Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Вот что, князь Константин, — сказал он. — Давай-ка наших молодцев успокоим. Ты сейчас поезжай к своим, а я со своими управлюсь. А потом жду тебя с людьми твоими. Крест будем целовать, как положено. А потом, — он хитро подмигнул Константину, — отпраздновать же надо великое замирение, а? Я вина фрязинского бочонок привез. Двух холопов с ним в сани посадил да шкурами накрыл — всю дорогу обнимали бочонок, чтоб вино не замерзло. Вот проверю — отпили, наверное, половину, подлецы! — И он снова весело расхохотался.

Князь Мстислав любил, когда все хорошо заканчивалось.

— Дозволь, князь Константин, полюбопытствовать, — попросил он перед тем, как разъехаться. И обратился к человеку-горе: — Скажи, витязь, — тебя не Добрыней ли зовут?

— Точно. Добрыней зовут, княже, — смущенно улыбнулся великан.

— Вот, вот. Слышал про тебя, витязь. Жаль, не приходилось в бою тебя видеть, — с оттенком восхищения в голосе сказал князь Мстислав. И, видимо уловив некоторую двусмысленность в своих последних словах, поспешил поправиться: — Да оно и хорошо, что нынче не увидел! — И они с великаном Добрыней понимающе улыбнулись друг другу.

Глава V. Равновесие. 1210–1212 гг

Невиданное по силе ополчение новгородское возвратилось домой, не потеряв ни одного человека, не пролив ни капли крови. В Торжке князь Константин с рук на руки принял брата Святослава, нисколько не опечаленного утратой новгородского стола, и доставил его во Владимир, к великому князю.

Всеволод Юрьевич Большое Гнездо скрепя сердце смирился с потерей Новгорода, считая ее временной. Для него, под чьей властью были огромные земли, поставить древний и знаменитый город под свою руку было скорее делом чести, чем выгоды. За те тридцать пять лет, что он сидел во Владимире великим князем, ему случалось и владеть Новгородом, и упускать его из рук. Свободолюбивых, непостоянных в своих пристрастиях новгородцев нельзя было завоевать с наскока — их следовало медленно и упорно приручать, как приручают дикого зверя — и лаской и силою. Великий князь был уверен, что рано или поздно сможет это сделать и если не ему, то кому-то из его сыновей Новгород будет принадлежать уже по собственной воле.

Великого князя встревожило другое. Неожиданно на русской земле появилась сила, равная, пожалуй, его силе. Но свою мощь Всеволод Юрьевич копил понемногу, десятилетиями упорно и терпеливо собирая ее, а эта — появилась будто в одночасье! Князь Мстислав Мстиславич, свояк, если тщательно подходить к степени родства по общему предку Владимиру Мономаху — внучатый двоюродный племянник, вчерашний владелец ничтожного удела торопецкого, жалованного ему Рюриком из милости. Рюриком, который перед великим князем — ничто!

И вот пожалуйста — князь новгородский, повелитель обширнейших пространств и несчетного множества подданных. Сила, возникшая почти ниоткуда! Уж не сам ли великий князь, навязывая свою волю новгородцам, породил эту силу?

Приходилось Всеволоду Юрьевичу смиряться. Сын Святослав вернулся невредимым — и то хорошо. К тому же великий князь твердо знал — Мстислав не нарушит крестного целования. Одна порода с покойным отцом, и уж чего-чего, а вероломства в их душах не было никогда. Свою выгоду упустят, а клятву верности соблюдут. На своем веку великий князь повидал немало предательства, бывало, что и сам, вынуждаемый задачами государственными, преступал законы княжеской чести. Случалось — посмеивался над глуповатой честностью Мстислава Храброго. Думая о сыне его — Мстиславе Мстиславиче, недоумевал — отчего тот не вышибет из дяди своего Рюрика удел побогаче, а то и смоленский княжеский стол? Ведь мог! И был бы в своем праве. Только ему, князю Мстиславу, и в голову не приходило, что можно поднять руку на родного дядю, оставшегося вместо отца!

Однако можно сколько угодно посмеиваться над чужой честностью, но когда сам имеешь дело с кем-то, то хочется, чтобы человек этот оказался верным древним законам чести. Князь Мстислав был именно таким. Всеволод Юрьевич мог отныне быть уверенным в его дружбе. На том великий князь и успокоился.

