверте рукой Тюнена.

"Судя по письму – приятели, должны быть примерно одного возраста, прикинул Левин. – Тюнену семьдесят четвертый." Он так и сообщил в адресное бюро УВД: "Год рождения 1916, 1917 или 1918, что-то в этих пределах". И сейчас, сидя в ожидании обещанных сотрудницей бюро "через полчасика", он вдруг подумал: "А почему за минувшие полгода Иегупов не забрал письмо на почте? Болел? А если умер? Тогда все рухнуло… Нет, не может быть, чтоб так здорово не повезло. Не такой уж я грешник. Это твой вечный пессимизм, Ефим", – сказал он себе, но не без опасения через полчаса позвонил в адресное бюро.

– Пишите, Ефим Захарович, – сказала сотрудница. – Иегупов Антон Сергеевич, 1918 года, Комсомольская, 5, квартира 2.

– Ой, как хорошо! Спасибо! – нервно воскликнул Левин.

Сунув бумажку с адресом в карман, он вышел…

Дом пять на Комсомольской выделялся обновившимся свежим цветом фасада, не все оконные рамы были зашпаклеваны и покрашены, у подъезда еще валялись доски от разобранных лесов.

"Капремонт" – понял Левин входя в подъезд, где еще сыровато пахло новой штукатуркой. Он позвонил в квартиру "2". Дверь открыл пожилой человек. Все на его лице было заметным, крупный нос, губы, скулы, лоб высокий, ровно лежали длинные седые волосы. Человек был в застиранной белой майке, заправленной в синие нитяные спортивные шаровары, и в затасканных красных суконных шлепанцах на босу ногу; он жевал, держа в одной руке вилку.

– Вам кого? – настороженно спросил хозяин, торопливо заглатывая пищу.

– Хотел бы повидать Антона Сергеевича Иегупова.

– Я Иегупов. Вы по какому вопросу? – он так и не двинулся из дверного проема.

– Извините, я не вовремя, вы обедаете…

– Обедаю.

– Я задержу вас ненадолго. Может впустите? – слабея от унижения и неловкости, сказал Левин. – Я из сыскного агентства "След", – он суетливо извлек удостоверение и протянул его Иегупову.

– Входите, – не очень охотно посторонился Иегупов. – Только учтите, я пришел на перерыв пообедать. А он у меня короткий, – он дал понять, что к долгим разговорам не расположен. – За каким вы все-таки делом? – Сильно припадая на одну ногу, Иегупов прошел к столу.

Левин быстро огляделся. Однокомнатное убогое жилье. Занавеска отгораживала раковину и двухконфорную плиту. Стол, два стула, табурет, широкая старая деревянная кровать, прикрытая до пола рыжим одеялом из верблюжей шерсти, с потолка под погнутым зеленым выгоревшим колпаком свисала лампочка, у кровати стояла тумбочка с ночником, а чуть загораживая единственное окно, боком был приткнут фанерный платяной шкаф.

Нищенских квартир Левин навидался, и сейчас удивила не бедность, а сам хозяин: неопрятный и вроде беспричинно злобно настороженный, и необычные для такого возраста сильный, не оплывший жиром торс, крепкие мускулистые руки.

– Я по поводу Георга Тюнена, Антон Сергеевич, – сказал Левин.

– Кого? – как бы не понял Иегупов.

– Георга Тюнена.

– А-а… А что?

– Он гостил у вас в апреле?

– С чего бы?! Так, иногда раз в год по открыточке писали друг другу.

– Он собирался к вам. Даже письмо написал до востребования. Но вы его не получили.

– Мало ли что собирался… А письма я не получил. Кто ж знал, что он напишет до востребования.