Они успели порубить много народу, прежде чем князья Мстислав и Владимир, подъехав, сумели остановить их. Впрочем, сотня Яруна утихомирилась, когда пришло время собирать добычу — брошенное врагами имущество. Оружия, броней, припаса и прочего собрали столько, что целый день пришлось свозить это богатство в город.

Тем же вечером устроили шумный пир. На этот раз и Мстислав Мстиславич не протестовал и не запрещал: уж очень ему понравилось такое начало войны. Победа и в самом деле была одержана славная. Подумать только — прогнали противника, вдесятеро превосходящего числом! За недостатком просторных помещений в городе пиршественные столы выставили прямо на улице и гуляли до глубокой ночи, обогреваясь жаром костров, разложенных тут же. Кричали своему князю славу несчетно.

Наутро все войско потребовало от Мстислава Мстиславича не останавливаться, а продолжать развивать успех. Теперь все верили: сколько бы врагов им ни встретилось, они все равно одолеют и победят всех. С таким-то князем! Ярун, вступивший в войну раньше других, горячо предлагал идти к Зубцову, что в трех днях пути отсюда на реке Вазузе. Город этот принадлежал Ярославу Всеволодовичу — ну как же его можно было не взять? Яруна поддержали, и Мстислав Мстиславич согласился.

Выслали гонцов навстречу основному войску — предупредить о том, что пойдут брать Зубцов, и в этот же день вышли. На этот раз — как и положено, с обозом. Скоро началась уже земля суздальская, ратников от грабежей удерживать стало трудно, да и разорение Ярославовых владений на войне можно было считать делом полезным — и обоз, пока шли до Зубцова, сильно удлинился.

В городе засадного отряда почему-то не оказалось, и взяли его без боя. Здесь решили дожидаться подхода всех сил. К тому времени, как они подойдут, станет ясно, куда двигаться дальше. В Зубцове никто не мог им сказать, где находится Ярослав.

Через несколько дней подтянулись псковичи и новгородцы, а еще немного спустя прибыл Владимир Рюрикович с тысячью смолян. Он тоже, оказывается, успел повоевать: разбил два городка на Волге. Но ни Ярослава, ни Георгия нигде не встретил.

Собрали совет. Всем было ясно одно: пора горячки кончилась. Где Всеволодовичи? Что замышляют? Хмель первых легких побед следовало выбить из голов и дальше действовать со всей осторожностью. Войдя в чужую землю и увлекшись поисками врага, можно было из охотника легко превратиться в зверя, на которого идет охота. Порядили: идти и стать где-нибудь на открытом месте. И стоять, пока не станет известно, где находится Ярослав.

Уйдя из Зубцова, разложили стан на реке Холохольне. Отсюда было одинаково недалеко и до Торжка, и до Твери. Их никто не тревожил, но это и беспокоило Мстислава Мстиславича. Противник всегда кажется страшнее, когда его не видишь.

Среди войска возникло и сразу распространилось мнение, что Ярослав непременно должен находиться в Торжке. В этом был уверен и Владимир Рюрикович, рассуждавший так: а где же еще ему быть, князю Ярославу, как не в Торжке? Там ему удобнее всего ждать Мстислава Мстиславича — подальше от своих владений. Идти надо к Новому Торгу, и только туда, там пусть и произойдет решающая битва. Чего тянуть, мерзнуть посреди поля и зря расходовать припасы?

Вот эта-то уверенность Владимира Рюриковича и надоумила князя Мстислава: если враг действительно в Торжке, то союзному войску следует идти как раз от Торжка подальше — по той же причине, по какой Ярослав туда пришел. Он не хочет разорять и опустошать войной свою землю — а почему же мы будем это делать? Новый Торг ведь Новгороду принадлежит! Так пощадим свой край, ему и так много досталось от правления Ярославова.

Сотник Ярун со своей лихой сотней налегке был выслан вперед всего войска — на Тверь. Ему повезло: возле Твери он налетел на большой отряд, оставленный здесь князем Ярославом как сторожевой. В короткой битве Ярун одолел. Почти весь отряд был уничтожен, но самое главное было в том, что Яруну наконец удалось захватить в плен людей, которым было известно, где находится Ярослав Всеволодович. С такими важными пленниками Ярун не стал двигаться дальше, а повернул назад, стремясь скорее доставить их к Мстиславу Мстиславичу. Так союзные князья узнали, что Ярослав сидит в Переяславле Залесском.