Набрав внезапно силу, Мстислав Мстиславич не нарушил равновесия, сложившегося к этому времени на русской земле. До него это равновесие удерживалось великим князем Владимирским — с одной стороны, и южными князьями Ольговичами — с другой. После смерти великого князя Киевского Святослава первенство владимирской земли было окончательно признано Русью. Старший из Ольговичей — князь Всеволод Чермный занимался своими делами на юге, точил зубы на Галич, на Киев. И в конце концов заключил мир со Всеволодом Юрьевичем, отдав дочь свою за сына великого князя — Георгия, а Киев выменял у Рюрика на Чернигов — древнюю наследственную вотчину Ольговичей.

На русской земле наступило относительное затишье. А укрепление Новгорода и слава его нового князя, как защитника попранной справедливости, разнесшаяся повсюду, делали мир в русской земле еще более прочным.

Итак, Мстислав Мстиславич утвердился на новгородском столе и начал править, боготворимый своими подданными.

Дел оказалось много — куда больше, чем во время тихого проживания в Торопце. Когда утихли первые порывы восторга, князь новгородский пожелал узнать — что же творится в его владениях. И увидел столько всяких неурядиц, требующих его личного вмешательства, что впору было ему пожалеть о том, что добровольно взвалил на свои плечи такую ношу. Вот уж поистине: жила баба, не знала хлопот, да и завела себе порося.

Земля новгородская была от стольного города до Пскова, Копорья и Ладоги, до Белоозера, Устюга и самого Студеного моря никем толком не управляема. Порядка — такого, какой был заведен, например, во владимирских и ростовских землях, — в ней не было. Отвыкшие от твердой и постоянно требовательной княжеской власти, посадники и тиуны новгородские жили в отдалении от Новгорода, считая себя князьями своих земель. Дань платили от случая к случаю, отношения стремились поддерживать скорее с литвой, корелами, немцами и чудью, чем с Новгородом — так им казалось выгоднее. К северу и западу от Новгорода владения были столь слабо защищены, что оставалось удивляться — как еще не отошли они к иноплеменным владетелям. Впрочем, те не дремали и непрестанно беспокоили набегами слабых соседей, представлявших из себя такую легкую добычу. Разбойничьи отряды литвы и чудинов налетали внезапно из густых лесов на города и села новгородской земли, разоряли их, грабили, жгли, убивали и уводили в полон жителей. Кому, как не новому князю новгородскому, было усмирять этих врагов?

Не было в отдаленных пределах и церковного порядка — большая часть населения там все еще не приняла христианскую веру и поклонялась деревянным идолам. Многие чтили и варяжских воинственных богов. Нет-нет да и приходили в Новгород печальные известия о том, что тамошние жители, поддавшись увещеваниям волхвов, убивали попов, жгли церкви, ругались над беззащитной и малочисленной православной паствой. Не князю ли новгородскому следовало железной своей рукой вырвать бесовские корни язычества и склонить непокорные головы под благословенную сень святого креста?

Но и сам стольный город, как вскоре стало понятно князю Мстиславу, не был для него тихой и надежной обителью. По своему обыкновению, новгородцы, объединенные вначале общим порывом, скоро привыкли к новому князю, привыкли и к возвращенным вольностям, и к свободным торговым путям, привыкли к сытой жизни, независимой от прихотей великого князя, — и уже многим стало казаться, что всего этого они добились бы и сами, без Мстислава Мстиславича. Больше того — кое-кто стал открыто выражать недовольство, когда князь объявил, что во имя успеха будущих военных походов на север Новгороду придется понести большие затраты. Новгородцам, особенно самым зажиточным, больше не хотелось ничего отдавать на какие-то ненужные, по их мнению, войны и походы. Им хотелось только получать. Во многих боярских домах открыто заговорили, что князь Мстислав, вечно обуреваемый желанием воевать, окончательно разорит Новгород. Что сам он, подверженный влиянию сердечных порывов и чересчур внимательный к нуждам неимущих, не может быть надежным правителем. И если, к примеру, попросить его со стола прочь — не прогнать, нет, а попросить честью, а самим поклониться великому князю как более сильному и могущественному, то из этого можно будет извлечь много, много выгод. Великий князь, оставив новгородцам все их вольности, освободив от даней и поборов, посадит в Новгороде одного из своих юных сыновей. Да того же Святослава. Или — Ярослава, чтобы тот утешился от позора после того, как Всеволод Чермный выгнал его из южного Переяславля. Юный князь будет благодарить новгородцев за честь, а Новгород заживет уже по своей собственной воле. Тогда и настанет время подлинного величия.

23
{"b":"227814","o":1}