Днем раньше в войско прибыл еще один дорогой гость и известие привез не менее важное, чем Ярун. Это был Явольд, вернувшийся из Ростова. Он сообщил, что Константин помнит дружбу Мстислава Мстиславича, помнит целование креста и верен ему, на братьев сердит и в этой войне их считает виноватой стороной. Готов князь Константин помочь новгородцам и псковичам и просит только о небольшой отсрочке — чтобы ввести в заблуждение Георгия и Ярослава. Оказывается, они тоже обращались к нему за помощью, но, разумеется, не как к старшему, а — словно к подданному. Даже грозили наказать Константина, если он откажется. Не имея достаточных сил, чтобы противостоять братьям, он для виду согласился. Теперь для пользы дела ему следует делать вид, что он на стороне Георгия и Ярослава. Обещал им Константин повоевать область Торопецкую и Мстислава Мстиславича просит позволить ему это. Вреда большого не нанесет, а подозрительность братьев усыпит. И к союзному войску присоединится позже, перед решающей битвой.

Ничего не поделаешь — приходилось Константину верить и рассчитывать на него как на союзника. Война продолжалась. Зная, что Ярослав находится в Переяславле со всем своим войском, Мстислав Мстиславич мог без помех воевать Тверское княжество и Поволжье. Его полки за несколько дней сожгли городки Шошу, Дубну и Кснятин. Никакого сопротивления им не было.

Между тем в войско пришли люди из Нового Торга и рассказали, что Ярослав действительно сначала был там и ждал Мстислава Мстиславича. Но, прослышав, что союзные князья движутся по его землям, пришел в гневное состояние и приказал всех новгородских людей, удерживаемых в Торжке, перековать, после чего погнал их пешим ходом в Переяславль Залесский. В Переяславле и других своих городах он собирался держать пленников до конца войны. Уходя из Торжка, грозил новоторжцам, что вскоре снова будет здесь, как только вместе с братьями побьет князя Мстислава.

Судя по всему, Всеволодовичи были готовы к решающей битве. Следовало готовиться к ней и Мстиславу Мстиславичу. Он велел войску оставить в покое мелкие городки и села, не расходовать понапрасну боевой дух. И, собравшись, неторопливо двигаться в глубь суздальских владений, постоянно ожидая встречи с основным противником.

Недалеко от Переяславля, возле Городища на реке Саре, к союзному войску приехал воевода Константина Еремей с поклоном от своего князя и несколькими сотнями дружины. Туда же немного погодя прибыл и сам Константин и привел с собой еще пять сотен человек. Такое событие решено было отметить торжественно. Отслужили молебен, целовали крест. Как раз была Великая суббота — канун Пасхи. Грех было не отпраздновать, поэтому у Городища задержались на целую неделю.

А когда, закончив праздники, свернули стан и подошли к Переяславлю, князя Ярослава уже там не было. Пока праздновали, он успел уйти к брату, великому князю Георгию, во Владимир. Там собиралось ополчение со всей обширной суздальской земли. С этой необъятной силой и предстояло сражаться сравнительно небольшому войску Мстислава Мстиславича.

Он решил идти вперед без колебаний. Знал, куда надо, — к Юрьеву, туда, где когда-то встречался с войском Константина. Там было удобное место для сражения.

Подошли к Юрьеву и узнали, что Всеволодовичи уже там.

Братья с виду были все разные. Георгий среди них выделялся красотой смуглого лица, приятностью сложения, которую доспех не только не скрывал, но даже подчеркивал. Ярослав был слегка приземист, широкоплеч, черты его лица, и так не очень привлекательные, сильно портило какое-то застывшее выражение презрения ко всему, не исчезавшее, даже когда он смеялся. Святослав из троих был самым высоким, еще по-юношески долговязым, нескладным, юное беспечное лицо его казалось неспособным затуманиваться от дурных и мрачных мыслей. И при этом все три брата были неуловимо чем-то похожи друг на друга. Словно отец их, покойный великий князь Всеволод Большое Гнездо, обладавший невероятной способностью выглядеть по-разному при разных обстоятельствах, как ему было нужнее и выгоднее — от глуповато-простодушного, изнеженного баловня судьбы до грозного правителя и хладнокровного убийцы, — свою многоликость разделил между сыновьями, ни в ком не повторившись полностью и никому не отдав предпочтения.